Неточные совпадения
— Вот, я приехал к тебе, — сказал Николай
глухим голосом, ни на секунду не спуская глаз с лица брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, —
говорил он, обтирая свою бороду большими худыми ладонями.
— Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего; слушайте только, что рассказала протопопша: приехала,
говорит, к ней помещица Коробочка, перепуганная и бледная как смерть, и рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный роман; вдруг в
глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, ужаснейший, какой только можно себе представить; кричат: «Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!» Каково вам это покажется? Каков же после этого прелестник?
Ужель та самая Татьяна,
Которой он наедине,
В начале нашего романа,
В
глухой, далекой стороне,
В благом пылу нравоученья
Читал когда-то наставленья,
Та, от которой он хранит
Письмо, где сердце
говорит,
Где всё наруже, всё на воле,
Та девочка… иль это сон?..
Та девочка, которой он
Пренебрегал в смиренной доле,
Ужели с ним сейчас была
Так равнодушна, так смела?
— Слово обаяние употребительнее в подобных случаях, — перебил Базаров; кипение желчи слышалось в его спокойном, но
глухом голосе. — Аркадий что-то секретничал вчера со мною и не
говорил ни о вас, ни о вашей сестре… Это симптом важный.
Говорил он громко, точно
глухой, его сиповатый голос звучал властно. Краткие ответы матери тоже становились все громче, казалось, что еще несколько минут — и она начнет кричать.
Клим подумал: нового в ее улыбке только то, что она легкая и быстрая. Эта женщина раздражала его. Почему она работает на революцию, и что может делать такая незаметная, бездарная? Она должна бы служить сиделкой в больнице или обучать детей грамоте где-нибудь в
глухом селе. Помолчав, он стал рассказывать ей, как мужики поднимали колокол, как они разграбили хлебный магазин.
Говорил насмешливо и с намерением обидеть ее. Вторя его словам, холодно кипел дождь.
Но есть другая группа собственников, их — большинство, они живут в непосредственной близости с народом, они знают, чего стоит превращение бесформенного вещества материи в предметы материальной культуры, в вещи, я
говорю о мелком собственнике
глухой нашей провинции, о скромных работниках наших уездных городов, вы знаете, что их у нас — сотни.
— Ну, и не
говорите, — посоветовал Тагильский. При огне лицо его стало как будто благообразнее: похудело, опали щеки, шире открылись глаза и как-то добродушно заершились усы. Если б он был выше ростом и не так толст, он был бы похож на офицера какого-нибудь запасного батальона, размещенного в
глухом уездном городе.
Локомотив снова свистнул, дернул вагон, потащил его дальше, сквозь снег, но грохот поезда стал как будто слабее,
глуше, а остроносый — победил: люди молча смотрели на него через спинки диванов, стояли в коридоре, дымя папиросами. Самгин видел, как сетка морщин, расширяясь и сокращаясь, изменяет остроносое лицо, как шевелится на маленькой, круглой голове седоватая, жесткая щетина, двигаются брови. Кожа лица его не краснела, но лоб и виски обильно покрылись потом, человек стирал его шапкой и
говорил,
говорил.
Люди уже вставали с земли, толкая друг друга, встряхиваясь, двор наполнился шорохом,
глухою воркотней. Варвара, Кумов и еще какие-то трое прилично одетых людей окружили полицейского, он
говорил властно и солидно...
Глухим, бесцветным голосом он печально
говорил...
Самгин отметил, что она
говорит о муже тоном девицы из зажиточной мещанской семьи, как будто она до замужества жила в
глухом уезде, по счастливому случаю вышла замуж за богатого интересного купца в губернию и вот благодарно, с гордостью вспоминает о своей удаче. Он внимательно вслушивался: не звучит ли в словах ее скрытая ирония?
— Нельзя не
говорить, Александр, — продолжал Лопухов спокойным, но несколько, чуть — чуть
глухим голосом: — я понял твои маневры.
совершенная правда,
глухих лесов, потому,
говорит, не ходи со мною...
А я дивлюсь да передумываю, что б это значило, что он все притворяется
глухим, когда станешь
говорить о деле.
Я взвешивал многих
глухих косачей (самцов): самый большой весил двенадцать с половиною фунтов, между тем как косач-моховик, например, около Петербурга (
говорю слышанное), весит до семнадцати фунтов.
Кто не знает тетерева, простого, обыкновенного, полевого тетерева березовика, которого народ называет тетеря, а чаще тетерька? Глухарь, или
глухой тетерев, — это дело другое. Он не пользуется такою известностью, такою народностью. Вероятно, многим и видеть его не случалось, разве за обедом, но я уже
говорил о глухаре особо. Итак, я не считаю нужным описывать в подробности величину, фигуру и цвет перьев полевого тетерева, тем более что,
говоря о его жизни, я буду
говорить об изменениях его наружного вида.
Такие пруды бывают иногда очень глубоки; их нельзя назвать совершенно стоячими,
глухими: хотя один раз в году, а все же вода в них переменяется, но относительно к птице о них не стоит
говорит.
Вероятно, многим удавалось слышать, не
говоря об охотниках, «вдали тетеревов
глухое токованье», [Стих Державина из стихотворения «Жизнь Званская»] и, верно, всякий испытывал какое-то неопределенное, приятное чувство.
Я не стану
говорить о токах
глухих тетеревов и о выводе тетеревят, потому что в этом они совершенно сходны с простыми тетеревами, полевиками, или березовиками, как их называют: последние гораздо ближе мне известны, и я буду
говорить о них с большею подробностию.
Как скоро обогреет хорошенько солнце — снежная кора распустится, раскровеет, как
говорит парод, начнет садиться с
глухим гулом, похожим на отдаленный пушечный выстрел, и не поднимет ноги человека; с каждым шагом будет он вязнуть по пояс в снежную громаду.
Во-первых, птица вообще мало боится шума и стука, если не видит предмета, его производящего, во-вторых, токующий тетерев, особенно
глухой, о чем я буду
говорить ниже, не только ничего не слышит, но и не видит.
— Старые, дряхлые, никому не нужные… — шептал он, сдерживая
глухие рыдания. — Поздно наша воля пришла, Сидор Карпыч. Ведь ты понимаешь, что я
говорю?
До Петрова дня оставались еще целые сутки, а на росстани народ уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из
глухих раскольничьих углов и дальних мест. К о. Спиридонию шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста, шли целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не вышло бы чего от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем
говорила, хотя ее и знали почти все.
В конце была приписка, что священник приехал, исповедовал больную
глухою исповедью и приобщил запасными дарами и
говорит, что она очень трудна.
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, — что одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили в Риме англичанина убить; он раз встречает его ночью в
глухом переулке и
говорит ему: «Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра день святого Амвросия, а патер наш мне на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый, не намает уж никак!..» Ну, как вы думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
— Там крестьяне,
говорят, оказали неповиновение, — проговорил он, наконец, каким-то
глухим голосом.
— Очень жаль, что вы не понимаете, — начал он несколько
глухим голосом, — а я
говорю, кажется, не очень мудреные вещи и, по-моему, весьма понятные!
По коридору бродили люди, собирались в группы, возбужденно и вдумчиво разговаривая
глухими голосами. Почти никто не стоял одиноко — на всех лицах было ясно видно желание
говорить, спрашивать, слушать. В узкой белой трубе между двух стен люди мотались взад и вперед, точно под ударами сильного ветра, и, казалось, все искали возможности стать на чем-то твердо и крепко.
Андрей судорожно выдернул свою руку из руки Павла и
глуше, с отвращением
говорил...
Но все-таки оба они продолжали
говорить шепотом, и в этих тихих, отрывистых словах, среди тяжелого, густого мрака, было много боязливого, смущенного и тайно крадущегося. Они сидели, почти касаясь друг друга. У Ромашова
глухими толчками шумела в ушах кровь.
— Как здоровье Марьи Викторовны? — спросил Ромашов тем развязным и умышленно громким голосом, каким
говорят с
глухими и туго понимающими людьми и каким с Лещенкой в полку
говорили все, даже прапорщики.
— Ах, да это праздник! просто праздник! Только этого недоставало! —
Глухой гул раздался вторично, поднялся — и упал раскатом. — Браво! Bis! Помните, я вам
говорила вчера об «Энеиде»? Ведь их тоже в лесу застала гроза. Однако надо убраться. — Она быстро поднялась на ноги. — Подведите мне лошадь… Подставьте мне руку. Вот так. Я не тяжела.
— Зинаида Дмитриевна, — начал он
глухим голосом. — Я хочу сказать вам нечто очень важное, такое, что переменяет судьбы людей. Позволите ли вы мне
говорить?
— Сусанна, вы
говорите, желает быть масонкой? — произнес
глухим голосом Егор Егорыч.
— Ну, уж там как хочешь разумей, а только истинная это правда, что такое «слово» есть. А то еще один человек сказывал: возьми,
говорит, живую лягушку и положи ее в
глухую полночь в муравейник; к утру муравьи ее всю объедят, останется одна косточка; вот эту косточку ты возьми, и покуда она у тебя в кармане — что хочешь у любой бабы проси, ни в чем тебе отказу не будет.
И если на дворе дрались петухи или голуби, она, бросив работу, наблюдала за дракою до конца ее, глядя в окно,
глухая, немая. По вечерам она
говорила мне и Саше...
В груди у Матвея что-то дрогнуло. Он понял, что этот человек
говорит о нем, о том, кто ходил этой ночью по парку, несчастный и бесприютный, как и он, Лозинский, как и все эти люди с истомленными лицами. О том, кого, как и их всех, выкинул сюда этот безжалостный город, о том, кто недавно спрашивал у него о чем-то
глухим голосом… О том, кто бродил здесь со своей глубокой тоской и кого теперь уже нет на этом свете.
— Пёс его знает. Нет, в бога он, пожалуй, веровал, а вот людей — не признавал. Замотал он меня — то адовыми муками стращает, то сам в ад гонит и себя и всех; пьянство, и смехи, и распутство, и страшенный слёзный вопль — всё у него в хороводе. Потом пареной калины объелся, подох в одночасье. Ну, подох он, я другого искать — и нашёл: сидит на Ветлуге в
глухой деревеньке, бормочет. Прислушался, вижу — мне годится! Что же,
говорю, дедушка, нашёл ты клад, истинное слово, а от людей прячешь, али это не грех?
Он кашлянул,
глухим голосом прочитал кантату о богине Венус и взглянул на гостью, — она улыбалась,
говоря...
— Нет, — сказал отец, грустно качнув головой, — она далё-еко! В
глухих лесах она, и даже — неизвестно где! Не знаю я. Я с ней всяко — и стращал и уговаривал: «Варя,
говорю, что ты? Варвара,
говорю, на цепь я тебя, деймона, посажу!» Стоит на коленках и глядит. Нестерпимо она глядела! Наскрозь души. Часом, бывало, толкнёшь её — уйди! А она — в ноги мне! И — опять глядит. Уж не
говорит: пусти-де! — молчит…
Катя ее ненавидела и все
говорила о том, как она убежит от тетки, как будет жить на всей Божьей воле; с тайным уважением и страхом внимала Елена этим неведомым, новым словам, пристально смотрела на Катю, и все в ней тогда — ее черные быстрые, почти звериные глаза, ее загорелые руки,
глухой голосок, даже ее изорванное платье — казалось Елене чем-то особенным, чуть не священным.
Он подготовлялся к каждому уроку, трудился необыкновенно добросовестно и совершенно неуспешно: он был мечтатель, книжник, мистик,
говорил с запинкой,
глухим голосом, выражался темно и кудряво, все больше сравнениями, дичился даже сына, которого любил страстно.
— Я сам себя спрашивал, — отвечал Проктор, — и простите за откровенность в семейных делах, для вас, конечно, скучных. Но иногда… гм… хочется
поговорить. Да, я себя спрашивал и раздражался. Правильного ответа не получается. Откровенно
говоря, мне отвратительно, что он ходит вокруг нее, как
глухой и слепой, а если она скажет: «Тоббоган, влезь на мачту и спустись головой вниз», — то он это немедленно сделает в любую погоду. По-моему, нужен ей другой муж. Это между прочим, а все пусть идет, как идет.
— Нет… что же… тут и
говорить нечего, — отозвалась Олеся как будто бы спокойно, но таким
глухим, безжизненным голосом, что мне стало жутко. — Если служба, то, конечно… надо ехать…
Старуха, очевидно, часто рассказывала о горящем сердце Данко. Она
говорила певуче, и голос ее, скрипучий и
глухой, ясно рисовал предо мной шум леса, среди которого умирали от ядовитого дыхания болота несчастные, загнанные люди…
— Это игра слов, а я
говорю серьезно. Самое скверное то, что ты утратил всякий аппетит порядочности. Да… Ты еще можешь смеяться над собственными безобразиями, а это признак окончательного падения.
Глухой не слышит звуков, слепой не видит света, а ты не чувствуешь тех гадостей, которые проделываешь. Одним словом, ты должен жениться на Любочке…
Глухой ропот пробежал по всей толпе. Передние не смели ничего
говорить, но задние зашумели, и местах в трех раздались голоса...
Восмибратов. Да отчего ж не кричать, коли здесь такое заведение? Мы промеж себя
говорим тихо, потому у нас
глухих нет.
Лука. Добрый,
говоришь? Ну… и ладно, коли так… да! (За красной стеной тихо звучит гармоника и песня.) Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел… Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче… у инженера одного под Томском-городом… Ну, ладно! В лесу дача стояла, место —
глухое… а зима была, и — один я, на даче-то… Славно-хорошо! Только раз — слышу — лезут!