Неточные совпадения
Вон он разговаривает с Клавской!.. — отвечал тот, показывая глазами
на плешивого
старика с синей лентой белого орла, стоявшего около танцующих, вблизи одной, если хотите, красивой из себя дамы, но в то же время с каким-то наглым и бесстыжим выражением в лице.
— Правда!.. — отвечал
на это
старик совершенно спокойно.
— Правда! — отвечал и
на это спокойно
старик.
В то самое крещение, с которого я начал мой рассказ, далеко-далеко, более чем
на тысячеверстном расстоянии от описываемой мною местности, в маленьком уездном городишке, случилось такого рода происшествие: поутру перед волоковым окном мещанского домика стояло двое нищих, — один
старик и, по-видимому, слепой, а другой — его вожак — молодой, с лицом, залепленным в нескольких местах пластырями.
Пробурчав что-то такое
на это, молитву или благодарность,
старик засунул пирог в свою и без того уж битком набитую суму и вместе с вожаком пошел далее христарадничать по улице, а затем они совсем вышли из города и скрылись за ближайшим леском.
Тогда
старики Сусловы пошли бродить по разным селам и деревням, чтобы найти для сына своего духовного и крестного отца, и встретился им
на дороге старец велий, боголепный, и это был именно Капитон Филиппович, который Сусловым окрестил их сына, принял его от купели и нарек Иисусом Христом…
— Вам попадись только
на глаза хорошенькая женщина, так вы ничего другого и не замечаете! — возразила она. — А я вам скажу, что эту другую хорошенькую сестру Людмилы привез к адмиральше новый еще мужчина,
старик какой-то, но кто он такой…
Крапчик с снова возвратившеюся к нему робостью вошел в эту серую комнату, где лицом ко входу сидел в покойных вольтеровских креслах небольшого роста
старик, с остатком слегка вьющихся волос
на голове, с огромным зонтиком над глазами и в сером широком фраке.
— Ни то, ни другое, ни третье! — начала ему возражать по пунктам gnadige Frau. — Вы еще вовсе не
старик. Конечно, Людмила к вам была несколько ближе по возрасту, но, как я слышала, только года
на два, а это разница, думаю, небольшая!
Это был, по-видимому, весьма хилый
старик, с лицом совершенно дряблым;
на голове у него совсем почти не оказывалось волос, а потому дома, в одиночестве, Мартын Степаныч обыкновенно носил колпак, а при посторонних и в гостях надевал парик; бакенбарды его состояли из каких-то седоватых клочков; уши Мартын Степаныч имел большие, торчащие, и особенно правое ухо, что было весьма натурально, ибо Мартын Степаныч всякий раз, когда начинал что-либо соображать или высказывал какую-нибудь тонкую мысль, проводил у себя пальцем за ухом.
— Но чем же, однако, мы вас вознаградим? — продолжал Ченцов, бывший в добром настроении духа частию от выпитого шампанского, а также и от мысли, что
на похоронах Петра Григорьича все прошло более чем прилично: «Надобно же было, по его мнению, хоть чем-нибудь почтить
старика, смерть которого все-таки лежала до некоторой степени
на совести его и Катрин».
— Посиделок здесь нет, — произнес, как бы нечто обдумывая, управляющий, — но мужики здешние по летам все живут
на промыслах, и бабы ихние остаются одне-одинехоньки, разве с каким-нибудь
стариком хворым или со свекровью слепой.
— Это беспременно-с! — отвечал
старик, усаживая Катрин в кабриолет и весьма опечаленный тем, что не мог угодить ей
на этот раз.
Часу во втором вошел в контору высокий
старик, несколько согбенный, в длинном из серо-немецкого сукна сюртуке и с Анной
на шее. Аггей Никитич сразу же подумал, что это какой-нибудь ученый человек.
— То то, что вы по себе не можете судить, — перебил его Мартын Степаныч, — вы еще молоды, а
на нас,
стариков, все неприятности иначе действуют.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений
на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо,
на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый
старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!»
На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
В средней и самой просторной комнате за небольшим столом помещался Феодосий Гаврилыч,
старик лет около шестидесяти, с толсто повязанным
на шее галстуком, прикрывавшим его зоб, и одетый в какой-то довольно засаленный чепанчик
на беличьем меху и вдобавок в вязаные из козьего пуху сапоги.
При этом возгласе сына
старик Углаков вопросительно взглянул
на него, а мать выразила
на лице своем неудовольствие и даже испуг: она заранее предчувствовала, что Пьер ее затеял какую-нибудь проказу.
Старики Углаковы одновременно смеялись и удивлялись. Углаков, сделав с своей дамой тур — два, наконец почти упал
на одно из кресел. Сусанна Николаевна подумала, что он и тут что-нибудь шутит, но оказалось, что молодой человек был в самом деле болен, так что
старики Углаковы, с помощью даже Сусанны Николаевны, почти перетащили его
на постель и уложили.
Второе: архивариус земского суда откопал в старых делах показание одного бродяги-нищего, пойманного и в суде допрашивавшегося, из какового показания видно, что сей нищий назвал себя бежавшим из Сибири вместе с другим ссыльным, который ныне служит у господина губернского предводителя Крапчика управляющим и имя коего не Тулузов, а семинарист Воздвиженский, сосланный
на поселение за кражу церковных золотых вещей, и что вот-де он вывернулся и пребывает
на свободе, а что его,
старика, в тюрьме держат; показанию этому, как говорит архивариус, господа члены суда не дали, однако, хода, частию из опасения господина Крапчика, который бы, вероятно, заступился за своего управителя, а частию потому, что получили с самого господина Тулузова порядочный, должно быть, магарыч, ибо неоднократно при его приезде в город у него пировали и пьянствовали.
На другой день часов еще в девять утра к Марфину приехал
старик Углаков, встревоженный, взволнованный, и, объявив с великим горем, что вчера в ночь Пьер его вдруг, ни с того, ни с сего, ускакал в Петербург опять
на службу, спросил, не может ли Егор Егорыч что-нибудь объяснить ему по этому поводу.
— Ах, батюшка Егор Егорыч, — воскликнул
на это Антип Ильич, — не печалиться, а радоваться надо за нас,
стариков, когда мы путь наших испытаний оканчиваем.
В среду, в которую Егор Егорыч должен был приехать в Английский клуб обедать, он поутру получил радостное письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что
на другой день после отъезда Егора Егорыча в Петербург к нему приезжал
старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева, то пришел в удивление и негодование и, вызвав к себе гражданского губернатора, намылил ему голову за то, что тот пропустил такой варварский приговор, и вместе с тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу.
Егор Егорыч, прочитав это известие, проникся таким чувством благодарности, что, не откладывая ни минуты и захватив с собою Сверстова, поехал с ним в Казанский собор отслужить благодарственный молебен за государя, за московского генерал-губернатора, за Сергея Степаныча, и сам при этом рыдал
на всю церковь, до того нервы
старика были уже разбиты.
Сусанна Николаевна, как мы видели, простое желание назвала мольбою; а надежду
старика, что Егор Егорыч уведомит его о Пьере, она переменила
на убедительную просьбу написать Сусанне Николаевне о том, как Пьер себя чувствует, и она уже от себя хотела известить беспокоящегося отца.
Начав писать первое письмо, она твердо решила не передавать Егору Егорычу желание
старика Углакова, что, как мы видели, и исполнила; но, отправив письмо
на почту, впала почти в отчаяние от мысли, что зачем же она лишает себя отрады получить хоть коротенькое известие о здоровье человека, который оттого, вероятно, и болен, что влюблен в нее безумно.
Под влиянием ее мнения, Егор Егорыч стал хлопотать об этом через
старика Углакова, и тут же его обеспокоил вопрос, чем Лябьевы будут жить
на поселении?
— Поздравляю вас и себя! Это письмо от
старика Углакова. Он пишет, что московский генерал-губернатор, по требованию исправника Зверева, препроводил к нему с жандармом Тулузова для дачи показания по делу и для бытия
на очных ставках.
Но вот однажды Аггей Никитич, страдая от мозоли, зашел в аптеку Вибеля и застал там самого аптекаря, который был уже
старик, из обрусевших немцев, и которого Аггей Никитич еще прежде немного знал, но не ведал лишь одного, что Вибель лет за десять перед тем женился
на довольно молоденькой особе, которая куда-то
на весьма продолжительное время уезжала от него, а ныне снова возвратилась.
Все эти возгласы полупьяного ополченца Аггей Никитич слушал совершенно невнимательно и, нисколько не помышляя о своих служебных подвигах, старался не потерять из глаз аптекаршу, стоявшую около мужа, который играл в карты с почтмейстером, мрачным
на вид
стариком, украшенным несколькими орденами. Поболтав несколько времени, ополченец, наконец, оставил Аггея Никитича в покое, но его немедля же подцепила откупщица.
Вибель
на первых порах исполнился недоумения; но затем, со свойственною немцам последовательностью, начал перебирать мысленно своих знакомых дам в Ревеле и тут с удивительной ясностью вспомнил вдову пастора,
на которой сам было подумывал жениться и которую перебил у него, однако, русский доктор Сверстов. Воспоминания эти так оживили
старика, что он стал потирать себе руки и полушептать...
— Тогда возьмите эти лежащие
на столе белый лист бумаги и карандаш! — повелел ему Вибель, и когда Аггей Никитич исполнил это приказание,
старик принялся диктовать ему...
Затем пикник кончился, как все пикники.
Старики, кончив свою игру, а молодежь, протанцевав еще кадриль, отправились в обратный путь
на освещенных фонарями лодках, и хор певцов снова запел песню о боровике, повелевающем другим грибам
на войну идти, но…
— Нет, кажется, мы никогда не поумнеем, — сказала совершенно как бы искренним голосом пани и затем нежно прильнула головой к плечу мужа, что вызвало его тоже
на нежнейший поцелуй, который
старик напечатлел
на ее лбу, а она после того поспешила слегка обтереть рукой это место
на лбу.
— Сообщил мне
на обеде у откупщика этот
старик с густыми бровями, который и у вас тут был раза два.
Аггей Никитич понял суть дела, и поступок гуманного масона так поразил его, что у него слезы выступили
на глазах, что повторилось еще в большей степени, когда гуманный масон в двенадцать часов приехал к нему. Аггею Никитичу было стыдно и совестно против
старика, но вместе с тем в нем возродилось сильное желание снова приступить к масонскому образованию себя.
При такого рода размышлениях Аггею Никитичу подали письмо Миропы Дмитриевны, прочитав которое он прежде всего выразил в лице своем презрение, а потом разорвал письмо
на мелкие клочки и бросил их
на пол.
Старик Вибель заметил это и, как человек деликатный, не спросил, разумеется, Аггея Никитича, что такое его встревожило, а прервал лишь свое чтение и сказал...
— Я думаю, можно!.. Но лучше я прежде спрошу Сергея Степаныча, — присовокупил он и проворно пошел обратно в церковь, где в сопровождении
старика Углакова Сергей Степаныч вместе с Батеневым рассматривали изображения и надписи
на церковных стенах, причем сей последний что-то такое внушительно толковал.