Неточные совпадения
В университетах наших очень плохо учат, но там
есть какой-то научный запах; там человек, по крайней мере, может усвоить некоторые приемы, как потом образовать самого себя; но
у нас и того
не было.
Вы совершенно справедливо как-то раз говорили, что нынче
не только
у нас, но и в европейском обществе, человеку, для того, чтобы он
был не совершеннейший пошляк и поступал хоть сколько-нибудь честно и целесообразно, приходится многое самому изучить и узнать.
Родство
у него
было именитое:
не говоря уже о Михайле Борисовиче Бахтулове, два дяди
у него
были генерал-адъютантами, три тетки статс-дамами, две — три кузины дамами-патронессами.
Еще
бывши юным, нескладным, застенчивым школьником, он, в нескладном казенном мундире и в безобразных белых перчатках, которых никогда
не мог прибрать по руке, ездил на Васильевский остров к некоему из немцев горному генералу,
у которого
была жена и с полдюжины прехорошеньких собой дочерей.
— Совершеннейшее! — воскликнул князь, смотря на потолок. — А что, — продолжал он с некоторой расстановкой и точно
не решаясь вдруг спросить о том, о чем ему хотелось спросить: — Анна Юрьевна ничего тебе
не говорила про свою подчиненную Елену?.. — Голос
у него при этом
был какой-то странный.
Происходивший
у нее разговор с матерью
был далеко
не приятного свойства.
Госпожа Жиглинская долго после этого ни о чем подобном
не говорила с дочерью и допекала ее только тем, что дня по два
у них
не было ни обеда, ни чаю; хотя госпожа Жиглинская и могла бы все это иметь, если бы продала какие-нибудь свои брошки и сережки, но она их
не продавала.
— Ты мерзкая и негодная девчонка! — воскликнула она (в выражениях своих с дочерью госпожа Жиглинская обыкновенно
не стеснялась и называла ее иногда еще худшими именами). —
У тебя на глазах мать может умирать с голоду, с холоду, а ты в это время
будешь преспокойно философствовать.
— К-х-ха! — произнес он на всю комнату, беря князя за руку, чтобы пощупать
у него пульс. — К-х-ха! — повторил он еще раз и до такой степени громко, что входившая
было в кабинет собака князя, услыхав это, повернулась и ушла опять в задние комнаты, чтобы только
не слышать подобных страшных вещей. — К-х-ха! — откашлянулся доктор в третий раз. — Ничего, так себе, маленькая лихорадочка, — говорил он басом и нахмуривая свои глупые, густые брови.
— Очень может
быть, — отвечала Елена, — но только
не в доме
у ней, а в передней: я приходила к ней просить место учительницы.
— Но вы так мало
были у нас, что она, я думаю, просто
не успела этого сделать, — возразил князь.
— Но доктор, однако,
был у вас, а
не у княгини, — возразила Елена.
— Мы-с
пили, — отвечал ему резко князь Никита Семеныч, — на биваках, в лагерях,
у себя на квартире, а уж в Английском клубе
пить не стали бы-с, нет-с…
не стали бы! — заключил старик и, заплетаясь ногою, снова пошел дозирать по клубу, все ли прилично себя ведут. Князя Григорова он, к великому своему удовольствию, больше
не видал. Тот, в самом деле, заметно охмелевший, уехал домой.
Дело в том, что, как князь ни старался представить из себя материалиста, но, в сущности, он
был больше идеалист, и хоть по своим убеждениям твердо
был уверен, что одних только нравственных отношений между двумя любящимися полами
не может и
не должно существовать, и хоть вместе с тем знал даже, что и Елена точно так же это понимает, но сказать ей о том прямо
у него никак
не хватало духу, и ему казалось, что он все-таки оскорбит и унизит ее этим.
В каждое блюдо
у Анны Юрьевны
не то что
было положено, но навалено перцу…
— Мне кому говорить? Я
у них и
не бываю… — возразил
было на первых порах Елпидифор Мартыныч.
— Шутки в сторону! Приезжай ко мне сегодня обедать, — продолжала Анна Юрьевна, в самом деле, должно
быть, серьезно решившаяся устроить что-нибудь в этом роде для княгини. —
У меня сегодня
будет обедать un certain monsieur Chimsky!.. Il n'est pas jeune, mais il est un homme fort agreable. [некий господин Химский! Он
не молод, но человек весьма приятный (франц.).]
Ей, по преимуществу, хотелось познакомить княгиню с Химским, который
был очень смелый и дерзкий человек с женщинами, и Анна Юрьевна без искреннего удовольствия вообразить себе
не могла, как бы это
у них вдруг совершенно неожиданно произошло: Анна Юрьевна ужасно любила устраивать подобные неожиданности.
—
Не Елене надобно
было предлагать!.. Она, конечно,
у тебя
не возьмет, а пошли матери, и пошли сейчас же. А теперь прощай, — проговорила Анна Юрьевна и сама пошла.
— Я
не помню, говорила ли я тебе, — начала она, обращаясь к дочери и каким-то необыкновенно развязным тоном, — что
у покойного мужа
было там одно дело, по которому
у него взято
было в опеку его имение.
— Как же, ангел мой,
не хорошо! Кроме уже помощи, которую мы теперь получим,
у нас
будет каждогодный доход.
— Непременно скажи, прошу тебя о том! — восклицала Елизавета Петровна почти умоляющим голосом. — Или вот что мы лучше сделаем! — прибавила она потом, как бы сообразив нечто. — Чтобы мне никак вам
не мешать, ты возьми мою спальную:
у тебя
будет зала, гостиная и спальная, а я возьму комнаты за коридором, так мы и
будем жить на двух разных половинах.
Елена все это время полулежала в гостиной на диване:
у нее страшно болела голова и на душе
было очень скверно. Несмотря на гнев свой против князя, она начинала невыносимо желать увидеть его поскорей, но как это сделать: написать ему письмо и звать его, чтобы он пришел к ней, это прямо значило унизить свое самолюбие, и, кроме того, куда адресовать письмо? В дом к князю Елена
не решалась, так как письмо ее могло попасться в руки княгини; надписать его в Роше-де-Канкаль, — но придет ли еще туда князь?
Когда он завез Елену домой, то Елизавета Петровна, уже возвратившаяся и приведшая себя в порядок, начала его убедительно упрашивать, чтобы он остался
у них отужинать. Князь согласился. Елена за ужином ничего
не ела.
Барон мало того, что в Михайле Борисовиче потерял искреннейшим образом расположенного к нему начальника, но, что ужаснее всего для него
было, — на место Бахтулова назначен
был именно тот свирепый генерал, которого мы видели
у Бахтулова и который на первом же приеме своего ведомства объяснил, что он в подчиненных своих желает видеть работников, тружеников, а
не друзей.
Княгиня действительно послала за Елпидифором Мартынычем
не столько по болезни своей, сколько по другой причине: в начале нашего рассказа она думала, что князь идеально
был влюблен в Елену, и совершенно
была уверена, что со временем ему наскучит подобное ухаживание; постоянные же отлучки мужа из дому княгиня объясняла тем, что он в самом деле, может
быть, участвует в какой-нибудь компании и, пожалуй, даже часто бывает
у Жиглинских, где они, вероятно, читают вместе с Еленой книги, философствуют о разных возвышенных предметах, но никак
не больше того.
Ей казалось, что он тогда, по необходимости,
будет больше бывать дома и
не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь продолжал
не бывать дома, — это уже начинало княгиню удивлять и беспокоить, и тут вдруг она узнает, что Елена
не только что
не в Москве, но даже
у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за собой.
Родившись и воспитавшись в строго нравственном семействе, княгиня, по своим понятиям,
была совершенно противоположна Елене: она самым искренним образом верила в бога, боялась черта и грехов, бесконечно уважала пасторов; о каких-либо протестующих и отвергающих что-либо мыслях княгиня и
не слыхала в доме родительском ни от кого; из бывавших
у них в гостях молодых горных офицеров тоже никто ей
не говорил ничего подобного (во время девичества княгини отрицающие идеи
не коснулись еще наших военных ведомств): и вдруг она вышла замуж за князя, который на другой же день их брака начал ей читать оду Пушкина о свободе […ода Пушкина о свободе — ода «Вольность», написанная в 1817 году и распространившаяся вскоре в множестве списков.
— Нет,
у целого общества никак
не может
быть этого, — возразила ему, в свою очередь, Елена, — всегда найдется на девять человек десятый,
у которого
будет этот рефлекс.
Анна Юрьевна ушла сначала к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь
была лунная и теплая. Князь вел под руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон
был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей
у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.
— Тем, что мы горничной, я думаю,
не желаем в доме иметь с такими милыми качествами, а вы хотите, чтобы
у вас жена
была такая.
Службы
у него
не было, да и когда она еще
будет — неизвестно!
Князь познакомился с Миклаковым
у Елены, с которою тот
был давно знаком и даже дружен. С первого же свиданья он понравился князю своими насмешливыми суждениями; и потом это внимание князя к Миклакову усилилось еще оттого, что Елена раз призналась ему, что она ничего
не скрывает от Миклакова.
— Никакой
у вас нет религии и никогда
не бывало ее, потому что никогда
не было никаких убеждений! — прикрикнула на него Елена.
— Madame la princesse, pardon, что я вас беспокою, но
не угодно ли вам
будет купить рояль, который остался
у меня после покойного мужа моего?
— Да, то
есть муж мой, собственно, знал их хорошо, даже очень хорошо! — повторила г-жа Петицкая с какой-то странной усмешкою. — Он рассказывал мне, как в молодости проиграл
у них в доме три тысячи рублей, и
не то что, знаете, проиграл, а просто
был очень пьян, и
у него их вытащили из кармана и сказали потом, что он их проиграл!
Он до сих пор еще жил, как жил некогда студентом, и только нанимал комнату несколько побольше, чем прежде, и то
не ради каких-нибудь личных удобств, а потому, что с течением времени
у него очень много накопилось книг, которые и надобно
было где-нибудь расставить; прочая же обстановка его
была совершенно прежняя: та же студенческая железная кровать, тот же письменный стол, весь перепачканный чернильными пятнами и изрезанный перочинным ножом; то же вольтеровское кресло для сидения самого хозяина и несколько полусломанных стульев для гостей.
Комплект платья
у него
был так же неполон, как и во дни оны: халат его
был, например, такого свойства, что Миклаков старался лучше
не надевать его, когда это
было возможно, а так как летом эта возможность, по случаю теплой погоды,
была почти постоянная, то Миклаков обыкновенно все лето и ходил в одном белье.
— Для вашего-то — может
быть, что так, но никак уже
не для спокойствия княгини! — возразил Миклаков. —
У нас до сих пор еще черт знает как смотрят на разводок,
будь она там права или нет; и потом, сколько мне кажется, княгиня вас любит до сих пор!
— До свиданья! — сказал и Миклаков, и хоть по выражению лица его можно
было заключить о его желании побеседовать еще с князем, однако он ни одним звуком
не выразил того, имея своим правилом никогда никакого гостя своего
не упрашивать сидеть
у себя долее, чем сам тот желал: весело тебе, так сиди, а скучно — убирайся к черту!.. По самолюбию своему Миклаков
был демон!
Она сама,
бывши на именинном вечере
у княгини, заметила что-то странное в наружности Елены, и ей тогда еще пришло в голову, что
не в известном ли положении бедная девушка?
Воображение она имела живое, и, благодаря тяжелым опытам собственной жизни, оно, по преимуществу,
у ней направлено
было в черную сторону: в том, что князь убил себя, она
не имела теперь ни малейшего сомнения и хотела, по крайней мере, чтобы отыскали труп его.
Прежде всего она предположила заехать за Миклаковым; но, так как она и прежде еще того бывала
у него несколько раз в номерах, а потому очень хорошо знала образ его жизни, вследствие чего, сколько ни
была расстроена, но прямо войти к нему
не решилась и предварительно послала ему сказать, что она приехала.
Прошло недели две. Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова
не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе: князь делал вид, что как будто бы он и
не получал от жены никакого письма, а княгиня — что к ней вовсе и
не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется,
у каждого из них лежало все это тяжелым гнетом, так что им неловко
было даже на долгое время оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
Все эти подозрения и намеки, высказанные маленьким обществом Григоровых барону, имели некоторое основание в действительности:
у него в самом деле кое-что начиналось с Анной Юрьевной; после того неприятного ужина в Немецком клубе барон дал себе слово
не ухаживать больше за княгиней; он так же хорошо, как и она, понял, что князь начудил все из ревности, а потому подвергать себя по этому поводу новым неприятностям барон вовсе
не желал, тем более, что черт знает из-за чего и переносить все это
было, так как он далеко
не был уверен, что когда-нибудь увенчаются успехом его искания перед княгиней; но в то же время переменить с ней сразу тактику и начать обращаться холодно и церемонно барону
не хотелось, потому что это прямо значило показать себя в глазах ее трусом, чего он тоже
не желал.
— Ах, пожалуйста! — воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они проехали к Сиу,
выпили там шоколаду и потом заехали опять в дом к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела
у Анны Юрьевны хоть и
были запущены, но все пустые, тем
не менее, однако, придя к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей...
Состояния
у барона собственно никакого
не было, кроме двух-трех тысяч, которые он скопил от огромных денежных наград, каждогодно ему выхлопатываемых Михайлом Борисовичем.
— Но мне с мебелью нужна квартира! — возразил барон, как бы
не зная, что
у Анны Юрьевны весь дом битком набит
был мебелью.
—
У меня там мебель
есть, — отвечала Анна Юрьевна, — но только одно: je n'accepte point d'argent [я вовсе
не принимаю денег (франц.).], так как вы
не удостоиваете меня чести брать их за мои дела.
— А я, кузина, и
не знал, что вы в городе, — зарапортовал он сейчас же, как вошел, своим мясистым языком, шлепая при этом своими губами и даже брызгая немного слюнями, — но вчера там
у отца собрались разные старички и говорят, что
у вас там в училище акт, что ли,
был с месяц тому назад…
Был?