Неточные совпадения
— К-х-ха! — произнес он на всю комнату, беря князя за руку, чтобы пощупать у него пульс. — К-х-ха! — повторил он еще раз и до такой степени громко, что входившая
было в кабинет собака князя, услыхав это, повернулась и ушла опять в задние комнаты, чтобы только не
слышать подобных страшных вещей. — К-х-ха! — откашлянулся доктор в третий раз. — Ничего, так себе, маленькая лихорадочка, — говорил он басом и нахмуривая свои глупые, густые брови.
Когда Елена говорила последние слова, то в ее глазах, в складе губ и даже в раздувшихся красивых ноздрях промелькнула какая-то злая ирония. Князь это подметил и
был крайне этим поражен: он никак не ожидал
услышать от Елены подобного совета.
Я сам
был лично свидетелем: стояли мы раз у генерал-губернатора в приемной; генералов
было очень много, полковников тоже, настоятель греческого монастыря
был, кажется, тут же; только всем говорят: «Занят генерал-губернатор, дожидайтесь!» Наконец,
слышим — грядет: сам идет сзади, а впереди у него князь Григоров, — это он все с ним изволил беседовать и заниматься.
Князь совершенно
был убежден, что барон, чисто по своей чиновничьей привычке, никогда и никому звука не скажет из того, что
услышит от него.
Княгиня на это молчала. Она отовсюду, наконец,
слышала, что Жиглинские
были ужасно дрянные люди, и она понять одного только не могла, каким образом князь мог сблизиться с ними?
— А так, — прославьтесь на каком-нибудь поприще: ученом, что ли, служебном, литературном, что и я, грешный, хотел сделать после своей несчастной любви, но чего, конечно, не сделал: пусть княгиня,
слыша о вашей славе, мучится, страдает, что какого человека она разлюбила и не сумела сберечь его для себя: это месть еще человеческая; но ведь ваша братья мужья обыкновенно в этих случаях вызывают своих соперников на дуэль, чтобы убить их, то
есть как-то физически стараются их уничтожить!
— Но где же может
быть князь? — спросила Елизавета Петровна, все более и более приходя в досаду на то, что Марфуша не застала князя дома: теперь он письмо получит, а приглашение, которое поручила ему Елизавета Петровна передать от себя, не
услышит и потому бог знает чем все может кончиться.
Такой прием, разумеется, всякую другую женщину мог бы только оттолкнуть, заставить
быть осторожною, что и происходило у него постоянно с княгиней Григоровой, но с Анной Юрьевной такая тактика вышла хороша: она сама в жизнь свою так много
слышала всякого рода отдаленных и сентиментальных разговоров, что они ей сильно опротивели, и таким образом, поселясь при переезде в город в одном доме а видясь каждый день, Анна Юрьевна и барон стали как-то все играть между собой и шалить, словно маленькие дети.
Он обыкновенно целые дни ездил в моднейшем, но глупейшем фаэтоне по Москве то с визитами, то обедать к кому-нибудь, то в театр, то на гулянье, и всюду и везде без умолку болтал, и не то чтобы при этом что-нибудь выдумывал или лгал, — нисколько: ум и воображение Николя
были слишком слабы для того, но он только, кстати ли это
было или некстати, рассказывал всем все, что он увидит или
услышит.
M-r Оглоблин приходился тоже кузеном и князю Григорову, который, впрочем, так строго и сурово обращался с ним, что m-r Николя почти не осмеливался бывать у Григоровых; но,
услышав последнее время в доме у отца разговор об Елене, где, между прочим, пояснено
было, что она любовница князя, и узнав потом, что ее выгнали даже за это из службы, Николя воспылал нестерпимым желанием, что бы там после с ним ни
было, рассказать обо всем этом княгине.
Княгине как будто бы приятно
было это
услышать.
Елпидифора Мартыныча разбудили и доложили ему, что его зовут от князя Григорова к г-же Жиглинской. Он уже
слышал, что Елена больше не жила с матерью, и понял так, что это, вероятно, что-нибудь насчет родов с ней происходит. Первое его намерение
было не ехать и оставить этих господ гордецов в беспомощном состоянии; но мысль, что этим он может возвратить себе практику в знатном доме Григоровых, превозмогла в нем это чувство.
Елизавета Петровна отправилась к знакомому ей кухмистеру тоже пешком и тем же проворным шагом.
Услышав, что он болен, она не остановилась перед этим и дорвалась до его спальни. Кондитер
был уже девяностолетний старик, глухой и плохо видящий.
— Да никто, черт ты этакий, не
услышит, — возразил ему с досадой разбойник, — совершенно отдельный флигель и ход даже с улицы: я приезжал туда, бывало, какой пьяный,
пел и орал, чертям тошно, — никто никогда ничего не слыхал!
Положение ее, в самом деле,
было некрасивое: после несчастной истории с Николя Оглоблиным она просто боялась показаться на божий свет из опасения, что все об этом знают, и вместе с тем она очень хорошо понимала, что в целой Москве, между всеми ее знакомыми, одна только княгиня все ей простит, что бы про нее ни
услышала, и не даст, наконец, ей умереть с голоду, чего г-жа Петицкая тоже опасалась, так как последнее время прожилась окончательно.
— Грустно ж это
слышать, — сказал Жуквич в самом деле грустным голосом, — а я ж
было думал тут встретить участие, сочувствие и даже помощь некоторую, — присовокупил он после короткого молчания.
— У меня просьба к вам
есть… — начал он, и лицо его мгновенно при этом покрылось румянцем. — Вы, может
быть,
слышали… что я… собственно… в разводе с женой, и что она даже… уехала за границу с одним господином. И вдруг теперь я… получаю из Парижа, куда они переехали, письмо… которым… уведомляют меня, что княгиня до такой степени несчастлива по милости этого человека, что вконец даже расстроила свое здоровье… Вы видели отчасти их жизнь: скажите, правда это или нет?
— Я вас считаю:
слышите?.. И если не
будете со мной драться, я приду к вам и просто убью вас! — продолжал князь по-прежнему по-английски.
Елпидифору Мартынычу князь не говорил об этом письме, потому что не знал еще, что тот скажет: станет ли он подтверждать подозрение князя в том, что его обманывают, или
будет говорить, что княгиня невинна; но князю не хотелось ни того, ни другого
слышать: в первом случае пропал бы из его воображения чистый образ княгини, а во втором — он сам себе показался бы очень некрасивым нравственно, так как за что же он тогда почти насильно прогнал от себя княгиню?
Она еще за границей
слышала, что Елена главным образом потому оставила князя, что он стал ее ревновать к Жуквичу; но чтоб эта ревность
была справедлива, она не слыхала подтверждения тому.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы
слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «
Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то
была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу!
слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и
слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не
услышишь.
Почтмейстер.
Слышал от Петра Ивановича Бобчинского. Он только что
был у меня в почтовой конторе.