Неточные совпадения
— Да куда, странничек, бежать-то? Это очень замысловатая штучка!
в поле холодно,
в лесу голодно. Нет, милое дитя мое Иосаф Платоныч, не надо от людей отбиваться, а надо к людям прибиваться. Денежка, мой друг, труд любит, а мы с тобой себе-то хотя, давай, не будем лгать: мы, когда надо было учиться, свистели; когда пора была грош на маленьком месте иметь, сами разными силами начальствовали; а вот лето-то все пропевши к осени-то и жутко становится.
— Весь я истормошился и изнемог, — говорил он себе. — Здесь как будто легче немного,
в отцовском доме, но надолго ли?.. Надолго ли они не будут знать, что я из себя сделал?.. Кто я и что я?.. Надо, надо спасаться! Дни ужасно быстро
бегут, сбежали безвестно куда целые годы, перевалило за полдень, а я еще не доиграл ни одной… нет, нужна решимость… квит или двойной куш!
— Да куда же бежать-с? Кругом поле, ни кола, ни двора,
в город назад семь верст, до Бодростинки четыре, а влево не больше двух верст до Синтянина хутора, да ведь все равно и туда теперь не добежишь. Видите, какой полил. Ух, за рубашку потекло!
«Он
бежит меня и tant mieux [тем лучше (франц.).]». Она истерически бросила за окно пахитоску и, хрустнув пальцами обеих рук, соскользнула на диван, закрыла глаза и заснула при беспрестанных мельканиях слов: «Завтра, завтра, не сегодня — так ленивцы говорят: завтра, завтра». И вдруг пауза, лишь на рассвете
в комнату является черноглазый мальчик
в розовой ситцевой рубашке, барабанит и громко поет...
— Это ловко! — воскликнул Кишенский, закончив свой рассказ, и добавил, что неприятно лишь одно, что Ципри-Кипри ведет себя ужасною девчонкой и бегает по редакциям, прося напечатать длиннейшую статью,
в которой обличает и Данку, и многих других. — Я говорил ей, — добавил он, — что это не годится, что ведь все это свежая рана, которой нельзя шевелить, но она отвечала: «Пусть!» — и
побежала еще куда-то.
— Я знаю только ваши служебные столкновения с губернатором, с Бодростиным, — начала она после паузы, — и более не вижу пред вами никаких рожнов, от которых бы надо
бежать. Служба без неприятностей никому не обходится, на это уж надо быть готовым, и честный человек, если он будет себя выдерживать,
в конце концов, всегда выиграет; а
в вас, я вижу, нет совсем выдержки, цепкости нет!
— Возьмись рукой за ручку на валу и поверни. Это совсем не трудно, и упусти заслонку по реке; или забрось ее
в крапиву, а потом
беги домой чрез березник… Понимаешь?
Тень вздрогнула, остановилась и потом вдруг бросилась
бегом вперед; Бодростина же прошла ряд пустых комнат, взошла к себе
в спальню, отпустила девушку и осталась одна.
Необыкновенного ничего не было: она только вспомнила про кольцо, которое ей так странно досталось, да
в эту же секунду калитка стукнула немножко громче обыкновенного. Более ничего не было, но Александра Ивановна встревожилась, толкнула от себя стакан и бросилась
бегом к окну.
— Нет… Форов… говорит убийство… Весь город… мечется…
бежит туда… А твой Иван Демьяныч… встал нынче утром… был здоров и… вдруг пакет из Петербурга… ему советуют подать
в отставку!
— И, повторяя это имя по поводу известного нам письма Подозерова, Глафира вдруг покрылась вся пламенем, и холодные руки ее, тихо лежавшие до сих пор
в руках Горданова, задрожали, закорчились и, выскользнув на волю, стиснули его руки и быстро
побежали вверх, как пальцы артиста, играющего на флейте.
Катерина Астафьевна бросалась то на огород, то за ворота, крича: «Ах, господи, ах, Николай угодник, что делать?» Синтянина же, решив взять ни на что несмотря больного к себе,
побежала в кухню искать слугу Подозерова, а когда обе эти женщины снова столкнулись друг с другом, вбегая на крыльцо, вопрос уже был решен без всякого их участия.
Она была их утешительницей, душеприказчицей, казначеем, лекарем и духовною матерью: ей первой
бежал солдатик открыть свое горе, заключавшееся
в потере штыка, или
в иной подобной беде, значения которой не понять тому, кто не носил ранца за плечами, — и Катерина Астафьевна не читала никаких моралей и наставлений, а прямо помогала, как находила возможным.
В походке, которою майорша приближалась к пришедшим, легко можно было заметить наплыв новых, овладевших ею волнений. Она тронулась тихо и шагом неспешным, но потом пошла шибче и наконец
побежала и, схватив за руку попадью, остановилась, не зная, что делать далее.
Способности эти обнаружились
в нем быстро и внезапно, сначала предчувствиями, которые он имел, поджидая Бодростину
в пограничном городишке, откуда после своего
побега прислал Горданову письмо, подписанное псевдонимом Espérance, а потом… потом духи начали писать его рукой увещания Бодростиной полюбить Иосафа Платоновича.
— Я
бежал, я ушел от долгов и от суда по этой скверной истории Горданова с Подозеровым, мне уже так и быть… мне простительно скитаться и жить как попало
в таком мурье, потому что я и беден, и боюсь обвинения
в убийстве, да и не хочу попасть
в тюрьму за долги, но ей…
— О, не бойтесь, не бойтесь: я
в одну минуту! — воскликнул на быстром
бегу Висленев и действительно не более как через пять минут явился с пустым саквояжем
в одной руке, с тросточкой, зонтиком и пледом —
в другой, и с бархатною фуражкой на голове.
Висленеву этого не пришло
в голову и он жестоко страдал, то порываясь
бежать, то пытаясь сообщить попутчикам свое затруднительное положение.
— Скорей, скорей… все готово, карета у подъезда и вот ее нумер, а я
бегу, потому что… видите, сколько женщин. — И с этим незнакомец сунул ей жестянку нанятой им кареты, а сам юркнул
в толпу и исчез.
— Их дома нет-с, — и с этим схватил лампу и
побежал в глубь помещения.
Доброго настроения ее духа нимало не испортила даже откровенность Жозефа, который, наконец, решился признаться сестре, что он прогусарил ее деньгами, но только уже не оправдывался тем, что его обокрали, как он думал сказать прежде, а прямо открылся, что, переехав границу, куда должен был
бежать от преследования за дуэль, он
в первом же городе попал на большую игру и, желая поправить трудные обстоятельства, рискнул, и сначала очень много выиграл, но увлекся, не умел вовремя забастовать и проигрался
в пух.
Поздно он уже погасил свечу, подошел к открытому окну
в сад, над которым сверху стояла луна, и еще повторил особенно ему понравившуюся строфу: «
В мерный круг твой
бег направлю укороченной уздой».
Вот прозвучал и второй звонок: все уселись по местам; платформа пустеет, только изредка пробегают поездные, поправляя сигнальный шнур; вот и все двери вагонов заперты, и Катерина Астафьевна
бежит вдоль решетки, проницая взором каждое окно, как вдруг ее кто-то толкнул и, перескочив за решетку, стремглав вскочил
в вагон.
Когда они доехали до Рыбацкого, короткий осенний день уже начал меркнуть.
В окнах бодростинского дома светились огни. На крыльце приезжие встретились со слугами, которые
бежали с пустою суповою вазой: господа кушали.
В передней, где они спросили о здоровье Ларисы, из столовой залы был слышен говор многих голосов, между которыми можно было отличить голос Висленева. О приезжих, вероятно, тотчас доложили, потому что
в зале мгновенно стихло и послышался голос Глафиры: «проводить их во флигель».
И с этим он вырвался и
побежал в дом, а из леса показалась толпа людей, которые несли что-то тяжелое и объемистое.
— Боже мой, боже мой, что я наделал! — Люди! Все, кто здесь есть,
бегите!., туда…
в Аленин Верх… там Михаил Андреевич… может быть он еще жив!
При этих словах все поднялось, взмешалось, и кто
бежал к двери, кто бросался к окнам; а
в окна чрез двойные рамы врывался сплошной гул, и во тьме, окружающей дом, плыло большое огненное пятно, от которого то
в ту, то
в другую сторону отделялись светлые точки. Невозможно было понять, что это такое. Но вот все это приближается и становится кучей народа с фонарями и пылающими головнями и сучьями
в руках.
Неприятель
побежал, наши ударились
в погоню, Бодростина нет нигде.
Но вот схватил он за складки еще одну серую шинель, повернув ее лицом к месяцу, припал ухом к груди и, вскинув мертвеца на спину,
побежал с ним, куда считал безопаснее; но откуда ни возьмись повернул на оставленное поле новый вражий отряд, и наскочили на Сида уланы и замахнулись на его ношу, но он вдруг ужом вывернулся и принял на себя удар; упал с ног, а придя
в себя, истекая кровью, опять понес барина.
«Что же это такое? Она
бежит меня…
в такие минуты… Не продала ли она меня?.. Это возможно… Да, я недаром чувствовал, что она меня надует!»