Современное русское
языковое сознание легко мирится с выпадением глагола-связки, поскольку почти утратило ощущение того смысла, который этот глагол передаёт.
Неразрывность и общность этих понятий – необходимый компонент
языкового сознания личности, который приобретается постепенно.
Во-вторых, неожиданные догадки, снимающие незавершённые ранее впечатления, чувственные противоречия, на которые прежде распространялось
языковое сознание, но не разрешило их и т. п.
Ведь важнейший этап в
языковом сознании носителей какого бы то ни было языка – появление первой грамматики этого языка на том же самом языке; этот этап сравним с осознанием того, что кажущаяся пустота вокруг нас заполнена воздухом.
Отметим, как не случаен в современном школьном образовании интерес к истории языка, к церковнославянскому языку, к словесности, к риторике, ведь эти самостоятельные курсы или их элементы, вкрапленные в традиционное содержание, формируют национальное
языковое сознание учащихся и воспитывают уважительное отношение к языку как культурному наследию, к этическим и нравственным нормам, обычаям и традициям в речевом поведении.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: профориентационный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Нырьба – превосходное слово, энергичное, звонкое; я не удивился бы, если бы у какого-нибудь из славянских племён оказалось в живом обиходе слово нырьба, и кто скажет, что это слово чуждо
языковому сознанию народа, который от слова ходить создал слово ходьба, от слова косить – косьба, от слова стрелять – стрельба и т. д.
Субъект кроме понимания такого бытия, т. е. «самодействующего» сознания, может использовать его как средство, пособие для решения задач, которые вносятся на экран
языкового сознания в качестве необходимости или неизбежности.
Долгое время в XX веке этот термин был неактуальным, как будто спящим в глубине
языкового сознания.
Когда в русском
языковом сознании человек уподобляется волку, то имеются в виду люди с неприятным, тяжёлым характером.
Из этого следует, что обращение к массе обязывает адресанта учитывать особенности
языкового сознания общества, зависящие от основных параметров его социальной структуры.
Именно поэтому материальная культура возникает в человеческом сообществе одновременно с развитием
языкового сознания, а не предваряет появление языка.
Продолжая исследовать
языковое сознание через призму ментальности, многие ученые-лингвисты смещают фокус со структурного описания языков в сторону их функционирования и дискурсивного анализа.
Однако
языковое сознание общества нуждается в наглядной модели литературного языка, осуществляющей единство в многообразии на основе одного какого-либо стиля, выступающего в качестве своеобразного представителя всего литературного языка.
Не представляя, как формируется
языковое сознание человека, трудно решить задачи такого масштаба.
Общая психолингвистика исследует факты
языкового сознания, которые свойственны всем носителям данного языка вне зависимости отособенностей их речевой биографии.
Исследование факторов, детерминирующих становление когнитивной гармонии как механизма интерпретации текста, осуществляется посредством использования метода самонаблюдания, или интроспекции, описательного метода (метода наблюдения), методов когнитивного моделирования и когнитивно-дискурсивного анализа, а также экспериментального метода, предполагающего обращение к коллективному
языковому сознанию интерпретаторов посредством тестирования в различных формах.
Наиболее заметным является выпадение из
языкового сознания молодого поколения библейских образов и символов, воплотившихся во фразеологизмах, крылатых словах и выражениях, которые вошли в русский литературный язык и в плоть наших классических литературных текстов.
Обнаруженная фразеологическая лакуна в
языковом сознании молодёжи объясняет одну из причин, почему это поколение не читает классическую литературу: язык этой литературы для нынешнего молодого поколения стал чужим и малопонятным, причём в области не только фразеологии, но и книжной лексики в целом.
Тем не менее можно сделать вывод о том, что эти слова и соответствующие им понятия находятся не в актуализированной сфере
языкового сознания, а в его пассивной части.
Итак, на одном конце спектра устойчивости значения – множественные смыслы, находящиеся в зоне дискурсивного конфликта, на другом – идеологические константы и мифы, объединяющие людей с общим
языковым сознанием и языковым бытом.
Дело осложняется тем, что пониманию метасмысла мешает так называемое клиповое
языковое сознание.
Большое значение в этом направлении имеют результаты ассоциативных экспериментов, обеспечивающие внушительную экспериментальную базу для установления ассоциативно-вербальных связей
языкового сознания индивида, обуславливающих возможные трудности при освоении явлений изучаемого иностранного языка в лексико-грамматическом аспекте.
У истоков
языкового сознания лежит опыт экзистирующего сознания, опыт утверждений и отрицаний, восприятий и отторжений.
Методика ассоциативного эксперимента в настоящее время является наиболее эффективной для выявления этнокультурного компонента
языкового сознания личности, языковых стереотипов, вербализированных образов сознания, компонентного состава лексических единиц и их сочетаемости, грамматической структуры словоформ и функциональных отношений между ними на уровне синтагматики и парадигматики.
Эти примеры ещё раз свидетельствуют о том, что
языковое сознание связывает с единичными компонентами (основой и аффиксами) определённое значение.
То, что стремились сделать наши враги силой: истребить
языковое сознание, делает добровольное языковое предательство.
Однако лингвистический перспективизм не ведёт к релятивизации
языкового сознания, а уравновешивает её с внутренней значимостью и убедительностью смысловых интенций, исходящих от различных созерцателей, начиная от героя, видящего себя в облике странствующего рыцаря защитником всех страждущих и обиженных, и включая автора – творца, находящегося вне художественного полотна романа и лишь наблюдающего за своим героем.
Следовательно, есть достаточные основания утверждать, что они выявляются по результатам двух способов материализации одного и того же фрагмента общественного
языкового сознания.
Речь, конечно, не идет о том, чтобы вывести из языка набор черт и свойств того, что так старомодно названо «национальным характером», вопрос в другом (для автора данной книги): насколько мы можем опираться на некоторые аспекты
языкового сознания того или иного этноса в его продвинутой форме (с развитым литературным языком, с созданным на его основе художественной литературы мирового уровня) для определения того своеобразия, которое так очевидно и бросается в глаза каждому непредвзятому исследователю.
Её интересы лежат в определении психологических особенностей взаимосвязи
языкового сознания и социальной деятельности человека, социального бытия и быта языковых личностей.
Выбор в качестве материала фрагментов событийных цепочек обусловлен исследовательской гипотезой, согласно которой в языке (и соответственно – в
языковом сознании интерпретатора-информанта) имеются базовые пропозициональные структуры, интерпретация которых практически невариативна.
Следовательно, она не может не быть осмыслена
языковым сознанием.
Собранные факты лексического, морфологического и синтаксического статуса свидетельствуют именно о таком трёхслойном представлении об универсуме, в котором по-хозяйски распоряжается наивное
языковое сознание [Ким 2009: 12–23; 2011].
Во-первых, неслучайно в определение лингвоэкологии включено понятие «
языковое сознание социума».
Оскудение словарного запаса в
языковом сознании значительной части русскоговорящих особенно проявляется сейчас в так называемом устаревании некоторых книжных слов и выпадении из лексикона многих (очень многих!) фразеологизмов (проблема лексико-фразеологических лакун).
Ситуация языкового отчуждения поколений возникает не только вследствие появления в речи молодого и среднего поколения большого количества новых слов (в том числе англоязычного происхождения), но и потому, что в силу ряда причин (порочная система образования, потеря культуры чтения, влияние внедряемой по разным каналам массовой культуры потребления, негативная роль рекламы и т. д.) многие слова и фразеологизмы, особенно книжного происхождения, выпали и продолжают выпадать из
языкового сознания новых поколений.
Поэтому неудивительно, что в
языковом сознании нескольких поколений бо́льшей части нашего народа библейский компонент отсутствует.
Конечно, интерпретировать этот результат как свидетельство того, что эти слова отсутствуют в
языковом сознании участников эксперимента, нет достаточных оснований.
Если основным признаком личности является сознание, то главным признаком языковой личности является наличие
языкового сознания.
Неудачность же для русского
языкового сознания термина «экспрессивные» применительно к детям была понятна мне уже в момент перевода, однако если бы я знала, сколько недоразумений и так называемых коммуникативных неудач он вызовет, я бы всё-таки, вопреки желанию перевести максимально близко к первоисточнику, возможно, отказалась бы от этого термина и избрала какой-то другой.
Сложность греческой языковой ситуации, раздвоенность
языкового сознания греков, диглоссия и полиглоссия – все это (и многое другое) явилось следствием того, что греки очень рано – уже в V веке до н. э. – осознали эталонную значимость своих текстов, стали воспринимать кодифицированную норму как национальное достояние.
Пониженное
языковое сознание – отмирание чувства согласной.
Проблематика эта вытекает из вопроса
языкового сознания в постструктурализме, который, в свою очередь, переосмыслял наработки структурализма 1950-х годов.
Языковое сознание стало терпимее к иностилевым средствам.
Результат изменения
языкового сознания – расширение границ литературного языка.
Результатом становится присущий им особый тип
языкового сознания, характеризующегося целостным, образным (т. е. предполагающим бо1льшую эмоциональную окраску и менее чёткую логическую структуру) восприятием в отличие от аналитического владения языком, более характерного для зрячих детей (Pérez-Pereira, Conti-Ramsden 1999, p. 134).
Безусловно, подобные предания, которые в лингвистической науке принято называть народной этимологией, не всегда могут считаться достоверным историческим источником, однако они представляют особый интерес для исследователя географических названий, причём не только как яркий пример устного народного творчества, но и как проявление народного
языкового сознания.
Если нельзя наблюдать превращение мысли в слово воочию, то можно увидеть, пусть не полностью, отражение
языкового сознания и подсознания в письменных и устных текстах и, в частности, уяснить, как происходит понимание скрытых смыслов в речи.
Как эти слова влияют на эмоции, поведение и информативное поле
языкового сознания?
Гипертекст в
языковом сознании снабжён переходами между его частями, что даёт человеку возможность входить в него в любом месте в зависимости от того, на какую область гипертекста направлен «луч» сознания.