В данной книге автор не предлагает какой-то принципиально новой программы переустройства
российского пространства.
Дорога, дорожные сюжеты, попутные впечатления, столь обычные в его творчестве, – всё это появлялось в постоянном общении с великим
российским пространством.
Они-то вместе с русскими и стали главными насельниками новых
российских пространств.
Случаи проявления этой гордости, чувства удовлетворённости
российским пространством, территорией, бесчисленны.
Я воспользовалась счастливой возможностью в течение двух лет проходить клиентские семинары одной из известных ныне мастеров расстановок
российского пространства.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: замиряться — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Таковы были тогдашние
российские пространства, таковы дороги, столь медленные, что по пути обзаводились семьями, рожали детей, иногда даже меняли мнение о смысле жизни…
Но в то же время, как уже было сказано, это и приглашение к размышлению о различных ментальных образах
российского пространства и его множественных центрах, российском государственном мышлении, его стереотипах и фобиях, его представлениях о центральности и природе власти.
Мы проанализировали то, как совершилась новая революция в торговле, появлялись и развивались ведущие компании, как они захватывали
российское пространство, заполняя его новыми торговыми форматами и выстраивая новые рыночные отношения.
Российское пространство дано лишь в государственной оптике, которую трудно осознать и ещё труднее преодолеть; её можно только принять или игнорировать.
Метафизические спекуляции по поводу уникальности и экстраординарного устройства
российского пространства, его особой мистике и необходимости его имперского удержания и расширения во многих случаях заняли место осмысления, освоения и реорганизации территориальных функций, анализа универсальных и специфических законов, которые управляют пространством и пространственными отношениями.
Но если в первой книге впервые и очень мощно была заявлена необходимость спуститься на микроуровень
российского пространства, чтобы понять генезис нового эндогенного экономического роста; во второй были впервые заявлены принципы новой промышленной политики и кредо инновационного поиска как основы нашей теоретической платформы в контексте российской ситуации с моногородами – то здесь, в этой книге, показано, как эти постулаты инновационного поиска, эндогенного экономического роста, новой промышленной политики работают в процессе регионального консалтинга, а конкретно в стратегировании на разных уровнях.
Например,
российские пространства являются синтетическим и весьма совершенным кластером экономико-географических образов.
Покидали их армии
российское пространство битыми, оставляя на русских землях миллионы погибших своих солдат и офицеров.
В те времена на огромном
российском пространстве действовало много разных сионистских организаций.
Аппетиты возбуждаются также тем, что сегодня
российское пространство воспринимается как «пустое».
Кривов впервые, насколько мне известно, связал структуру отечественного пространства с социальной структурой через понятие поместного образа жизни, который, не существуя «в реальности» сегодняшнего государственного устройства, «на самом деле» был и остаётся скрытой (даже в языке) устойчивой формой организации
российского пространства.
На ближайшие десять лет риск распада
российского пространства или снижения де-факто территориального суверенитета не столь силён, как представляется иногда в интеллектуальных дебатах.
Кризисные явления на постсоветском
российском пространстве, вовлечённом в орбиту общего кризиса западной цивилизации, не могли не привести (и привели) к кризису методологии, к негативным явлениям в современном отечественном гуманитарном (в частности, историческом) и философском знании, к искажению панорамы исторического процесса.
Особенности
российского пространства (обширность, труднодоступность, малая капитализация, низкая масса прибавочного продукта) привели к формированию совершенно особого типа власти, не имеющего аналогов в мире, который обозначается в числе прочих эпитетов как «сверхсубъектность».
Ориентальные мотивы
российские пространства «поставляли» ещё до завоевания среднеазиатских территорий.
Здесь мы сталкиваемся с непредумышленной оригинальностью
российского пространства культуры.
Русский народ занял большую часть
российского пространства путём свободного расселения, а не государственного завоевания.
Однако геополитический тип
российских пространств создавал потенциальную опасность для британцев.
Уже говорили о заграничных паспортах, уже начинали укладывать вещи; но некоторое время спустя бронепоезд опять послали на фронт, и мы уезжали, оглядываясь на море, ныряя в чёрные туннели и вновь возвращаясь к тем враждебным
российским пространствам, из которых с таким трудом выбрались прошлой зимой.
Он представил себе дорогу, поля, реки, города, бесконечные
российские пространства, болота, леса, большаки, и вот всё то же тревожное ощущение, точно улетают птицы.
Очень
российское пространство по сути своей.
О нашей стране, о взаимоотношениях провинции и столицы, о взаимонепонимании, об угрозах распада единого
российского пространства (для начала – пространства культурно-информационного, а не административно-территориального).
Глядя из иллюминатора низко летящего самолёта,
российское пространство хмуро и безотрадно.
А когда река набирала силу и выпрямляла ход, она, в границах того времени, покидала
российское пространство.
Тотчас и задался он непреклонной целью перевести это, посланное скорей уж не небесами, а морскими водами творенье на понятный всякому жителю обширных наших
российских пространств славный русский язык и взялся уже за увесистый французско-русский словарь.
Но, справившись с оным, те без всяких помех стали занимать
российские пространства.
Наше понимание
российского пространства гораздо приземленнее и носит прикладной характер.
Но пенька обеспечила другие формы власти и в других местах
российского пространства.
Он видел дальше их и понимал, что рано или поздно огромное
российское пространство откроется для настоящей работы капитала.
Понятие и образ наследия постепенно приобретают бо́льшую многомерность, бо́льшую объёмность и, тем самым, обретая собственные двигатели и источники саморазвития – при этом и конкретное географическое пространство в контексте ассоциативно-ландшафтного и образно-географического наследия может восприниматься и ощущаться как наследие само по себе, как культурный символ масштабной общественной значимости (именно это произошло в XVI–XX вв. с образом
российских пространств, чьи физико-географические размеры были осмыслены и культурно трансформированы в рамках сначала европейской, а затем и собственно российской ментальности).
Но события показали, что такового места на огромных
российских пространствах не существовало, слишком много имелось охотников до международного эквивалента общественного труда.
То, что
российское пространство воспринимается как «пустое», связано не столько со степенью его реального экономического освоения или неосвоения.
А вот почувствовать своим всё огромное
российское пространство, сколько ни пытался, не получается.