Звук натянутой струны. Артист театра «Красный факел» Владимир Лемешонок на сцене и за кулисами

Яна Колесинская

Герой книги – представитель уникальной театральной династии, заслуженный артист России, актер Новосибирского академического драматического театра «Красный факел» Владимир Лемешонок.

7. Земные утехи

Аксанов из параллельного класса заметил Лемешонка на перемене: все дети одинаковые, а этот другой. Когда по окончании начальной школы и переформирования классов они оказались в одном коллективе, Аксанов сразу сделал решительный шаг. Познакомились они детьми, а вышли из школы, усмехается Аксанов, взрослыми мужиками. Каковым Лем еще долго себя не считал. Он считал взрослым только Аксанова. На тот момент каждый из них полагал, что другой значительно опережает в преодолении жизненных преград, и с радостью тянулся за ним. В этом и заключается прелесть и равенство дружбы. Пока она не перейдет в иную стадию.

Пацаны периодически порывались устроиться за одной партой, но учителя «не могли позволить нам сидеть рядом из соображений дисциплины и порядка». По отдельности эти двое были вопиющие отщепенцы, а вместе — сила, сводящая взрослых с ума.

Аксанов в отличниках, понятно, не числился, не числился и в хорошистах. Но учился гораздо лучше Лемешонка, потому что, как полагал Лемешонок, хуже него было уже некуда. А по рисованию Аксанов вообще был первый ученик в классе, он мог изобразить кого угодно, его рисунки нравились даже учителям. Позже он стал показывать некоторые успехи в черчении и геометрии, не прилагая к этому абсолютно никаких усилий. Учеба интересовала его мало. Точнее, не интересовала совсем.

Алексей Аксанов, в народе Лихач, сочетал в себе качества, которые Лем считал основой всего: красив, высок, дерзок, неуправляем. Эффектно дрался и нагло матюгался. Свистел, как соловей-разбойник, плевался далеко и метко. То есть морально повзрослел раньше своих ровесников. А Владимир Лемешонок, в народе Интеллектуал, мог одной непринужденной фразой сразить какого угодно оппонента, будь то первая красавица класса или замученная нарзаном учительница алгебры. Но никакого значения не придавал своим достоинствам.

Нервный, непокорный и независимый, Лем сознательно, подсознательно и бессознательно попадал под влияние персон, которых считал личностями. Во мне, рассуждал он, ничего интересного не содержится, а у других, без ущерба для них, можно много чего почерпнуть и обогатиться.

Аксанов залихватски играл на гитаре, чем периодически завоевывал слабые женские сердца и тела. Он, даже если лыка не вязал, мог автоматически перебирать гитарные струны, и оттуда непостижимым образом выливалась связная мелодия. Вот и Лемешонок замыслил самоутвердиться на этом поприще, к тому же дома на гвоздике висел побитый жизнью инструмент, на котором время от времени бренчали то дед, то отец. Гитару отдали в починку, чтобы мальчик взялся за ум. Мальчик взялся за ум решительно: несколько раз сходил на занятия по специальности и сольфеджио, пытался стараться. Но вскоре пришел в ярость: «У меня нет слуха!». На самом деле у него не было прилежания к не предназначенным для него занятиям. С тех пор за музыкальные инструменты он не брался вообще.

Засим почти все мальчишки из 7 «А» под предводительством Аксанова записались в секцию бокса, и Лемешонок решил превзойти сам себя. Но на первой же тренировке его азарт разбился о железные кулаки противника. Тренер сразу дал понять, что перед ним как педагогом стоит задача растить чемпионов для советского спорта, а у тебя, Володя, слабые руки и вялая реакция. Ха, зато высвободилось время для прочтения нового тома Дюма!

Любимый писатель так увлек своими сюжетами, так взбудоражил фантазию, что в двоих бездельниках проснулась страсть к сочинительству. Интеллектуал и Лихач заделались авторами детективно-эротического романа — главу писал один, следующую главу другой. Рукопись ходила по классу, вызывая краску стыда у девочек и гогот восторга у мальчиков. Опусы нуждались в иллюстрациях, и вслед за Аксановым Лем пристрастился к художествам, стал рисовать не хуже наставника. Их тетради были испещрены ковбоями с револьверами, скачущими на лошадях по прериям, черепами и скелетами, рассыпанными на просторах вселенной, ударными установками, шариками и роликами, а главное, обнаженной натурой. Но мало было самим рисовать — надо было где-то черпать визуальные образы. Почтовые марки были выбраны в качестве существенного источника познания. Аксанов сказал, что это круто, и пошло-поехало.

Книги, прочитанные на много раз, потихоньку сдавались в букинист, но только не второй том «Графа Монте-Кристо, первый берите, а второй не отдам ни за какие деньги! На вырученные средства приобреталась бутылка винища, это святое — и марки, эти таинственные послания потомкам. В целях обогащения коллекции возникла потребность обзавестись дополнительными коммуникациями.

Кореша выяснили, что по воскресеньям в Первомайском сквере тусуются одержимые люди. Хвастаются своими достижениями, обмениваются раритетами, рассказывают удивительные вещи. Торгуются, расхваливают товар, делают бизнес. Бродя среди взрослых дядек, пацаны приглядывались, прислушивались, наловчились находить и выбирать, завели полезные знакомства. Квалификация повышалась, появилась необходимость переключиться на отдельную тему, и Аксанов выбрал негашеные английские колонии. Король, королева, изысканность, стиль, пинцет, кляссер. В марках было столько же неизведанного, как и в книгах, но добывать сведения о марках приходилось, как и сами марки, по крупицам, тем и были ценны. Однако даже марки не затмили простых земных утех.

Аксанов первый в классе вкусил алкоголь. Именно он открыл Лемешонку эту омерзительно-упоительную субстанцию — летом, на Валухе, как прозвали неформальный клуб под открытым небом. Парни со Свердлова и близлежащих кварталов, дабы на каникулах не слоняться без пользы, собирались на Фабричке, под мостом, у железнодорожной насыпи, на покатом склоне, в кустах, скрывавших их от глаз людских. Электрички и поезда пролетали мимо, грохотали железом, обдували ветром странствий. Экспериментаторы раскладывали на рельсах припасенные для этой цели гвозди и шурупы, ждали, как, дрожа от тяжести колес, засияют под солнцем длинные плоские куски металла. Жгли костер, пекли картошку, сидели перемазанные сажей, ржали. Аксанов великодушно выставил на поляну «Три семерки», то есть, попросту говоря, «777», с удовольствием наблюдая за реакцией коллектива.

И пошли ребята вразнос! К восьмому классу заделались вылитыми мэтрами этого дела. Состояние опьянения им нравилось гораздо больше, чем вкус дешевого пойла. Главной целью было забалдеть и оторваться. Вечно не сиделось на месте, вечно тянуло на подвиги. Лем и Аксан чинно прогуливались по вечерней улице Свердлова и, пошатываясь, кричали в слепые окна обкома: «Долой Горячева!». Почему-то никто не отзывался.

Но горячевские праздники отмечались с размахом, ведь они давали прекрасную возможность для коммуникаций. 7 Ноября и 1 Мая дисциплинированные школьники шагали в колонне бодрых демонстрантов, вздымая над толпой портреты мордатых вождей, и предвкушали, как при очередной остановке, когда все будут топтаться на месте и ждать команды к дальнейшему передвижению, они нырнут в ближайший двор и стремительно откупорят с трудом добытую емкость.

Самым умным одноклассницам оказывалась честь составить компанию, но им не всегда удавалось держать планку. Лучший друг Танька Гудилина, зажав под мышкой огромную бутыль винища, поскользнулась и еле удержала равновесие. Бесценный сосуд грохнулся оземь, точнее, на лед. Пока он, сверкая темным стеклом, долго-долго катился в рапиде, собутыльники, не сводя глаз с сокровища, решали, какое наказание изобрести преступнице. Но тара чудом осталась цела, содержимое было распито на шестерых, и очень быстро придумалось, где взять еще. Отдельным номером программы значилось подымить в минуты долгожданного распития.

МОНОЛОГ ГЛАВНОГО ГЕРОЯ. ПРО КУРЕНИЕ И КУМИРА

— Курить я начал не для удовольствия. Не сладострастием согрешил, но тщеславием. С сигаретой я казался себе значительно больше похожим на Стива Маккуина, чем без. Случилось это, кажется, в пятом классе, а в шестом начал даже удовольствие получать. А бросить решил лет в тридцать пять с целью опять таки тщеславной — доказать себе, что могу быть похожим на Стива Маккуина теперь уже не сигаретой, а моральной силой. Бросал долго, постепенно снижая количество сигарет. Получилось бросить. Доказать не удалось. Теперь уже вовсе ничем не похож на Стива Маккуина. Чего, в прочем, и следовало ожидать.

Сентябрь 2016 г.

Валуха закрывалась до следующего лета, подворотни становились непригодны, хотелось в тепло. Три советских семерки дегустировались, разумеется, не под торшером. Лем, обретя законный статус студента, будет приглашать однокурсников к себе домой, и Марина Ильинична, уважая разговоры о поэзии, неоднократно нарежет большое блюдо бутербродов. Но школьников совсем даже не тянуло под родительский надзор.

Лихач, живший на Красном проспекте в доме под часами, облюбовал для распития закуток на черной лестнице. Знаменитый памятник архитектуры отличался укромными уголками и даже был похож на дворец, если не обращать внимания на усыпанные сигаретным пеплом и порезанные перочинным ножичком подоконники. Хорошо сидели, уютно, но нашелся вариант поинтереснее. Интеллектуал обнаружил в подъезде аккурат над своим пятым этажом ведущую на чердак необитаемую и вполне приемлемую для всех смыслов площадку. И вот там стали собираться близкие люди, которые, никому не мешая, проводили досуг с пользой. Сливки студии «Спутник» тоже постепенно оприходовали чердак, ибо поэзию требовалось вознести под самую крышу. Часто Лем, возвращаясь из школы, даже не заходил домой, а прямиком шнырял туда.

В 14 лет он начал осваивать телесные удовольствия, это и было, не считая алкоголя, самое главное в жизни. Его соблазнила первая красавица класса, но с ней не заладилось, и он безмерно страдал. А кто-то безмерно страдал по нему, сидя в подъезде на подоконнике с книжкой, до полуночи ожидая возвращения гуляки праздного. Он мог мимоходом бросить «привет» и не останавливаясь проследовать в свою квартиру, не пригласив ни туда, ни на чердак. Назавтра он планировал встретиться с другой подружкой, от волнения екало сердце. Ведь любому нормальному человеку жаждалось полного уединения вдвоем, как взрослому. «У меня сегодня вечером никого не будет дома» звучало как признание в любви. Высшим знаком доверия между парнем и девушкой считался сияющий на ладони ключ. В эпоху повального ханжества и вранья это была самая высокая мораль.