Прости, но я хочу на тебе жениться

Федерико Моччиа, 2009

Алекс и Ники, влюбленные друг в друга больше, чем когда бы то ни было, возвращаются из незабываемого романтического путешествия. Ники находит своих друзей: они повзрослели, а их жизнь наполнилась новыми обязательствами. Алекс возвращается к своей прежней жизни: работа в офисе, футбол и старые товарищи. Однако его друзья, безмятежные и уверенные в себе мужчины, сталкиваются с неожиданными трудностями, которые разрушают их брак. У героев возникает вопрос: Может ли любовь длиться больше трех лет? Алекс, романтик и мечтатель, решает рискнуть.

Глава третья

Холл в этом здании просто огромный. Все выкрашено в белый цвет, много рассеянного света. Натертые до ослепительного блеска полы придают обстановке почти космический вид. Большая винтовая лестница у стены. Повсюду развешены рекламные постеры прошлых коллекций — наглядное свидетельство важности и солидности этого модного дома. У стеклянных дверей встречают посетителей две красивые, безупречно одетые девушки. Они сидят за двумя маленькими столами, перед каждой открытый ноутбук, рядом по беспроводному телефону. У стойки регистрации бар, где гости могут занять себя напитками в ожидании назначенной встречи. С другой стороны — длинный низкий столик, облицованный перламутром, на нем лежат модные журналы, несколько газет, а напротив — огромный и очень удобный диван белого цвета. Там сидят и чего-то ждут две женщины за сорок. На них облегающие костюмы и бежевые сапоги на шпильках. У обеих хороший макияж и прически, у одной — рабочий портфель из кожи. Говорят они замысловато и, кажется, намеренно игнорируют то, что происходит вокруг. Одна женщина смотрит на часы и качает головой. Очевидно, тот, кого они ждут, сильно опаздывает.

Внезапно большая стеклянная дверь скользит в сторону, в холле появляется красивая чернокожая девушка, одетая в простые джинсы, свитер и кроссовки, за ней следом идут несколько женщин с вешалками, которые они достали из внедорожника, припаркованного перед входом. Девушка садится на диван, радом с двумя синьорами, которые сразу же начинают ее рассматривать, пытаясь внешне сохранить безразличие. Они здороваются с ней, довольно прохладно, и возвращаются к прерванному разговору. Девушка с улыбкой отвечает на приветствие и со скучающим видом начинает проверять свой мобильный телефон. Между тем женщины, пришедшие с ней, продолжают выгружать из машины упакованную в чехлы одежду. Это, вероятно, одна из моделей приехала на дефиле перед клиенткой.

Олли ходит взад-вперед. Пытается держать себя в руках. Она тщательно подбирала каждую деталь одежды — красивые белые брюки, свитер и обтягивающая куртка сиреневого цвета с широким поясом. В руках папка с эскизами и фотографиями, напечатанными на плотной бумаге. И, конечно, резюме, которое она уже отправляла раньше вместе с запросом на стажировку. Сердце чуть ли не выпрыгивает из груди. Она понятия не имеет, как пройдет собеседование. Кто знает, сколько вопросов ей зададут. Даже если со стажировкой в конце концов ничего не выйдет, будет большой удачей просто побыть здесь. Задержаться на несколько месяцев, поработать над какими-нибудь проектами, понравиться кому-то, все это может открыть для нее двери в мир моды. Даже те двери, которые ведут к настоящей работе. По крайней мере, она надеется на это.

Чернокожая девушка встает с дивана. Одна из двух синьорин у стойки регистрации жестом просит ее подойти. Олли слышит, как они говорят, что ее ждут наверху. Чернокожая девушка оборачивается, приглашает женщин с одеждой следовать за ней. И начинает элегантно подниматься по лестнице.

«Черт, — думает Олли, — она и правда великолепна. А я? Когда моя очередь? — И смотрит на часы: — Уже шесть. А говорили, встреча в половине пятого. Тьфу. Туфли начинают давить. Я надела их рано утром. Я не привыкла к этому. На мне слишком высокие каблуки». Олли бросает последний взгляд на модель, прежде чем та исчезает наверху лестницы. Счастливица, на ней кроссовки. И у нее все в порядке. У нее уже есть работа.

Через несколько секунд появляется одна из двух синьорин:

— Простите, синьора Крочетти…

Олли оборачивается:

— Да?

— Мне только что сказали, что вы можете подниматься. Эгидио Ламберти вас ждет. Поднимайтесь и постучите в первую дверь справа. Если что, там есть табличка с именем… — Девушка вежливо, но сдержанно улыбается.

Олли благодарит ее и начинает подниматься по лестнице. Эгидио. Ну и имечко. Он что, настолько древний? Это очень старое имя. На половине лестницы Олли спотыкается о папку, которую выронила на ступеньку. Быстро поворачивается, чтобы посмотреть, заметил ли кто-то в холле ее оплошность. Две синьоры на диване точно все видели. Они смотрят прямо на нее. Олли снова отворачивается. Собирается с духом. «Нет, я не хочу знать, как они на меня смотрят, смеются надо мной или нет. Не хочу, чтобы они накликали на меня неудачу, эти две чванливые жабы». И она идет дальше с высоко поднятой головой. Поднимается на верхний этаж. Смотрит направо. Видит дверь с табличкой «Эгидио Ламберти». Осторожно стучит. Никто не отвечает. Она стучится снова, но теперь немного громче. Опять никто не отвечает. Олли пробует в третий раз, но теперь гораздо сильнее. Торопливо подносит руку к губам, словно пытаясь сказать: «Ой, это уже слишком».

Наконец из кабинета слышится голос:

— Ну наконец-то… Заходи, заходи…

Олли поднимает бровь. Что значит «наконец-то»? Не моя вина, что пришлось ждать больше получаса. Я пришла вовремя. Даже немного раньше. И какой у него противный голос, такой гнусавый. У Олли плохое предчувствие.

Она медленно нажимает на ручку:

— Можно?

Несколько секунд держит дверь приоткрытой, просунув внутрь только голову. Ждет кивка или какого-то другого знака. Например, слова «проходите». Ничего. Олли набирается смелости, открывает створку пошире, заходит в кабинет и закрывает за собой дверь.

За огромным стеклянным столом сидит мужчина с залысинами, ему лет сорок, на носу очки в очень эффектной оправе, на голове клетчатая шляпа, одет в красную рубашку и бледно-розовый свитер поверх нее. Перед ним монитор «Mac». Ему же всего сорок. Имя его только уродует, думает Олли. Мужчина не отрывает взгляд от монитора. Только жестом подзывает Олли поближе.

Та делает несколько нерешительных шагов:

— Здравствуйте, доброе утро, меня зовут Олимпия…

Мужчина не дает ей времени даже назвать фамилию. Не глядя на Олли говорит:

— Да-да, Крочетти… Я знаю. Я сам назначил вам встречу. Так что наверняка знаю, кто вы, правда? Садитесь быстрее. Олимпия, ну и имя…

Сердце Олли бьется все быстрее и быстрее. «Чего он хочет? Олимпия — плохое имя? А у него какое тогда? Ужасное предчувствие. Нет, нет, нет. Не так. Соберись. Наберись мужества. Дыши, да, ничего страшного. Он просто немного злится, может, плохо спал, плохо ел, не занимался любовью накануне ночью, да и кто знает, когда он вообще занимался любовью… Но он все же человек… Надо просто немного над ним поработать…» Олли меняет выражение лица, изображает свою лучшую улыбку. Притягательную. Открытую. Спокойную. Интригующую. Улыбку, с которой она обычно идет в атаку.

— Хорошо. Я здесь для того, чтобы попросить о стажировке… Это было бы честью для меня…

— Наверняка это будет честью для вас… У нас один из самых уважаемых Домов моды в мире… — И он продолжает печатать что-то на клавиатуре ноутбука, не глядя на Олли.

Она сглатывает. Супермегаплохое предчувствие. «Нет, дело не в том, что сегодня плохой день. Дело в этом человеке, который отравил весь день своим ядом. Да. Это один из тех сложных, находящихся в постоянном стрессе людей, которые слишком много работают, всегда в курсе происходящего и никогда не расслабляются. Но я могу с этим справиться. Должна с этим справиться».

— Совершенно верно. Поэтому я и выбрала вас…

— Нет, вы нас не выбирали. Нас не выбирают. Это мы выбираем.

На этот раз он отрывается от монитора и смотрит на нее. Смотрит в упор, безапелляционно. Олли чувствует, как у нее краснеют щеки. И кончики ушей. К счастью, сегодня она не собирала волосы в пучок, и эта деталь остается незамеченной. Олли делает еще один глубокий вдох. Я ненавижу его. Я ненавижу его. Я ненавижу его. Кто он такой? Кем он себя возомнил?

— Верно, так и есть. Я просто говорю, что…

— Вы не должны ничего говорить. Вы просто должны показать мне свои работы, и все. Они будут говорить за вас… Давай-те… — Он поторапливает ее жестом. — Вы же здесь для этого, так? Давайте посмотрим, что у нас тут… И сколько времени мы на этом потеряем.

Олли начинает не на шутку нервничать. Держись. Иногда надо что-то вложить, чтобы потом получить желаемое. Нет смысла бодаться с этим человеком. Даже если он козел… Она делает еще один глубокий вдох. Берет папку и раскрывает ее на столе. Достает свои работы. Эскизы выполнены в разных техниках, на некоторых изображена одежда. Потом фотографии. Ники. Дилетта. Эрика. Незнакомцы на улицах. Портреты. Постановочные сцены. Пейзажи. Олли достает свои работы, одну за другой, и протягивает Эгидио. Тот берет их, вертит в разные стороны, некоторые со скучающим видом отбрасывает в сторону. Бормочет что-то себе под нос. Олли изо всех сил пытается расслышать его слова, напрягается, вытягивается в струнку над столом.

— Мм… Тривиально… Дешево… Ужасно… Сойдет…

Вот что бормочет Эгидио, рассматривая эскизы и фотографии. Олли хочется умереть. Ее работы. Плоды ее воображения, результаты тяжелого труда, бессонных ночей, интуиции и надежд, воплощенные на бумаге с помощью карандаша или фотоаппарата, и сейчас их с таким пренебрежением и даже отвращением перебирает какой-то тип по имени Эгидио, одетый в розовое и красное. Как герань. Вот последняя работа Олли. Она переделала в «Фотошопе» недавнюю рекламную кампанию одного модельного дома. Точнее, именно этого модельного дома. Эгидио рассматривает работу. Внимательно. Придирчиво. И снова начинает что-то тихо бормотать. Ну уж нет. На этот раз нет. Олли пробует вмешаться:

— Я сделала это, чтобы почувствовать себя частью вашего модельного дома…

Эгидио смотрит на нее поверх очков. Смотрит пристально. Олли смущается и тут же переводит взгляд на стену справа от себя. И замечает это. Там, под стеклом, на полке современного шкафа из дорогого дерева. Большая статуэтка с памятной надписью внизу: «Эгидио Ламберти, Эдди мира моды и вкуса. British Fashion Awards». Олли рассматривает кабинет. Тут есть и другие награды. От Mittelmoda. Приз «Лучшему молодому дизайнеру» 1995 года. И еще другие дипломы и статуэтки. И везде это имя. Не Эгидио. А Эдди. Так уже лучше. Ну, по крайней мере, если говорить об имени.

Олли снова поворачивается и смотрит на него. Эгидио-Эдди не отрывает от нее взгляда и все еще держит в руке отфотошопленный макет.

— Итак, объясните мне… Хотите сказать, для того чтобы почувствовать себя частью нашего модельного дома, вы украли нашу рекламу? В этом и состоит концепция вашего творчества?

Олли ошеломлена. Она не может ответить. Только чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Но она сдерживает их: «Стоп! Не плачь, лучше вспомни». Она писала эту фразу в школьном дневнике. Каждый год. Сразу под расписанием уроков. «Хорошие художники копируют, великие художники крадут». Сама не осознавая этого, Олли произносит это вслух. Эгидио-Эдди смотрит на нее. Потом на работу. Снова на Олли.

— Пока что вы даже не копируете…

Олли вспыхивает гневом и уже намеревается собрать все свои работы и сложить их обратно в папку. Но затем, не зная даже точно почему, в сотый раз делает глубокий вдох и сдерживается. Смотрит Эгидио-Эдди прямо в глаза. Она и не заметила сразу, какие у него голубые глаза. Олли выпаливает на одном дыхании:

— Так вы берете меня на стажировку или нет?

Эгидио раздумывает. Смотрит в монитор ноутбука. Что-то печатает.

— Из всех кандидатов, которых я до сих пор видел, вы наименее ужасны. Но только потому, что кажетесь сообразительной… — Он поднимает глаза и смотрит на нее. — И, кажется, у вас есть характер. Но работы ваши выглядят жалко. Я могу отправить вас в отдел маркетинга, ведь вам, кажется, очень понравилась наша рекламная кампания… Конечно, для начала вам придется разносить кофе и распечатывать материалы. И заниматься рассылкой приглашений и рекламных объявлений по адресам из нашей базы. Но не чувствуйте себя униженной. Никто не понимает, особенно молодежь вроде вас, сколь многому можно научиться, просто слушая и крутясь у сцены. Где все и происходит. Посмотрим, достаточно ли вы скромны, чтобы задержаться тут… А потом будем решать… Забирайте эти детсадовские рисунки и уходите. Увидимся завтра утром в половине девятого. — Он в последний раз поднимает взгляд, смотрит ей в глаза: — Не опаздывать.

Не опаздывать. «В отличие от тебя», — думает Олли, пока собирает эскизы и фотографии, складывает все обратно в папку.

Эгидио-Эдди снова сосредотачивается на своем компьютере.

Олли встает:

— Тогда до завтра, хорошего вечера.

Эгидио молчит. Олли закрывает за собой дверь с обратной стороны. Приваливается к ней. Поднимает глаза к потолку. Зажмуривается и шумно вздыхает:

— Тяжело, да?

Олли резко открывает глаза. На нее смотрит парень, почти одного с ней роста, с темными волосами и очень яркими зелеными глазами, в очках с легкой оправой, лицо веселое.

— Я знаю, Эдди кажется безжалостным. И он правда такой. Но если ты его убедишь — дело в шляпе.

— Думаешь? Не знаю… Наверное, еще и потому, что это первый мужчина, который не смотрел на меня! Ну, то есть… в чем дело, мне всего двадцать, а я уже старею? Становлюсь уродливой… Он меня унизил! Безжалостно критиковал!

— Не обращай внимания… Он такой. Эксцентричный. Перфекционист. Безжалостный. А еще великолепный, гениальный и, прежде всего, как никто другой, способен раскрывать чужие таланты. Он тебя вышвырнул или как?

— Сказал, что завтра я должна начинать делать ксерокопии. Хорошее начало…

— Да ты шутишь! Это хорошее начало! Ты даже не представляешь, сколько людей хотело бы оказаться на твоем месте.

— Черт… В Италии, похоже, такой бардак, раз люди мечтают делать ксерокопии. Но если это единственный способ узнать что-то о моде и дизайне, то…

Парень улыбается:

— Молодец! Умная и терпеливая. Кстати, я… — Он протягивает руку, и бумаги, которые он держал под мышкой, падают на пол и разлетаются во все стороны. Часть летит вниз по большой лестнице. Олли смеется. Парень краснеет от страшного смущения. — Я неуклюжий, вот кто я такой. — Он садится на корточки, чтобы поднять бумаги.

Олли опускается на колени и принимается помогать.

— Так, Неуклюжий — это фамилия, а имя?

Она улыбается ему. Парень чувствует облегчение.

— Симон, меня зовут Симон. Я работаю здесь два года. В отделе маркетинга.

— Нет, быть того не может!

— Может… Я работаю там.

— Я тоже. С завтрашнего дня буду делать у вас ксерокопии. Эдди решил, что я начну с этого, потому что мои эскизы никуда не годятся.

— Неужели? Отлично, тогда я завалю тебя бумагами!

— Ого! Кажется, ты уже начал… — говорит она, продолжая собирать листы.

Симон смущенно смотрит на нее:

— Это правда, прости… Ты права. Я сам соберу, спасибо. Если тебе надо идти, то иди…

Олли поднимает еще несколько листков, спускается по ступенькам и подбирает те, которые туда улетели. Снова поднимается по лестнице и отдает их Симону. Потом смотрит на часы. Черт. Семь часов.

— Ладно, я пойду.

Симон поднимает последние бумаги и встает:

— Конечно, понимаю. Но учти, завтра у тебя будет мало свободного времени! Так что оттянись сегодня по полной!

Олли прощается с ним и спускается по лестнице. Эта фраза похожа на предложение. Но он смешной. Немного неуклюжий, но смешной. Симон смотрит, как она идет вниз по ступенькам. Ловкая, стройная, подтянутая. Красивая. Да, очень красивая. И он будет ужасно рад увидеться с ней завтра, когда надо будет делать ксерокопии. Олли ждет, пока откроется стеклянная дверь. Прощается с двумя синьоринами у входа. Потом выходит из здания. Делает несколько шагов, проходит мимо больших автоматических ворот, направляясь к своему скутеру, и в этот момент замечает его. Он сидит в машине. В своей новой «пятисотке» — белой с черными полосами по бокам. Быстро моргает фарами.

Олли поднимает руку, чтобы поздороваться, улыбается.

Бежит к нему. Открывает дверцу:

— Джампи, не может быть! Что ты тут делаешь? — Она целует его в губы. — Я так счастлива! Не ожидала тебя увидеть!

— Любимая, я знал, что это очень важный для тебя день, поэтому приехал забрать тебя! Отставь скутер тут, я потом его тебе привезу, — говорит Джампи, включая первую передачу.

— Хорошо, так здорово! Это один из тех случаев, когда я ужасно рада, что ты существуешь…

Джампи смотрит на нее с притворным негодованием:

— То есть никаких других причин нет?

— Ну… Еще мне очень нужна любовь!

Джампи снова улыбается. Даже если это слово его немного покоробило, он решает сделать вид, что ничего не произошло.

— Ну… Так как все прошло?

— Почти катастрофа… Но я обязана со всем справиться…

И Олли рассказывает ему обо всем, пока они едут к центру города, оставляя за спиной огромное здание.