Наши за границей. Под южными небесами

Николай Лейкин (1890)

Николай Александрович Лейкин — в свое время известный петербургский писатель-юморист, журналист, издатель. «Наши за границей» — одно из самых известных произведений Лейкина. Веселое повествование о путешествиях купца Николая Ивановича Иванова и его жены Глафиры Семеновны, о забавных приключениях и всевозможных недоразумениях, которые случаются с героями в чужих краях, настолько понравилось читателям, что Лейкин написал несколько продолжений. «Под южными небесами» — четвертая, и последняя часть этого цикла. Супруги, уже бывалые путешественники, отправляются во Францию, в курортный город Биарриц, где Николай Иванович становится героем газетной хроники, а Глафира Семеновна, выйдя на пляж в купальном костюме, производит настоящий фурор. Затем герои едут в Мадрид, но вскоре покидают Испанию: причиной становится испанский капитан, поклонник Глафиры Семеновны. Лейкин с юмором изображает соотечественников, знакомящихся с чужой историей и культурой, совершающих для себя множество открытий, но неизменно тоскующих за границей по русскому чаепитию с самоваром.

VI

В 6 часов вечера были в Бордо. Поезд вошел под роскошный, но плохо освещенный навес из стекла и железа. Пассажирам, едущим в Биарриц, пришлось пересаживаться в другой вагон. Супруги Ивановы всполошились. Явился носильщик в синей блузе. Глафира Семеновна сама сняла с сетки свои картонки со шляпами.

— Как ты хочешь, а эти две картонки я не могу поручить носильщику, — говорила она мужу. — Неси ты сам…

Николай Иванович сделал недовольное лицо.

— Но это же, душечка… — начал было он.

— Неси, неси. Вот эта шляпка стоит восемьдесят три франка. Больше четырех золотых я за нее заплатила в Париже. А носильщик потащит ее как-нибудь боком — и что из нее будет! Неси….

И муж очутился с двумя картонками в руках.

— Биарриц… Вагон авек коридор, же ву при…^[19] — скомандовала Глафира Семеновна носильщику и торопила его.

— Будьте покойны, мадам… Времени много вам. Здесь вы будете сорок минут стоять, — отвечал ей старичок-носильщик и поплелся как черепаха.

Поезд в Биарриц был уже готов, но стоял на противоположной стороне вокзала, на другом пути. Это был поезд Южной дороги. В нем уже сидели пассажиры.

— Вагон авек коридор, авек туалет, — напоминала носильщику Глафира Семеновна, но в поезде не было ни одного вагона с коридором.

Все вагоны были старого французского образца с купе, у которых двери отворялись с двух сторон.

— Варвары! — сказала она. — Вот вам и французы! Вот вам и цивилизованная нация, а не может понять, что вагоны без уборной быть не могут.

Пришлось садиться в тесноватое купе, где уже сидела пожилая дама, горбоносая, в усах и с маленькой мохнатой собачонкой в руках. Собачонка ворчала и лаяла на супругов, когда они садились.

— Приятное соседство, нечего сказать… — ворчала Глафира Семеновна и крикнула на мужа: — Тише ты с картонками-то! Ведь в них не репа.

Николай Иванович промолчал и стал располагаться у окошка. Через минуту он взглянул на часы и проговорил:

— Полчаса еще нам здесь в Бордо стоять. Бордо… Такой счастливый случай, что мы в знаменитом винном городе Бордо… Пойду-ка я в буфет да захвачу с собой бутылочку настоящего бордоского вина.

— Сиди! Пьяница! Только и думает об вине! — огрызнулась на него супруга.

Она была раздражена, что в поезде нет вагона с коридором, и продолжала:

— Нет, в деле удобств для публики в вагонах мы, русские, куда опередили французов! У нас в первом классе, куда бы ты ни ехал, так тебе везде уборная, отличный умывальник, зеркало и все, что угодно.

— Зато здесь рестораны в поездах… — попробовал заметить супруг.

— Тебе только бы одни рестораны. Вот ненасытная-то утроба… Пить, пить и пить. Как ты не лопнешь, я удивляюсь!

Николай Иванович пожал плечами и, показав глазами на усатую соседку, тихо пробормотал:

— Душечка, удержись хоть при посторонних-то! Неловко.

— Все равно эта собачница ничего не понимает.

— Однако она может по тону догадаться, что ты ругаешься.

— Не учите меня! Болван!

Муж умолк, но через пять минут посмотрел на часы и сказал со вздохом:

— Однако здесь мы могли бы отлично пообедать в ресторане. Бог знает когда еще потом поезд остановится, а теперь уже седьмой час.

— Вот прорва-то! — воскликнула супруга. — Да неужели ты есть еще хочешь? Ведь ты в три часа только позавтракал. Ведь тебе для чего ресторан нужен? Только для того, чтобы винища налопаться.

— Не ради винища… Что мне винище? А я гляжу вперед. Теперь есть не хочется, так в девять-то часов вечера как захочется! А поезд летит, как птица, и остановки нет.

— Не умрешь от голоду. Вот гарсон булки с ветчиной продает, — кивнула Глафира Семеновна в открытое окно на протягивающего свой лоток буфетного мальчика. — Купи и запасись.

— Да, надо будет взять что-нибудь, — сказал Николай Иванович, выглянул в окошко и купил четыре маленькие булочки с ветчиной и сыром.

— Куда ты такую уйму булок взял? — опять крикнула ему супруга.

— Я и для тебя, душечка, одну штучку…

— Не стану я есть. У меня не два желудка. Это только ты ненасытный. Впрочем, у него виноград есть. Купи мне у него винограду тарелочку и бутылку содовой воды.

— Вот тебе виноград, вот тебе содовая вода.

Глафира Семеновна стала утихать.

— Там у него, кажется, груши есть? Возьми мне штуки три груш.

Куплены и груши.

— Прихвати еще коробочку шоколаду. У него шоколад есть.

Куплен и шоколад. Глафира Семеновна обложилась купленным десертом и принялась уписывать виноград. Николай Иванович с аппетитом ел булку с ветчиной. Поезд тронулся. Собачонка на руках у усатой дамы залаяла. Дама дернула ее за ухо. Собака завизжала.

— Хороший покой нам будет в дороге от этой собаки, — проговорила Глафира Семеновна. — То лает, то визжит, подлая. Ведь этак она, пожалуй, соснуть не даст. Да и хозяйка-то собачья своими усами и носом испугать может, если на нее взглянешь спросонья. Совсем ведьма.

Николай Иванович, видя, что к супруге его несколько вернулось расположение духа, с сожалением говорил:

— Бордо, Бордо… Какой мы случай-то хороший опустили! Были в Бордо и не выпили настоящего бордо. Похвастаться бы потом в Петербурге можно было, что вот так и так, в самом бордоском винограднике пил бордо.

— И так похвастаться можешь. Никто проверять не будет, — отвечала супруга.

— Но еще Бордо — Бог с ним! А что в Коньяк мы не заехали, так просто обидно! — продолжал он. — Век себе не прощу. И ведь как близко были! Чуть-чуть не доезжая Бордо в сторону… А все ты, Глаша!

— Да, я… И радуюсь этому…

— Есть чему радоваться! Это была бы наша гордость, если бы мы побывали в Коньяке. Оттуда бы я мог написать письмо Рукогрееву. Пусть бы он затылок себе расчесал от зависти. Вином человек иностранным торгует, а сам ни в одном винном городе не бывал. А мы вот и не торгуем вином, да были. Даже в Коньяке были! Шик-то какой! И написал бы я ему письмо из Коньяка так: «Коньяк, такого-то сентября. И сообщаю тебе, любезный Гаврила Осипович, что мы остановились в Коньяке, сидим в коньяковском винограднике и смакуем настоящий коньяк финь-шампань». Каково? — подмигнул жене Николай Иванович.

— Брось. Надоел, — оборвала его супруга, взглянула на даму с усами и проговорила: — И неужели эта ведьма усатая поедет с нами вплоть до Биаррица?!

Молчавшая до сего времени усатая дама вспыхнула, сердито повела бровями и ответила на чистом русском языке:

— Ошибаетесь, милая моя! Я не ведьма, а вдова статского советника и кавалера! Да-с.

Примечания

19

Вагон с коридором, пожалуйста.