Наши за границей. Под южными небесами

Николай Лейкин (1890)

Николай Александрович Лейкин — в свое время известный петербургский писатель-юморист, журналист, издатель. «Наши за границей» — одно из самых известных произведений Лейкина. Веселое повествование о путешествиях купца Николая Ивановича Иванова и его жены Глафиры Семеновны, о забавных приключениях и всевозможных недоразумениях, которые случаются с героями в чужих краях, настолько понравилось читателям, что Лейкин написал несколько продолжений. «Под южными небесами» — четвертая, и последняя часть этого цикла. Супруги, уже бывалые путешественники, отправляются во Францию, в курортный город Биарриц, где Николай Иванович становится героем газетной хроники, а Глафира Семеновна, выйдя на пляж в купальном костюме, производит настоящий фурор. Затем герои едут в Мадрид, но вскоре покидают Испанию: причиной становится испанский капитан, поклонник Глафиры Семеновны. Лейкин с юмором изображает соотечественников, знакомящихся с чужой историей и культурой, совершающих для себя множество открытий, но неизменно тоскующих за границей по русскому чаепитию с самоваром.

XXI

Не прошло и получаса, как у Глафиры Семеновны не хватило уже золотого, а мадам Оглоткова приглашала ее продолжать игру.

— Нет ли у тебя золотого? — обратилась Глафира Семеновна к мужу.

— Прокатала уж, матушка, свои-то? — спросил тот.

— Давай, давай… Не задерживай! Я уж теперь сама по себе играю и хочу на лошадки перейти, к другому столу. Здесь с шаром что-то такое сомнительное. Никто не выигрывает.

— Да иначе и быть не должно. А то из-за чего же держать стол и таких усатых молодцов при нем?

— В столе с лошадками все-таки игра правильнее. Давай сюда золотой-то.

Николай Иванович дал две пятифранковые монеты.

— Ладно. Для первого раза достаточно и тридцать франков проиграть.

Еще через четверть часа Глафира Семеновна отошла от второго стола.

— Ну что? — спросил муж.

— Хуже еще, чем в столе с шаром. Там я все-таки хоть что-нибудь брала, а здесь подряд ничего. А главное, мне мешала вот эта крашеная в фальшивых бриллиантовых серьгах.

— Тс… Остерегись. А то может выйти история вроде усатой ведьмы. Помнишь, в вагоне-то? Здесь русских гибель, — предостерег супругу Николай Иванович.

— На какой бы номер я ни поставила, сейчас и она лезет с своим франком, — понизила голос жена.

Подошел доктор Потрашов.

— Играете? — спросил он супругов.

— Да вот жена просадила тридцать франков.

— Во что играли?

— Сейчас в лошадки, а давече в шар. Я не знаю, как эта игра называется.

— По-русски называется она — дураков ищут.

— Как это глупо! — покачала головой Глафира Семеновна. — Стало быть, я дура и все играющие в шар дуры и дураки? Послушайте, доктор, разве вот эта накрашенная дама с подведенными глазами и в парике русская? — обратилась она к Потрашову.

— Никогда не бывала. Это кокотка из Парижа.

— Как же она сюда попала? Ведь здесь только высшее общество Биаррица собирается.

— Вздор. Кто угодно. Всем двери открыты. А для этих дам-то так здесь даже биржа. Теперь еще немного рано, а посмотрите, часа через полтора сколько их здесь соберется!

— А Оглотковы нам рассказывали, что здесь в казино только высшее общество собирается!

— У них все высшее общество… Они вон одесского жида-комиссионера за турка из Египта принимают. Впрочем, что ж, чем бы кто ни тешился. По вечерам сюда собираются все-таки кто хочет кровь поволновать игрой. Тут, кроме этих рулеток, большая игра в баккара… Мой патрон уже засел и обложил себя стопками русских полуимпериалов.

Где-то в отдаленности раздался ритурнель кадрили.

— А вот и танцевальный вечер начинается, — встрепенулась Глафира Семеновна.

— Танцевальный он только по названию, — отвечал доктор.

— То есть как это?

— Очень просто. На здешних вечерах никто не танцует. Да вот пойдем и посмотрим.

Из игорной комнаты они вышли в галерею и проследовали через буфетную комнату в зал.

В зале сидели несколько дам в шляпках, разместясь по стульям и мягким скамейкам, стоявшим по стене. В дверях столпилось человек восемь мужчин, но никто не становился в пары, никто не приглашал дам, хотя повестка на кадриль была уже подана музыкантами. Ритурнель повторили. Прошло минут пять. Опять никто не группировался для кадрили.

— Видите, — сказал супругам доктор. — Сюда приходят только смотреть, как танцуют, и никто не желает танцевать. И так всегда.

Оркестр заиграл вальс. Распорядитель танцев во фраке со значком завертелся по зале с какой-то девушкой в белом платье, почти подростком, выскочил из буфетной комнаты француз, гусарский офицер в красных штанах, ведя под руку даму в сером платье. Дама положила ему руку на плечо, и они тоже сделали два тура по залу. Затем танцующих уж вовсе не появлялось. Гусарский офицер увел свою даму в буфет. Распорядитель танцев подошел к двум-трем дамам и очень низко перед ними кланялся по всем правилам танцевального искусства, приглашая их на вальс, но дамы благодарили его кивками и танцевать не шли. Музыканты продолжали еще играть и наконец смолкли. Зала начала пустеть. Показались зевающие. Пришел Оглотков, в смокинге, в белом галстуке, с красной гвоздикой в петлице, и стал звать домой жену, которая сидела вместе с супругами Ивановыми.

— Завтра надо рано вставать. Лаун-теннис этот самый лорды назначают ужасно рано: в десять часов утра, — говорил он. — А мне еще нужно перед этим выполнить сеанс массажа и пассивной гимнастики.

— От чего вы лечитесь? Вы такой здоровяк, — спросил доктор.

— Печень у меня, что ли… Я не знаю, право… Почка тоже не на месте… Говорят, что надо… Мне голландский посланник посоветовал.

— Какой голландский посланник? Разве здесь есть такой? — задал вопрос доктор.

— Я не знаю, право, голландский он или шведский, а только он посланник — амбассадер… Такой с длинной седой бородой и бритой верхней губой. Фамилия ужасно трудная. Он тоже лечится массажем и пассивной гимнастикой.

— Ван дер Шильд?

— Вот-вот…

— Так он вовсе не посланник. Он фабрикант из Бельгии. У него фабрика носовых платков и столового белья. Мой патрон его отлично знает.

— Будто? А у нас все его считают за посланника. Он тоже играет с нами в мяч. Мы его даже за графа считаем.

— Считать можете сколько угодно и за графа, а только он бельгийский фабрикант льняных изделий, — закончил доктор.

Все поднялись со стульев.

— Ты что сделал в баккара? — спросила мужа мадам Оглоткова.

— Проиграл сто шестьдесят франков, но не жалею, хорошему человеку проиграл. Знаешь, этот… Он какой-то тоже граф… Я с него выигрывал.

Все направились вон из зала.

— И мы домой? — задала мужу вопрос Глафира Семеновна.

— Да куда ж еще? Здесь очень скучно. Поужинать не хочешь? — предложил ей тот.

— И вздумать не могу об еде.

— Здесь никто не ужинает, — заметил супругам Ивановым Оглотков. — Скушайте по груше и запейте холодной сахарной водой. Здесь все из высшего общества так делают. Это поправляет желудок и дает спокойный сон.

— Ну, сна-то у нас и так хоть отбавляй.

Все прошли буфет и направились через галерею к выходу.

Галерея, неярко освещенная, была запружена дамами. Французский говор так и трещал. Слышны были все больше контральто. Изредка только взвизгивали сопрано. Дамы эти были в самых вычурных костюмах. Пудра с лиц их так и сыпалась. Между ними шныряло несколько мужчин, по большей части старичков с самыми масляными улыбками. Один был даже с ручным костыльком и шагал ногой, как поленом. Он очень фамильярно ухватил одну рослую брюнетку сначала за подбородок, а потом за руку выше локтя, а брюнетка еще фамильярнее ударила его веером по плечу.

— Вот можете посмотреть и биржу, о которой я вам говорил, — проговорил доктор супругам, кивая на толпу.

Глафира Семеновна поморщилась и сказала:

— Бесстыдницы.

Компания вышла в вестибюль.