Тысяча и один гром

Антон Алеев

Роман написан в не совсем обычном формате коротких рассказов, которые автор называет рассказиками. Это истории из детства и ранней юности главного героя, случившиеся в 70-80-е годы прошлого столетия. Дружба, рыбалка, спорт, дворовые игры, школа, творческие увлечения – всё перемешано в яркую мозаику воспоминаний о той эпохе. Повествование щедро пропитано иронией, юмором и теплой, иногда грустной ностальгией по тем романтическим временам.

Дед Никита

Хочу сказать пару слов про своего деда Никиту. Потому что о нём всегда приятно вспоминать. И не только мне, а, наверное, всем родным, кому довелось с ним близко общаться. Великой души был человек, как бы ни пафосно это звучало в данном случае. Дед Никита прошёл две войны — финскую и отечественную. Служил в зенитной артиллерии, наводчиком. Дед награждён несколькими боевыми медалями. Хоть и перенёс контузию, воевал до самой победы. И дожил почти до 90 лет.

Конечно, он заслуживает гораздо большего, чем упоминания здесь в несколько слов. Но просто хочется, чтобы те, кто прочитает даже эти скупые строчки, знали и о том, что жил на земле такой замечательный человек — Никита Павлович.

Сколько его помню, он всегда и всем помогал. Помогал моим родителям, выступая с бабой Полей в роли няньки. Можно сказать, что вырос я под их присмотром. Потом ухаживал за самой бабой Полей, когда она заболела астмой, да так и не оправилась. Много лет он был с ней неотступно, помогая переносить страдания. Потом вёл хозяйство в деревне, помогая своему сыну, моему дяде — Алексею Никитичу. Держал там скотину, вёл домашние дела, собирал урожай в огороде. До самого своего ухода легко взваливал на плечи мешок картошки. И никогда не жаловался на судьбу.

«Пережили зиму. И хорошо» — приговаривал он всё время.

Наличествовал у него, правда, грешок — любил матюкаться. Причём арсенал этих самых матюков у него имелся обширнейший. Конечно, я сейчас уже не вспомню все лингвистические конструкции этих эмоциональных высказываний, но звучали они впечатляюще. Причём, некоторые выражения я никогда и ни от кого больше не слышал. Из того, что можно напечатать, например, присказка «Якри тебе!» или «Ху! Ят-тни тебя-то так!». А если же он восклицал: «Едрит твою в копалку!» было понятно, что «дело пахнет керосином».

Бабушка и мамка постоянно стыдили его за эту несдержанность, ну а мы, ребятня, только веселились, слыша его грозные ругательства, которые только ругательствами и оставались. Высказав их, он словно выплёскивал весь негатив, и снова становился добрым и свойским дедом.

Про войну, как и все настоящие фронтовики, он рассказывать не любил, а если и рассказывал, то одни и те же истории, которые нас, детей, не очень интересовали. Нам же подавай взрывы и выстрелы, а тут воспоминания про мобилизацию, сборы, дорогу до части. Из военного помню его рассказ про воздушней налёт, когда вместо укрытия, куда спряталось большинство его сослуживцев, он залез под ближайший товарный вагон (дело было на станции). Он даже не мог объяснить, что его толкнуло так сделать, но благодаря этому он остался жив. А в укрытие угодила бомба. Рассказывал, как двигается земля навстречу после взрыва снаряда, когда ты сидишь в окопе. Рассказывал, что однажды им объявили, что по их участку фронта пойдут фашистские танки, и чтобы готовились бить по ним прямой наводкой из зенитных орудий за неимением другой артиллерии. И как он отчётливо осознал в этот момент, что наступили последние часы его жизни, потому что танковая атака неприятеля означала неминуемую смерть. Как долго мысленно прощался с родными. Но танки тогда пошли через соседнюю часть.

Кстати, дед Никита не знал настоящего дня своего рождения, и мы отмечали с ним этот праздник 9 мая — в день Победы.

Он очень любил цирк. Испытывал к артистам просто благоговейный трепет. И когда ходил со мной маленьким на выступление, сам на время превращался в ребёнка. Глядя на воздушных гимнастов и жонглёров, смеялся, всплёскивал руками, шёпотом восклицая от восхищения.

Он играл с нами в хоккей, катался на санках, мастерил деревянные шахматы, сопровождал в походах в «дальний» лес, где показывал съедобные растения и учил ставить петли на зайцев, наконец, жарил совершенно потрясающие котлетки!

Как-то мы привезли своего сына Костю, совсем ещё кроху, к нему в деревню. Малыш сладко спал в коляске, а дед Никита сидел над ним всё это время и без устали отгонял от правнука мух и комаров.

Помню смешной случай перед моим семнадцатилетием. В то время магазины зияли пустыми полками. А деду, как ветерану, полагались по карточке кое-какие продукты. И кроме всего прочего в списке для отоварки значились три бутылки пива в месяц. С пивом тоже были огромные трудности, а нам, конечно, в эти годы хотелось порой пропустить стаканчик-другой пенного. И вот дед, от широты душевной, всегда подгонял мне эти три бутылочки (сам он не пил спиртного и не курил с послевоенных лет — запретили врачи). Всё это, разумеется, не нравилось моей маме, которая не раз ставила ему на вид. И вот, как-то придя домой и, увидев на тумбочке три заветных бутылки «жигулёвского», я заметил ещё и записку, где было накарябано дедушкиной рукой следующее:

«убир бумашки с пива мат ругает»

Мы смеялись с пацанами несколько дней.

Наверное, дед прожил настоящую жизнь. Он преодолел на своём пути столько страшных испытаний, но сумел остаться человеком большой души и пронёс эту доброту до своих последних дней. Он умер в середине очередной зимы.

И я, весной, глядя на спешащие суетливые ручьи, иногда, нет-нет, да вспоминаю деда, перебираю осколки нашего общения, словно складываю диковинный калейдоскоп. И снова слышу, как он приговаривает, обращаясь будто сразу ко всем:

«Ну вот, пережили зиму.

И хорошо».