Сердце волка

Андрей Дышев, 1997

Так и хочется перефразировать старую пиратскую песню: "Семнадцать человек на сундук покойницы…" Владельцу частной гостиницы Кириллу Вацуре крепко не повезло с постояльцами. То утонет кто-нибудь из них, то исчезнет, то пожар учинит. А может быть, все-таки повезло? Ведь благодаря именно постояльцам ему стало известно о сундучке с золотыми монетами, зарытом где-то в Карпатских горах. Путешествие за сокровищами оказалось предельно опасным, потому как желающих завладеть кладом оказалось слишком много…

11

— Стойте на месте и не вздумайте бежать, — сказал профессор.

Я по-прежнему не видел его. Казалось, что голос материализуется из темноты. Похоже, что Курахов сидел на корточках за большим кипарисом, черной мечетью вонзившимся в звездное небо.

— Я не знал, что вы любите шпионить, профессор, — произнес я, все еще не придя в себя.

— Не просто люблю. Обожаю! Особенно, когда шпионаж дает результаты.

Наконец, я увидел его. От дерева медленно отсоединилась тень. Профессор, однако, не спешил подойти ко мне ближе, должно быть, опасаясь удара.

— И какие, интересно, результаты вы получили? — спросил я, мучительно гадая, видел он, как я вытаскивал труп, или нет.

— Результаты просто сногсшибательные. Как ловко я вас раскусил, а?

— Не понимаю, в чем этот раскус заключается? — пожал я плечами, вглядываясь в темноту. Кажется, профессор пришел один.

— Не надо, не валяйте дурака, э-э-э… забыл, как вас зовут.

— Вы что ж, от самого дома за мной следили?

— Представьте себе, да. Правда, вы едва не ушли от меня, когда сели в машину. Но мне повезло с попуткой.

Профессор замолчал. Я не мог понять, что ему от меня нужно. Если он все видел, то пусть думает обо мне, что угодно, хуже мне от этого не будет. Если он намерен шантажировать, то это пустой номер.

— Что ж вы молчите? — нетерпеливо спросил профессор.

— Молчу? — искренне удивился я. — А что вы, собственно, хотели бы от меня услышать?

— Объяснений. Отвечайте, что вам от меня надо?

— От вас? Ничего. Честно говоря, я хотел задать вам такой же вопрос.

— Вы все-таки лукавый человек, господин директор! — покачал головой Курахов. — Неужели вы станете отрицать, что погром в моем номере произошел не без вашей помощи?

— Ах, вот о чем вы! — с некоторым облегчением произнес я. — Все о своем. Ну да, конечно, это вас сейчас волнует больше всего… Нет, уважаемый Валерий Петрович, никакого отношения к хулиганству в вашем номере я не имею.

— Это было не хулиганство. Это был самый настоящий обыск, и вам это известно не хуже, чем мне.

— А с чего вы взяли, что я причастен к этому обыску?

Курахов усмехнулся.

— Долго и, наверное, бессмысленно рассказывать вам о такой тонкой материи, как интуиция, базирующаяся на логической систематизации фактов. Позвольте лучше вам задать вопрос?.. Что-то мне никак не удается припомнить вас. Вы заканчивали исторический факультет?

— Нет, педагогический, экстерном.

Профессор вздохнул с таким облегчением, словно с него сняли тяжкое обвинение.

— А я голову ломаю, отчего ваше лицо мне незнакомо. Видите ли, у меня, как к профессионального историка, прекрасная память. Все дело, оказывается, в том, что у педагогов я не читал лекций.

— Все дело в том, — поправил я Курахова, — что я заканчивал не Киевский, а Ленинградский университет.

— Странно, — пробормотал Курахов, после некоторой паузы, словно для него было открытие, что университеты бывают не только в Киеве. — Странно, — повторил он. — Тогда мне совсем не понятно, как вы связались с этими… с этими шарлатанами от науки… Простите, напомните мне ваше имя?

— Кирилл.

— Кирилл? Мгм, странное имя. Это что-то усредненное от скифской и германской ветки… Ну ладно! Так на чем мы остановились?

— На том, что я связался с шарлатанами.

— Да! — щелкнул пальцами профессор. — Я скажу вам честно: вы производите впечатление умного человека. В этом вопросе можете на меня положиться, я никогда не ошибаюсь в людях.

— Я очень тронут, — сдержанно поблагодарил я и слегка поклонился.

Профессор пропустил мою иронию между ушей и продолжил:

— И потому я был горько разочарован, когда понял, что вы заодно с этими вопиющими дилетантами, этими школярами, этими недорослями, возомнившими о себе бог невесть что!

Я уже смотрел на профессора с любопытством.

— Да будет вам известно, — с жаром продолжал профессор, — что генуэзский дож^[1] ни за что, ни под каким предлогом не утвердил бы оправдательного приговора консулу на основании того сомнительного манускрипта, который эти невежды нашли во вшивом частном архиве Мадрида. Посудите сами, милейший, это же конец пятнадцатого, начало шестнадцатого веков! Генуя находилась в состоянии войны с Испанией, и ничто, никакие адвокатские ухищрения не могли бы спасти честное имя консула, уличенного с тайных связях с влиятельной испанкой! Его счастье, что он погиб задолго до этого суда.

— Безусловно! — согласился я, ровным счетом ничего не понимая.

— Вот видите! — обрадовался профессор. — Вы сами, кажется, приходите к правильному выводу.

— Вы, прямо-таки, ясновидящий! — польстил я.

— Так смелее же! Сформулируйте то, что уже должно быть ясно пятилетнему ребенку!

Опасаясь, как бы профессор в запальчивости не схватил меня за грудки, я на всякий случай отошел от него на шаг.

— Ну-у, — протянул я, лихорадочно стараясь понять, что Курахов от меня хочет. — Вывод, естественно, однозначный… Правильнее было бы сказать, что в этом вопросе все ясно, как днем…

— Правильно! Правильно! — на удивление высоко оценил мои познания в истории профессор. — Все ясно, как днем: никаких сношений у последнего консула Солдайи^[2] Христофоро ди Негро с графиней Аргуэльо не было и быть не могло. Все это легенды, лженаучные представления о жизни вельмож генуэзских колоний.

— В самом деле! — пробормотал я. — Какая, право, глупость, полагать, что…

Профессор оборвал мои потуги выразиться умно, взял меня под руку, прижался к моему плечу и горячо зашептал:

— Так объясните это, милейший, своим подельщикам, этим варварам и двоечникам, в особенности Уварову, неизлечимо страдающему высоким самомнением! Объясните им, что негоже опускаться до того, чтобы копаться в вещах своего учителя. Обещаете?

Я проникся таким благоговеющим уважением к профессору и его познаниям, что с огромным трудом посмел огорчить его:

— Я бы с радостью, Валерий Петрович! Но вся беда в том, что я не знаю, о ком вы говорите.

Профессор вмиг оттолкнул меня от себя. В темноте я смог увидеть лишь, как гневно блеснули в свете луны его глаза.

— Что значит, вы не знаете, о ком я говорю? Вы все продолжаете упорствовать? Вы же только что ехали с ними на машине!

— Клянусь вам, что я оказался там случайно, и знать не знаю ваших двоечников, и не имею никакого отношения к обыску в вашем номере!

Профессор помрачнел. Глядя себе под ноги, он неторопливо прошелся по тропе вперед-назад, потом встал напротив меня, смерил долгим взглядом и холодно произнес:

— Но у вас же есть запасной ключ от моего номера!

— Да, есть. Но это еще не говорит о том, что я причастен к обыску.

— А что вы делали у моих дверей во время обеда?

— Искал следы, которые мог оставить преступник.

— Вас кто-нибудь об этом просил? Вы уполномочены вести расследование?

— Меня просила об этом Марина.

— Марина? — удивился профессор, и мне показалось, что упоминание о падчерице было ему неприятно. — Но я, собственно, не просил ее об этой услуге.

— Она мне сказала, что вам угрожали, пытались шантажировать, и вы нуждаетесь в защите.

Кажется, профессор не ожидал, что я был настолько осведомлен в его делах. Он надолго замолчал, подобрал с земли сухую веточку и стал нервно постукивать ею себя по ноге.

— Хм-м, Марина, — произнес он, глядя в море. — Она, конечно, девочка хорошая, но иногда проявляет излишнюю активность и инициативу. Вся в мать… Так что она вам сказала?

Он повернулся ко мне. Я понял, что разговор переходит в выгодное мне русло. Кажется, я знал то, о чем профессор предпочитал не распространяться.

— Она мне рассказала, что в Киеве вам угрожали по телефону, — повторил я. — Требовали от вас какие-то исторические документы.

— Болтун — находка для шпиона, — резюмировал Курахов. — А почему она рассказала об этом вам?

— Когда-то я возглавлял частное сыскное агентство.

— Ах, вот оно в чем дело! Значит, вы — сыщик?

— Бывший сыщик, — уточнил я.

— И никаким образом не связаны с этими, так сказать… Впрочем, мне и так уже ясно, — за меня ответил Курахов. — Я вас не разглядел. В истории вы, действительно, полный ноль.

— Но, может быть, не совсем полный, — чувствуя себя задетым, попытался возразить я.

— Полный, милейший, полный! — заверил меня профессор. — Впрочем, вы должны быть этому только рады, так как ваша неандертальская ограниченность в вопросах истории стала для вас же неопровержимым алиби… Что ж, тем лучше. На этой оптимистической ноте и завершим нашу, так сказать, полуночную беседу. Заявлять в милицию о случившемся я не буду, от нее мало толку. Ваши сыскные потуги прошу приостановить, я в них не нуждаюсь. И впредь все вопросы, касающиеся меня, решайте со мной, а не с Мариной.

Он, в самом деле, намеревался подвести черту под нашим разговором, но я еще не выяснил главного: что он успел увидеть до того, как окликнул меня из-за дерева.

— Извините, Валерий Петрович, — произнес я, — но приостановить свои сыскные потуги, как вы сказали, я не могу.

— Что?! — Курахов вполоборота повернулся ко мне. — Что значит — не можете? Я не желаю, чтобы вы совали нос в мои дела! Слышите? Я не нуждаюсь в ваших услугах! Потрудитесь забыть о том, что произошло.

— Профессор, речь уже идет не о ваших делах, а о тех, которые касаются лично меня.

— Хулиганство в моем номере никак не может касаться лично вас.

— Хочу напомнить, что сегодня пострадал не только ваш номер.

— Правильно! — со злой улыбкой ответил профессор. — Вот и занимайтесь только этим номером! И чтобы я вас не видел под своими дверями!

— Неужели вы не понимаете, — теряя терпение, громко, почти криком, сказал я, — что все это — дело рук одного человека или одной группы людей!

— Что — "все это"?

— Обыск в вашем номере, — стал перечислять я, не сводя глаз с лица Курахова. — Ограбление номера молодоженов. И, наконец…

— Все! — вдруг перебил меня профессор. — Достаточно. Ваши проблемы мне ни к чему. Дальнейшее меня не интересует.

— Вы знаете, о чем я хотел сказать?

— Нет, я ничего не знаю.

— Но вы же видели…

Курахов взмахнул рукой перед самым моим лицом.

— Я ничего не видел! — с угрозой в голосе произнес он. — Запомните: я ничего не видел и ничего знаю. И не смейте впутывать меня в свои делишки. Не надо, не пытайтесь мне сказать что-либо еще — я закрою уши.

— Хорошо, — устало ответил я, понимая, что Курахов под угрозой смерти не станет слушать меня. — Я буду говорить только о том, что напрямую касается вас. Мне нужно задать вам несколько вопросов, касающиеся вашей падчерицы…

— Стоп, стоп, стоп! — снова перебил меня Курахов. Разговаривать с этим человеком было совершенно невыносимо. — Сколько можно вам повторять: не суйте нос в мою личную жизнь. Оставьте меня и Марину в покое!

От бессильной злобы я стиснул зубы, отвернулся и сел на песок. Черт с тобой, подумал я. Жлоб! Трус! Эгоист! Обойдусь без твоей вшивой помощи.

Кажется, у профессора в душе шевельнулось чувство жалости ко мне. Он некоторое время ходил кругами, затем подошел ко мне со спины и положил руку на плечо.

— Ладно, не обижайтесь на меня. Обещаю: если прижмет, я сразу попрошу вашей помощи. А пока же мне нужны уединение и покой… Вставайте, вставайте, уже второй час ночи.

Большую часть пути мы шли молча.

Примечания

1

Дож — в 14–18 вв. глава Генуэзской республики, который избирался пожизненно.

2

Так в XV веке назывался город Судак.