Сердце волка

Андрей Дышев, 1997

Так и хочется перефразировать старую пиратскую песню: "Семнадцать человек на сундук покойницы…" Владельцу частной гостиницы Кириллу Вацуре крепко не повезло с постояльцами. То утонет кто-нибудь из них, то исчезнет, то пожар учинит. А может быть, все-таки повезло? Ведь благодаря именно постояльцам ему стало известно о сундучке с золотыми монетами, зарытом где-то в Карпатских горах. Путешествие за сокровищами оказалось предельно опасным, потому как желающих завладеть кладом оказалось слишком много…

14

— С Екатериной Васильевной мы проработали на кафедре почти семь лет. Я сначала был доцентом, затем профессором, а она начала с должности старшего преподавателя, а позже ушла главным консультантом в исторический музей. Брак мы не регистрировали, хотя около года прожили, как муж и жена. Я жил в ее квартире… Нет, у меня была своя жилплощадь, но Катюша так решила — я буду жить у нее, а мою квартиру мы будем использовать, как рабочий кабинет.

Валерию Петровичу было удобнее говорить в движении, и он, не выпуская из рук бокал, в котором коньяку было так мало, что он лишь едва покрывал донышко, расхаживал по комнате. Меня же этот маятниковый объект только раздражал.

— Жизнь наша складывалась вполне гармонично… Я не слишком подробно рассказываю?

Я отрицательно покачал головой.

— Труднее мне было ладить с Мариной. Сначала она увлеклась аэробикой, собирая в нашем доме толпы молодежи с сомнительными моральными принципами, затем ее повело на изучение каких-то оккультных наук, и девочка по ночам вызывала духов. Затем была авангардная живопись, абстракционистская поэзия, был период астральной пищи, после которого Екатерина Васильевна похудела на десять килограммов, было еще черт знает что, пока, наконец, чадо не кинулось в богоискательство.

Курахов ненадолго замолчал, глядя в пустой бокал так, словно на его дне был напечатан текст, который он читал.

— Екатерина Васильевна слишком ее баловала. В прошлом году Марина поехала с группой каких-то чудаков в Израиль и крестилась в Иордане. Вернулась оттуда с совершенно сдвинутыми мозгами. Ее комната стала напоминать молебный дом, причем приходили к нам какие-то сектанты — то ли свидетели иеговы, то ли баптисты, то ли садисты — я так и не разобрался толком. Как раз в это время Екатерина Васильевна немного приболела и, чтобы обеспечить ей покой, я отдал Марине ключи от своей квартиры, а вместо нее привел в дом своего Рэда.

— Кто такой Рэд?

— Это моя собачка, — объяснил профессор. — Ротвейлер с прекрасной родословной.

— По-моему, вы здорово рисковали, отдав девушке ключи от своей квартиры, — сказал я.

— Возможно, — ответил Курахов, задумавшись. — Некоторые меры предосторожности я, конечно, предпринял. Во всяком случае, в мой кабинет, где у меня была уникальная библиотека и неплохой архив, ни Марина, ни ее гости попасть не могли. И она жила у меня, пока не случилось несчастье с ее матерью.

— А что с ней случилось?

Профессор ходил по комнате и долго не отвечал.

— Мне кажется ненормальным, что вас интересуют такие подробности моей личной жизни. Разве они имеет какое-нибудь отношение к погрому? — Он повел рукой, словно напоминая о беспорядке, который царил здесь вчера днем. — Ваш поп, на мой взгляд, представляется мне весьма подозрительным. Вы не находите?

— Каждый из нас в какой-то степени странный, — уклончиво ответил я.

— Это тоже верно, — согласился профессор. — То, что вы — темная лошадка — я не сомневаюсь.

Он с опозданием улыбнулся, словно хотел сказать, что это не совсем удачная шутка.

— Вы мне все еще не доверяете? — осведомился я.

Курахов не сразу нашел точный и вежливый ответ:

— Не в полной мере. Как, видимо, и вы мне. Я прав?

Его вопрос остался без ответа.

— Давайте продолжим, Валерий Петрович. Когда погибла Екатерина Васильевна, Марина вернулась домой.

— Да, это было почти год назад. — Он помолчал, задумавшись, и более уверенным голосом повторил: — Да, прочти год назад. Как раз в это время я заканчивал докторскую, дел было невпроворот, я каждый день нуждался в уединении и потому решил уехать в свою квартиру в академгородке.

— Простите, что перебиваю. А как звучала тема диссертации?

— Как, сыщиков интересуют даже такие подробности? — усмехнулся профессор. — Название у нее достаточно длинное:"Судебное делопроизводство в Кафских^[3] торговых колониях Генуи в конце пятнадцатого века, и влияние судов на дипломатическую и внешнеторговую деятельность средневековой Италии."Запомнили?

— Насколько я понял, то, что вы мне рассказывали о суде, где фигурировало имя Христофоро ди Негро, взято из вашей диссертации?

— В принципе, да. Но мы отвлекаемся. Значит, я решил оставить Марину вернуться к себе, но гибель матери настолько ее потрясла, что у девушки случилась истерика. Она с рыданиями кинулась мне на шею и сказала, что никого ближе меня у нее нет, и чтобы я не оставлял ее в"мертвом доме"одну.

— И Марина поехала с вами?

— Да, она прожила со мной еще недели две-три, а потом тихо и незаметно вернулась в свою квартиру. Этим летом она увязалась со мной сюда, в Судак, хотя я планировал провести отпуск в одиночестве. Вот, господин сыщик, о себе и Марине, собственно, все… Между прочим, уже светает!

— Да, светает. Но вы еще не рассказали мне о самом главном — о звонках с угрозами.

Профессор вздохнул, словно я предлагал ему поговорить на какую-то мелкую, малоинтересную тему.

— Угроз, собственно, не было… — медленно сказал он, раздумывая над каждым словом. — Было банальное клянченье. Стоны троечников перед зачетом.

— Но Марина сказала…

— Все, что сказала вам Марина, — перебил меня Курахов, — она сказала с моих слов. Лишь однажды она была свидетелем такого звонка. Я прекрасно знаю, кто звонил… Нет, это не угрозы и не шантаж. Поверьте мне, что это малозначимый эпизод.

Я заметил, что у профессора стремительно пропадает охота продолжать разговор.

— Валерий Петрович! — с укором произнес я, понимая, что если профессора не"раскачать", то он замолчит окончательно. — Вы же понимаете, что авторы звонков и вчерашнего обыска в вашем номере — одни и те же. Допрашивая официанта, вы даже назвали две фамилии! Кто эти люди? Почему вы их подозреваете?

Профессор поджал губы и, наверное, мысленно произнес:"Язык мой — враг мой", подошел к бару, взял все ту же бутылку коньяка, повертел ее в руках. Пить ему уже не хотелось, и он снова предложил мне:

— Может, глоточек?

— Почему вы не хотите рассказать мне всю правду? — задал я встречный вопрос.

— Правду, правду! — передразнил профессор. — Эта правда вам может показаться ложью! — Он еще помолчал некоторое время. — Я расскажу вам, как было, а вы судите сами. Моя докторская сначала задумывалась как коллективный труд. Я взял в помощники, как мне тогда казалось, самых перспективных аспирантов. А поводом стал один незначительный с виду документ из частного мадридского архива — несколько страниц летописи, повествующей о жизни графского рода Аргуэльо… Впрочем, об этом манускрипте я уже вам говорил на берегу.

— Скажите, а кто привез этот манускрипт из Испании?

— Это не суть важно. Когда речь идет о коллективном труде…

— Профессор, — перебил я Курахова. — Это важно.

— Ну, хорошо, — смирился он. — Протокол привез из Мадрида один из моих научных сотрудников Владимир Уваров, причем тогда он и понятия не имел, что эти документы имеют какое-то отношению к делу Христофоро ди Негро. Обратите внимание, что именно я, путем долгих научных исследований, пришел к выводу, что никакой связи между консулом и испанской графиней, во что до сих пор верит Уваров, быть не могло.

— Одним словом, вы присвоили себе этот манускрипт, — слишком грубо подытожил я.

— Как вам не стыдно! — возмутился профессор, но мне стало ясно, что я попал в цель. — Причем здесь присвоил? Уваров, да будет вам известно, тоже пользовался моим личным архивом, и не слышал даже слова упрека от меня.

— Значит, Уваров звонил вам и требовал вернуть манускрипт?

— Да. Он утверждал — врал, конечно! — что в мадридском архиве отдал в залог за манускрипт пять тысяч долларов и, дескать, ему надо получить деньги обратно.

— И за это вы выгнали его из группы?

— И его, и всех остальных. Я глубоко разочаровался в этих недоучках. С ними оказалось невозможно работать. Они не знают, что такое дисциплина и ответственность.

— Но почему вы до сих пор не вернули Уварову манускрипт? — донимался я.

— Я еще не закончил своих исследований! — быстро ответил профессор. — Через две недели, максимум через месяц, я верну Владу его манускрипт, и пусть он им подавится!

— Значит, вы считаете, что в вашем номере похозяйничал Уваров?

— А кто же еще? Если это сотворил ваш официант, то, безусловно, по воле Уварова. Может быть, Владимир хорошо заплатил мальчишке, может быть, припугнул — не знаю.

— Скажите, Валерий Петрович, а почему спустя много лет после гибели консула о нем вспомнили на каком-то генуэзском суде?

Профессор махнул рукой.

— На него валили казнокрадство! Вообще, вся эта история напоминает сказку. Некоторые историки, в том числе и Уваров, доказывают, что консул поддерживал тайные связи с испанской графиней и готовился бежать с ней в Мадрид. Но консул погиб при штурме крепости турками в тысяча четыреста семьдесят пятом году, графиню же убили разбойники на Трансильванском тракте. А спустя несколько лет в Генуе начался шумный судебный процесс по поводу огромных финансовых растрат в бывших генуэзских колониях. Некий Фредерико Бальдо, служивший под началом консула подкомендантом крепости, якобы утверждал, что Христофоро передал графине большое количество золота, жемчугов и бриллиантов из городской казны. Но я повторяю: это всего лишь сказка!

— Почему вы так считаете?

— А это подтверждает тот самый манускрипт, за которыми так охотится господин Уваров. Следуя из Крыма в Испанию, где-то в районе Трансильвании или Валахии^[4], а может быть, на территории современных украинских Карпат, графиня подверглась разбойному нападению и была убита. Чудом выживший слуга позже рассказал графскому летописцу о подробностях последних минут жизни графини, и о том, что разбойники, превратив в дрова все экипажи, не нашли среди вещей графини ничего ценного.

— А вы сами как считаете, консул был казнокрадом?

Профессор отрицательно покачал головой.

— Нет, это все вымыслы его недругов и завистников. Консул в то время был достаточно влиятельной личностью. Он контролировал торговый оборот Генуи через порты Сугдеи и имел свои интересы в Кафе. Этот человек был достаточно богат, и у него не было нужды запускать руку в казну.

— Скажите, а этот злополучный манускрипт находится сейчас при вас, здесь?

Профессор взглянул на меня так, словно я его оскорбил.

— Что вы! Зачем мне везти сюда, на курорт, исторические документы? В Киеве у меня есть достаточно надежных мест, где их можно спрятать. Правда, Уваров об этом не знает.

Он замолчал. У меня уже не было ни вопросов, ни желания продолжать разговор. Мне надо было поспать хотя бы три часа перед тем, как пойти в милицию и привести следователя на берег заповедной бухты, где лежал труп моей несчастной постоялицы. А там — будь что будет.

Я брел по коридору, уже освещенному солнцем, к себе в кабинет и думал о том, что мне все еще никак не удается связать обыск в номере профессора с трагедией, случившейся вчера под водой. Я лишь интуитивно чувствовал, что это — ветви одного дерева, но интуиция никогда не была для меня аргументом, и я всегда относился к ней с осторожностью, как к капризной женщине, у которой семь пятниц на неделе.

Примечания

3

Кафа — так назывался город Феодосия в средние века.

4

Трансильвания — в конце 15 века княжество, подчинявшееся Венгерскому королевству; Валахия — феодальное государство, образовавшееся на территории современной Румынии в 14 веке.