Сердце волка

Андрей Дышев, 1997

Так и хочется перефразировать старую пиратскую песню: "Семнадцать человек на сундук покойницы…" Владельцу частной гостиницы Кириллу Вацуре крепко не повезло с постояльцами. То утонет кто-нибудь из них, то исчезнет, то пожар учинит. А может быть, все-таки повезло? Ведь благодаря именно постояльцам ему стало известно о сундучке с золотыми монетами, зарытом где-то в Карпатских горах. Путешествие за сокровищами оказалось предельно опасным, потому как желающих завладеть кладом оказалось слишком много…

4

Валерий Петрович поселился у меня дней десять назад. Оформлял его Сашка, определив в самый дорогой двухкомнатный номер. Я в то утро сжигал нервы после очередной ссоры с Анной, гоняя по феодосийскому шоссе, как ненормальный, на своем"опеле сенаторе", стараясь выветрить из головы грустные мысли. В километрах тридцати от Судака у меня закончился бензин, как, собственно, и дурь, и я, бросив машину, вернулся домой на попутке.

— Люкс заняли, — сказал Сашка с плохо замаскированным восторгом, ожидая похвалы.

Я громыхнул дверью калитки, кинул в ладонь официанту связку ключей от машины и жестко сказал:

— Перед Щебетовкой у ларька валяется мой"опель". Заправишь бензином и пригонишь.

— Понял, — упавшим голосом ответил Сашка, глядя на ключи, как на скупые чаевые.

— И сними свои дурацкие очки. Официант должен смотреть на клиентов открытыми и честными глазами.

И за что на парня набросился? — тотчас подумал я, поднимаясь по лестнице наверх. За инициативу поощрять надо, а не наказывать. Что-то совсем я плох стал. Старею, наверное.

У дверей кабинета, за журнальным столиком, сидел немолодой мужчина. Он без интереса листал старый номер"Огонька". Несмотря на жару, он был в костюме, белой рубашке, и его строгий деловой"прикид"был нарушен лишь ослабленным галстуком. Залысина подчеркивала высокий лоб, гладкий и блестящий, как у юноши. Крепкий, подвижный, он производил впечатление перезревшего донжуана, который никак не желает смириться со своим возрастом.

Незнакомец откинул журнал в сторону, энергично поднялся и сунул руки в карманы брюк.

— Этот милый мальчик, — сказал он громко, отчетливо выговаривая каждое слово, — сделал все, кроме главного — не дал мне ключей, чего я, собственно, и дожидаюсь уже битых два часа. Вы, кажется, директор этой, так сказать, гостиницы, я не ошибся?

В его интонации сквозило легкое пренебрежение, но меня это не задело — сейчас я был настроен самокритично и чувствовал легкий упрек совести за то, что грубо говорил с официантом.

— Вы заплатили за номер? — спросил я, открывая дверь кабинета и заходя внутрь.

— Не успел. Как-то, понимаете, не успел. Этот милый юноша выписал мне чек, а деньги, насколько я понял, самолично принимает директор.

Я прошел в кабинет, который последние полгода больше напоминал мастерскую по ремонту видаков и компьютеров, чем рабочее место директора. В межсезонье кафе и гостиница пустовали, и чтобы не умереть от скуки, я брался за ремонт электроники, убивая время до появления на берегу первых клиентов. Я сел за стол и взял чек. На руке незнакомца блеснули дорогие часы в золотой оправе. Говорят, теперь модно демонстрировать свою состоятельность дорогими часами, зажигалкой или мундштуком.

— Садитесь, — сказал я, кивая на кресло.

— Благодарю, насиделся, ожидая явление вашего, так сказать, появления. — Подбоченив руки, он принялся расхаживать по кабинету и остановился у витража. — Научились делать, да? Теперь в каждом вшивом городишке можно найти весьма привлекательные штамповки, которые в средние века расценивались бы как шедевры искусства… И что, народу много в этом году?

— Пока нет, — односложно отвечал я, не испытывая никакого желания вести беседу.

Чек был выписан на десять суток в двухкомнатный номер с кондиционером, телевизором и холодильником.

— Отдельного телефона нет, — сказал я, — но я дам вам парную радиотрубку.

— Телефон мне не нужен. Мне надоели телефоны! Я буду наслаждаться убогой жизнью провинциального городишки… Так сколько я вам должен?

— Сорок долларов в сутки плюс пансион.

— Сорок баксов?! — неприятно удивился мужчина. — Цены у вас, однако, очень смелые. Храбрые цены! Прямо-таки многообещающие, пятизвездочные цены. Что ж, посмотрим, посмотрим. Вот только завтрак мне не нужен.

— Хорошо, я выпишу вам обед и ужин.

— Отлично! Превосходно! — проговорил незнакомец таким тоном, словно хотел сказать:"Отвратительно! Омерзительно!" — Это все отлично, только меня интересует одна немаловажная деталь. Скажите, а по вашей, значит, гостинице посторонние болтаются? Я что-то не видел здесь горничной или дежурной по этажу.

— Нет, посторонние сюда не заходят.

— Значит, вы можете гарантировать мне сохранность моих личных вещей?

— Я могу вам гарантировать, что никто без вашего разрешения к вам в номер не войдет.

— Вот это хорошо, — удовлетворенно кивнул мужчина. — Это очень важно. Настоящий отдых — это прежде всего гарантия того, что никто не будет навязывать свое общество и покушаться на уединение.

— В этом отношении можете быть совершенно спокойны.

— А какие у вас отношения, если не секрет, с милицией, налоговой инспекцией и, выражаясь современным опоганенным языком, так сказать, с"наездами"?

— И это пусть вас не беспокоит, — заверил я.

— Как? Неужели есть надежная"крыша"?

— Весьма надежная, — кивнул я.

— Ну что ж, — произнес он, — поверим. Будем надеяться, что вы деловой человек и отвечаете за свои слова. Впрочем, про"крышу", милицию и прочее я спросил просто так. Попытался оценить, так сказать, уровень современного крымского сервиса. Не подумайте, ради бога, что я скрываюсь от милиции.

— Меня совершенно не интересует, от кого вы скрываетесь. Вы платите деньги, а я предоставляю вам надежное жилье. На этом наши отношения исчерпываются.

— Прекрасно! Превосходно! Пока я доволен. — Он с прищуром глянул на меня и выразительно помахал пальцем. — Пока!

— Обед в два, ужин в семь. Вам будут накрывать во дворе кафе.

— Где? — незнакомец повернулся на каблуках. — В этом вшивом тюремном дворике? Я прошу вас избавить меня от столь почетной миссии и по возможности приносить еду в номер.

— Хорошо, — ответил я. В моей гостинице можно было все. По желанию клиента я мог доставлять пищу даже в сортир.

— Вам как платить? Баксами или фантиками, именуемыми национальной валютой?

— Как хотите, мне все равно.

Мужчина вынул из кармана бумажник, отсчитал четыреста шестьдесят долларов, а взамен положил туда квитанцию с печатью"Оплачено".

— К вам как обращаться? — спросил я.

— Прекрасный вопрос! — оценил незнакомец. — Так сказать, новое веяние, перечеркнувшее жандармские правила совковых гостиниц! Чем мне и приглянулись ваши, значит, апартаменты, так это тем, что здесь вовсе не обязательно показывать свой паспорт, светить, так сказать, своими автобиографическими данными… Называйте меня… м-м-м… Валерием Петровичем.

— Хорошо, Валерий Петрович. А меня зовут Кирилл. Вот ваши ключи. На обед вы уже опоздали, а ужин подадут вовремя. Приятного вам отдыха.

Мы раскланялись. Валерий Петрович вышел. Я позвонил в бар Рите и сказал, чтобы ужин новому клиенту Сашка доставил в номер. Потом вышел в гостиничный коридор, прошел по ковровой дорожке, проверяя, насколько чисто она подметена.

За моей спиной раздался тихий скрип. Я обернулся и успел заметить в узкой щели между дверью и косяком настороженное лицо нового постояльца. Затем дверь с силой захлопнулась, и в замке дважды провернулся ключ.

Странный дядя, подумал я, возвращаясь к лестнице.

* * *

"Странный дядя"требовал сатисфакции, но чем сильнее распалялся его гнев, тем круче он витийствовал, тем выше была степень его самолюбования, однако говорил он негромко, даже тихо.

— Я же вас спрашивал о посторонних, — плохо проговаривая слова, произнес он. — Вы же давали мне гарантии. Где они, эти ваши хваленые гарантии? Ну, ответьте мне, где они? Где эти вшивые словишки про высокий уровень обслуживания и полную, так сказать, безопасность?

— Что случилось? — спросила его Марина. Голос ее был сухим, глуховатым. Она подошла к Валерию Петровичу почти вплотную.

— Ничего, моя дорогая, ничего такого, что могло бы встревожить твою ублаженную молитвами душу, — ответил Валерий Петрович, избегая смотреть в глаза Марине. — Тем не менее, все чрезвычайно грустно. Чудес не бывает! Как воровали в совковых гостиницах, так воруют и в частных! — Он снова переключил внимание на меня. — Грустно, господин директор! Мне ничего не остается, как заявить о случившемся в милицию. Это, безусловно, скажется на репутации вашего заведеньица, но другого выхода я не вижу.

— Если поедете автобусом, то выходить надо на третьей остановке, — сказал я. — Если пешком, то по набережной до"пятачка", а там вверх, за санаторий.

— Вы о чем? Я не пойму, о чем вы?

— О милиции, — объяснил я и стал подниматься по лестнице наверх.

— Нет, вы посмотрите на него! — возмутился за моей спиной Валерий Петрович. — Он говорит со мной таким тоном, словно я сам виноват в том, что мой номер взломали!

— Не волнуйтесь, ради бога! — с родственной заботой успокаивала Валерия Петровича Марина. — Вам нельзя волноваться, может подскочить давление.

— Я не волнуюсь, милая, — с ядовитым смешком ответил Валерий Петрович. — Я спокоен, как Гагарин перед стартом, как молодогвардеец перед расстрелом! Все прекрасно! Более высокого уровня сервиса я не встречал даже в США! Не успели обчистить номер, как мне сразу подробно объяснили, как добраться до милиции. А можно было бы на входе повесить огромный плакат с адресами милиции, прокуратуры, морга и кладбища…

Не замолкая ни на минуту, соблюдая дистанцию, за мной поднимался Валерий Петрович. За ним — Марина. Замыкал Сашка, которого на второй этаж никто не приглашал. Я с удивлением заметил, что уже не волнуюсь, что стал безразличен ко всему, как приговоренный. Пошла черная полоса, и я уже вляпался в нее, как в горячую смолу, и накрепко прихватило подошвы, и не было смысла дергаться и звать на помощь.

Я сначала подошел к распахнутой настежь двери номера люкс. Ожидая увидеть совсем другое, я едва не вскрикнул. Обокрали — это было сказано слишком мягко. Номер Валерия Петровича обыскали, перевернув все вверх дном, и теперь комнаты напоминали картину Репина"Арест пропагандиста". Створки шифоньера были открыты, рубашки, майки, носки валялись на полу. Журнальный столик, словно скатертью, был накрыт полотенцем, и поверх него лежала груда осколков керамической вазы — злоумышленнику зачем-то понадобилось ее разбить, и разбивал он вазу, по-видимому, завернув в полотенце, чтобы не создавать лишнего шума. Сухая можжевеловая ветка валялась на полу, и ее иголки усеяли ковровое покрытие. Телевизор вместе с тумбой был выдвинут на средину комнаты. Холодильник раскрыт, и пустая морозильная камера зияла черной пустотой.

В спальне царил не меньший погром. Матрацы кровати валялись на полу, а сверху них — книги и тетради.

Валерий Петрович, слегка потеснив меня, зашел в номер, повернулся ко мне лицом и, широко расставив ноги, сунул руки в карманы.

— Ну? — спросил он таким голосом, словно торговец предлагал хороший товар. — Как вам это нравится? Впечатляюще смотрится, не правда ли?

Он поддел ногой ветку можжевельника. Ветка взлетела и повисла на шторах.

Я молча повернулся и подошел к двери номера молодоженов. Здесь сработали грубее: замок был выбит вместе с большой щепкой, оторвавшейся от косяка. Зайдя в комнату, я увидел то, что, в общем-то, ожидал увидеть — ни на полках, ни в шкафу, ни в умывальнике не осталось ни одной вещи, принадлежавший постояльцам. Настроение стремительно пошел вверх. Я почувствовал себя почти счастливым.

Многозначительно глянув в глаза Марины, я снова повернулся к Валерию Петровичу.

— Что у вас украли? — спросил я.

Валерий Петрович, словно забыв, что именно у него украли, обвел взглядом комнату.

— Этого я еще окончательно не выяснил.

— Деньги на месте?

— К счастью.

— Где вы их хранили?

Я все еще не мог избавиться от этой скверной привычки — в первую очередь выяснять мотивы поступка. Это осталось от прежнего занятия частным сыском.

— Где я хранил деньги? — переспросил Валерий Петрович, попутно раздумывая, раскрывать мне эту тайну или нет. — Я хранил их в одном из ящиков стола. В бумажнике.

— Стол тоже обыскали?

— Да, все ящики выдвинуты.

— Но деньги, тем не менее, остались целы?

— Представьте себе, да!

— Значит, вор действовал целенаправленно, но искал не деньги, — произнес я, вздохнул и, поворачиваясь, чтобы уйти, добавил: — Пишите заявление в милицию, освобождайте номер. Я готов вернуть вам все по квитанции.

— О! Какое благородство! Господин директор готов вернуть мне вшивые четыреста долларов и торопит с написанием заявления. Железная выдержка! Знаете… э-э-э, забыл, как вас звать… меня просто бесит, с какой покорностью вы ставите крест на своем бизнесе. Вы хоть бы для приличия посочувствовали мне и попросили тихо замять дело.

Вот чего ему не хватало! Его раздражало мое равнодушие. Он ожидал увидеть, как я буду слезно умолять его не поднимать шум, как я кинусь собирать раскиданные по полу вещи, как громогласно объявлю выговоры и лишу премий всех своих сотрудников, и моя индифферентность возмутила его больше, чем сам факт обыска в номере.

Я пожал плечами, мол, ничем не могу помочь, и прошел между Мариной и Сашкой, стоящих по разные стороны коридора с тревожными, как у пограничных собак, глазами.