Сердце волка

Андрей Дышев, 1997

Так и хочется перефразировать старую пиратскую песню: "Семнадцать человек на сундук покойницы…" Владельцу частной гостиницы Кириллу Вацуре крепко не повезло с постояльцами. То утонет кто-нибудь из них, то исчезнет, то пожар учинит. А может быть, все-таки повезло? Ведь благодаря именно постояльцам ему стало известно о сундучке с золотыми монетами, зарытом где-то в Карпатских горах. Путешествие за сокровищами оказалось предельно опасным, потому как желающих завладеть кладом оказалось слишком много…

17

Я едва не снес плечом обитую жестью дверь. От удара содрогнулся каменный забор, отделяющий открытое кафе от хозяйственного дворика. Клумбу с цветами я пропахал, словно трактор, и вылетел к дровяному сараю, рядом с которым, скрытый грязно-желтой ширмой, стоял топчан отца Агапа. Все еще не веря в случившееся, я замер у пожарной лестницы, глядя на Сашку. Официант лежал на бетонном полу, у стены гостиничного корпуса, широко раскинув руки и поджав к животу колени. Его шею стягивала петля; кожа под веревкой сморщилась, словно клапан воздушного шарика под ниткой. Лицо несчастного было отвратительным: из открытого рта вывалился распухший фиолетовый язык, отчего казалось, что Сашка не смог проглотить какую-то гадость и подавился ею.

У меня онемело сердце, и в мгновение взмокла спина. Опершись о металлическую перекладину лестницы, я нащупал веревочный узел. Обрывок длиной в несколько сантиметров свисал с перекладины, напоминая крысиный хвост. От злости я двинул кулаком по железу, и лестница загудела, как гигантская струна.

— Батюшка! — нервно крикнул я, все еще не в силах оторвать взгляда от страшного лица мертвого официанта. — Где вы там, отец Агап?!

Священник, опасливо выглядывая из-за угла дома, опять принялся креститься и нашептывать:

— Господи, беда-то какая! Грех-то какой! Руки на себя! Молодой, здоровый…

— Прекратите причитать, — сказал я с раздражением. — Милицию вызвали?

— Я вызвал! — громко сказал Курахов, неожиданно появившийся из-за спины священника и слегка отстраняя его. — Уже прошло десять минут, как я вызвал милицию. Все идет по плану. Все прекрасно, господин директор!

В его тоне сквозило заметное пренебрежение. Сунув руки в карманы шортов, профессор расхаживал по двору, кидая взгляды на труп.

— Довели парня! — декларировал он, стараясь не встречаться со мной взглядом, но я прекрасно понимал, что все слова адресованы мне. — Продали с потрохами! Это закон нашей жизни: там, где надо проявить силу, мы пасуем, а где можно пощадить — приговариваем… Сколько было этому несчастному мальцу?

— Лет двадцать, не больше, — с придыхом произнес священник.

— Двадцать лет! — воскликнул профессор, вскидывая руки. — И сердце не дрогнуло подвести этого пацана под монастырь!

Наконец-то профессор кинул на меня многозначительный взгляд.

— Вы кого имеете ввиду, Валерий Петрович? — спросил я.

— Разве вы не догадываетесь, кого? — насмешливо вскинул брови Курахов.

— Лучше было бы обойтись без догадок, а объясниться открыто.

— Уж куда более открыто!

— Давайте подложим ему под голову подушку, — сказал отец Агап и присел рядом с трупом, намереваясь придать ему более"удобную"позу.

Я едва успел оттолкнуть священника.

— Не прикасайтесь к нему!

— Но почему? — искренне удивился священник.

— До прихода милиции ничего не трогать, ничего не поднимать с пола, ничего не переставлять!

— У господина директора огромный опыт работы в области криминалистики и сотрудничества с органами правопорядка, — изрек профессор, сел на топчан отца Агапа и закинул ногу за ногу. — Мы все здесь под колпаком, хотя сами того не замечаем. Я прав?

Продолжая ухмыляться, он смотрел на меня.

— Профессор, мне кажется, что вы меня в чем-то упрекаете, — сказал я.

— Вы очень догадливы! Очень! — ужасным тоном похвалил меня Курахов. — Если так дело пойдет, то вы сами, без помощи милиции, догадаетесь, почему этот малец наложил на себя руки. Но, может быть, у вас уже появилась какая-нибудь версия? Не скрывайте, господин директор, утолите наше любопытство! Мы просто трепещем и сгораем!

Он ерничал настолько откровенно и грубо, что я не мог не ответить.

— Ну, все, хватит! Это отвратительно, что вы, профессор, разыгрываете из себя клоуна. Что вы хотите сказать? Что я виновен в самоубийстве этого парня?

— Как бы вам ответить поточнее, — продолжал играть Курахов, поверхностным взглядом осматривая подушку с несвежей наволочкой и смятое одеяло на койке батюшки. — Я не говорю о вашей вине. Я говорю о причине, повлекшей этот малоприятный поступок.

— И что, на ваш взгляд, послужило причиной?

— Безусловно, ваш поход в милицию. Ведь вы не станете отрицать, что рассказали доблестным стражам правопорядка о ночном происшествии?

— Нет, я ходил в милицию по другому поводу.

Я сам бы не поверил этим словам — в данной ситуации они звучали вовсе неубедительно. Профессор мне не поверил.

— Разумеется! — едва ли не с радостью воскликнул он. — А что вам остается еще сказать? Вы же нормальный человек, с нормальным инстинктом самосохранения, и потому не можете открыто, передо мной и этим попом признаться, что попросту"настучали"на пацана, как в добрые, старые времена.

Глупо было бы тратить сейчас время на то, чтобы переубедить Курахова. Я повернулся к священнику.

— Кто первым обнаружил труп? Вы?

— Нет, что вы! Что вы! — испугался отец Агап. — Его нашла Рита. Она закричала. Я прибежал сюда. Но поздно было просить господа о милости. Несчастный уже отдал ему свою душу.

— А где вы были до этого?

Священник стал заметно волноваться. Нижняя губа его подергивалась, словно он отхлебывал из железной кружки горячий чай.

— Я был во дворе. Сидел в тени, под зонтом, и читал"Послание к колоссянам"святого апостола Павла. Если не ошибаюсь, была глава вторая:"Чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира"…

— Хорошо, — прервал я священника. — В котором часу это было?

— За час до начала завтрака. Около восьми часов.

— Я в восторге, господин директор! — отозвался с койки профессор. — Какое поразительное движение следовательской мысли! Какие точные и молниеносные ходы! Я просто заслушался вашим допросом! Наверное, скоро вы придете к выводу, что никто из нас в роли советчика при акте самоповешения не выступал.

Я повернулся к Курахову.

— А вы, профессор, где были, когда это случилось?

Конечно, я доставил ему удовольствие. Курахов даже взвыл от восторга.

— О-о-о! Наконец-то! Наконец-то вы снизошли и до моей персоны. Но, главное, какой стремительный поворот в следовательской игре! Ваш вопрос был сродни разящему удару кинжала, сколь молниеносному, столь и неожиданному… Где я был? О, черт возьми, я не успел придумать ложного алиби, и теперь мне ничего не остается, как сказать вам правду и только правду, какой бы горькой она ни была. Я был в своем, так сказать, номере… Естественно, вы мне не верите, вы думаете, что в это время я старательно вил веревку на веретене, но в качестве доказательства я подведу вас к своей постели, и вы почувствуете уже слабое, но еще вполне ощутимое тепло, исходящее от смятых, но непорочных простыней…

Он наслаждался своим остроумием, в то время как я испытывал острейшее желание заклеить профессорский рот пластырем. Продолжать разговор в таком тоне было невозможно, и я снова повернулся к священнику.

— Он лежал в этой же позе?

— Да! Я не прикасался к несчастному.

— Позвольте на долю секунды опередить вас и сделать гениальное открытие, — продолжал упражняться в остроумии профессор. — Веревка не выдержала веса тела и порвалась. Правильно? Как вам мои способности дедуктировать факты? Обратите внимания, как я сам, без вашей помощи, пришел к этому неожиданному и крайне смелому выводу!

Я мечтал о том, чтобы он помолчал хотя бы пять минут.

— Вы видели его сегодня живым, батюшка? — игнорируя профессора, спросил я.

— Видел, — нервно поглаживая бородку, кивнул священник. — Саша стоял у стойки вместе с Ритой.

— Ничего особенного в его поведении не заметили?

— Он был… — Отец Агап задумался. — Нет, — поправил он свои же мысли, — не то, что взволнован. Он был возбужден, все время двигался, не совсем естественно смеялся. Видели, как студенты под дверью экзаменаторской?

— А я бы сравнил его поведение с реакцией подсудимого на неожиданно строгий приговор, — уже мрачным голосом добавил профессор. — Наша юная барменша, наверное, видела, куда вы пошли, и сказала об этом мальцу.

Я начал непроизвольно щелкать костяшками пальцев — верный признак того, что степень нервозности достигла критического уровня.

— Бред, — произнес я, но не столько для профессора, сколько для себя. — Не могу поверить, что Сашка был настолько мнительным и безвольным, чтобы повеситься от страха перед милицией. Если даже предположить, что я пошел за нарядом, — чего он опасался? В его действиях отсутствовал состав преступления. Он ничего криминального не совершил! Ничего!! Вы это понимаете, профессор?

— Допустим, понимаю, — ответил Курахов. Он не ожидал, что я начну наступление, и это ему уже не нравилось. — Но малец-то этого не понимал!.. Послушайте, давайте отойдем куда-нибудь, здесь не самое лучшее место для споров.

Он косился на труп, качал головой и брезгливо морщился.

— Не много ли для одной гостиницы на десять мест? — бормотал он, осторожно ступая по бетонному полу и глядя под ноги так, словно двор был усеян клочьями человеческого тела.

— Я хочу прочесть отходную молитву, — сказал отец Агап.

— Позже, батюшка. Идите!

Священник колебался. Он смотрел то на меня, то на покойника.

— В вашем доме завелся дух сатаны, — сказал он негромко, но таким голосом, словно сделал величайшее научное открытие.

— Возможно, вы правы, — кивнул я. — Идите же, прошу вас!

— Я смогу, — бормотал отец Агап, пятясь к выходу со двора. — Мы изгоним его отсюда. Надо прочесть молитвы, побрызгать по углам святой водой, вытряхнуть ковры, дорожки, шторы… Я все сделаю, Кирилл Андреевич, причем, только для вас, совершенно бесплатно…

— Идите!!

Я закрыл калитку на внутренний засов и подошел к лежащему на бетоне самоубийце. Правая дужка от очков сползла под мочку уха, и один глаз с помутневшей роговицей уставился на меня. Белая рубашка на спине была выпачкана в желтой краске, какой были выкрашены наружные стены гостиницы. Левая щека подпухла и посинела от обширной гематомы — падая, уже мертвый Сашка ударился лицом о бетонный пол.

Я присел рядом с ним на корточки и взял конец веревки. Место обрыва ощетинилось рваными нитками. Крепкий лодочный буксир, он может выдержать нагрузку гораздо большую, чем вес тела. От ветхости оборвался или был надорван?

На шею с мелкими складками кожи, стянутыми петлей, нельзя было смотреть без содрогания. Казалось, Сашка еще чувствует острую боль. Я невольно потянулся пальцами к петле, и случайно обратил внимание на длину веревки и длину моей руки. Глянул на пожарную лестницу, быстро выпрямился, ошарашенный внезапной догадкой, поднял руку и снова легко достал до металлической перекладины, которая послужила Сашке виселицей.

Не знаю, как он сумел повеситься. Веревка была слишком длинной. Она никак не могла натянуться под тяжестью тела и сдавить петлей шею официанта.