Компетенция

Компете́нция (лат. competentia «согласие; соразмерность» от competere «соответствовать, подходить») — круг вопросов, в которых кто-нибудь хорошо осведомлён.

Частные употребления термина:

• Профессиональная компетенция — способность успешно действовать на основе практического опыта, умения и знаний при решении профессиональных задач;

Общие компетенции - универсальные способы деятельности, инвариантные для всех (большинства) профессий и специальностей , направленные на решение профессионально-трудовых задач и являющиеся фактором интеграции выпускника в социально-трудовые отношения на рынке труда .

• Компетенция (юриспруденция) — совокупность юридически установленных полномочий, прав и обязанностей конкретного органа или должностного лица; определяет его место в системе государственных органов (органов местного самоуправления). Юридическое содержание понятия «компетенция» включает в себя такие элементы: предметы ведения (круг тех объектов, явлений, действий на которые распространяются полномочия); права и обязанности, полномочия органа либо лица; ответственность; соответствие поставленным целям, задачам и функциям (см. дееспособность).
• Компетенция (публичное право) — это правовое средство, позволяющее определить роль и место конкретного субъекта в управленческом процессе путём законодательного закрепления за ним определенного объема публичных дел.
• Компетенция органов юридических лиц.
• Компетенция (управление персоналом) — это личностная способность специалиста (сотрудника) решать определенный класс профессиональных задач. В управлении персоналом чаще под компетенцией понимают формально описанные требования к личностным, профессиональным и др. качествам кандидата на поступление, сотрудника, или к группе сотрудников компании;
• Межкультурная компетенция — способность успешно общаться с представителями других культур;

Компетенция (лингвистика)[en] — интуитивное знание о языке, каковым располагает говорящий на родном языке и которое позволяет ему корректно выражать мысль в словах (слова, фразы в контексте) на родном языке и отличать правильные (рациональные, согласованные) предложения от неправильных.

Компетенция (иммунология)[en] — способность организма человека и теплокровных животных к специфическому иммунному ответу, главным образом к образованию антител, осуществляемому совместной деятельностью клеток нескольких категорий, в основном так называемыми иммунокомпетентными (антиген-чувствительными и антиген-реактивными) лимфоидными клетками.

• Ключевая компетенция организации — совокупность конкурентных преимуществ организации, её главный козырь в конкурентной или гиперконкурентной борьбе.
• Область компетенций — совокупность знаний и навыков человека или организации, которые они выполняют на высоком, конкурентном уровне.

Коды компетенций. Согласно ФГОСу, компетенция — заранее заданное социальное требование (норма) к образовательной подготовке ученика, студента, обучающегося. В составе ФГОСа компетенции имеют коды: ( Общие компетенции -ОК, Профессиональные компетенции- ПК).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Налоговое правоприменение – важная форма реализации права. Ввиду изначальной конфликтности налоговых отношений законодатель стремится урегулировать эту сферу предельно конкретно, предъявляя к уполномоченным органам соответствующие требования: осуществлять правоприменительную деятельность в пределах обозначенной компетенции; строго соблюдать процессуальные налоговые нормы, устанавливающие порядок рассмотрения дела и вынесения индивидуального налогово-правового акта; действовать на основании и в соответствии с Налоговым кодексом Российской Федерации[1] и другими нормативно-правовыми актами. Однако это не означает, что компетентные органы не могут действовать по усмотрению. Не всегда возможно и не всегда целесообразно в НК РФ детально регламентировать порядок правоприменения в каждом случае. Если были бы правильными мысли о том, что во всех случаях чем детальнее и жестче налогово-правовая норма, чем меньше в ней свободы для усмотрения правоприменительных органов, тем она лучше и создает больше гарантий законности, то нужно было бы вместо относительно определенных налогово-правовых норм установить абсолютно определенные правовые предписания. Само назначение правоприменительных органов и наделение их властными полномочиями объективно обусловливает необходимость предоставления им права на совершение исполнительно-распорядительных действий по своему усмотрению. Усмотрение в налоговом правоприменении играет очень важную роль.

Ю. В. Старых, Усмотрение в налоговом правоприменении, 2011

О том, что охраняемый законом интерес не обязательно должен быть правовым, писал в свое время и М. Д. Загряцков: «…акт, соответствующий материальным требованиям текста закона, безукоризненно правильный с формальной стороны, изданный в пределах компетенции с соблюдением всех процессуальных требований и, следовательно, не могущий поразить субъективные права жалобщика, может быть отменен в силу противоречия с внутренним смыслом закона по жалобе лица, права которого этим актом не нарушены: достаточно поражения интереса, в некоторых случаях даже только морального».[118]

Александр Васильевич Малько, Законные интересы как правовая категория, 2004

Дополняя сказанное, следует процитировать В. В. Гаврилова, который верно отмечает тот факт, что «нормы национального права о международной подсудности очерчивают пределы компетенции только своих собственных судебных органов и не решают вопрос о возможности и способах разрешения споров с иностранным участием в судах других государств».[53]

И. В. Дробязкина, Международный гражданский процесс, 2005

Предметная компетенция и подведомственность действительно во многом схожи; как та, так и другая имеет своей целью разграничить полномочия различных органов государства и общественности в зависимости от предмета их деятельности. Однако говорить о тождественности подведомственности и предметной компетенции будет неправильным, поскольку, несмотря на свою близость, эти два понятия имеют некоторое различие, не позволяющее считать их равнозначными.

К. А. Чудиновских, Подведомственность в системе гражданского и арбитражного процессуального права, 2004

Надо признать серьезность приведенных доводов. Но можно привести и контрдоводы. Да, аналогия и законность находятся в определенном противоречии друг с другом – так же, кстати, как идеи равенства и индивидуализации, законности и целесообразности. Однако на этом основании никто не отвергает, скажем, разумности сосуществования в уголовном праве идей равенства и индивидуализации ответственности. Противоречия идей, принципов допустимы (и даже порой неизбежны), важно лишь, чтобы эти противоречия не стали острыми, антагонистическими. Да, наблюдаются элементы смешения компетенции законодательной и судебной власти (что само по себе не украшает уголовное право), и если подобного нельзя избежать, необходимо установить строгие рамки осуществления судами нормотворческой деятельности. Да, аналогия существенно затрагивает свободы и спокойствие граждан, однако в какой сфере и всегда ли негативно?

Л. Л. Кругликов, Унификация в уголовном праве, 2008

При планировании законодательного процесса, составлении проектов законов и их прохождении через парламент у акторов означенных процедур доминируют политические и финансовые составляющие, связанные со стремлением конкретной группы лиц, партии, кабинета сохранять свое влияние на политико-правовые и финансово-экономические процессы. Судьи, сталкиваясь с необходимостью принимать сегодняшние решения в рамках предложенных материалами судебного дела обстоятельств, в целях наилучшего обоснования принимаемого вновь решения обратятся к предшествующим, устоявшимся и исполненным решениям своих коллег. Несомненно, являясь людьми прогосударственного мировоззрения, судьи учитывают точку зрения исполнительной власти, но в процессе правоприменения они оперируют скорее понятиями общего права и его принципами, не обращая особого внимания на политические взгляды правительства[196]. Общее право предоставляет судьям полномочия толковать закон, что означает ущемление превосходства парламента. Парламент, с позитивистской точки зрения, «создает» право в первичном смысле – он производит его, прокламирует. Суд же не производит право, а находит право среди законов, прецедентов и обычаев. Таким образом, можно сказать, что компетенция нахождения права принадлежит суду[197].

Е. Н. Тонков, Толкование закона в Англии, 2013

Б. М. Лазарев придерживается мнения об исключительно юридической природе компетенции, вследствие чего функций она содержать не может, поскольку «функции сами по себе – явления не юридические, и поэтому не могут быть элементами компетенции».[5] В то же время Б. М. Лазарев отмечает, что в компетенцию входят «не сами функции, которые орган вправе и обязан выполнять, а право и обязанность осуществлять определенного рода функции».[6] Таким образом, включение функций в структуру компетенции зависит от позиции исследователя в дискуссии о юридическом характере такого явления, как функция.

Н. В. Постовой, Проблемы компетенции в системе местного самоуправления и пути их решения, 2013

Что касается содержательной стороны принципа «компетенции компетенции», то таковая сводится к тому, что третейский суд должен убедиться:

С. В. Николюкин, Международный коммерческий арбитраж, 2009

Материальная норма права содержит правило поведения, формулирующее права и обязанности субъектов, их правовое положение, а также ответственность. Например, нормы, определяющие компетенцию субъектов административного права (право гражданина подать жалобу и обязанность должностного лица рассмотреть ее в установленный срок и дать мотивированный ответ). Таким образом, материальные административно-правовые нормы определяют основы взаимодействия субъектов административного права.

В. И. Кайнов, Административное право, 2011

Создается впечатление, что функции СРО по обеспечению соблюдения ее членами положений законодательства обладают признаками государственных компетенций. Однако с этим трудно согласиться. Достаточно сопоставить содержание государственных санкций за несоблюдение требований закона с содержанием санкций, которые вправе применять СРО. Государство использует уголовные, административные и судебные правовые механизмы, а СРО только дисциплинарные и организационные (например, исключение члена из состава СРО). О каких государственных функциях в данном случае может идти речь? К тому же требования СРО к своим членам не имеют характера норм права, а представляют собой акты индивидуально-правового (локального) регулирования.

М. А. Егорова, Концепция совершенствования механизмов саморегулирования: pro et contra, 2017

Л. А. Лунц, освещавший этот вопрос, пишет: «… по вопросу о праве, которым арбитраж должен руководствоваться при вынесении решения, арбитражу предоставлена широкая свобода выбора в соответствии с новейшими течениями в коллизионном праве о контрактах. Важно то, что арбитраж должен руководствоваться коллизионным правом и материальным законом»[99]. С этим можно согласиться. В условиях пробельности советского коллизионного права и дистанцированности сферы деятельности третейских судов от сферы деятельности государственных судов, третейские суды могли и должны были самостоятельно решать коллизионные проблемы (обратной отсылки, первичной квалификации и пр.). В настоящее же время, когда и законодательно, и на практике компетенция третейских судов и государственных судов пересекаются, а раздел VI ГК РФ императивно решает большинство коллизионных проблем, основания для правовосполнительной деятельности третейских судов отпали. Впрочем и сегодня третейские суды могут самостоятельно решать нерешенные законодателем коллизионные проблемы (например, проблему мобильного конфликта). В этом смысле вывод Л. А. Лунца продолжает оставаться актуальным. Следует отметить, что Л. А. Лунц не делает умозаключения о несвязанности третейского суда коллизионными нормами отечественного права.

В. Л. Толстых, Международное частное право: коллизионное регулирование, 2004

1. Изменение трудового договора можно понимать в широком и узком смысле. Строго говоря, закон говорит об изменениях только договорных условий (т. е. в узком смысле). Об изменении в широком смысле более логично говорить применительно к трудовому правоотношению, поскольку в его содержание входят права и обязанности субъектов, установленные на разных уровнях актами нормативного и коллективно-договорного характера. Однако несомненно и то, что «наддоговорные» акты влияют на содержание трудового договора. Объективно изменение содержания трудового договора может происходить – и происходит – не только по инициативе сторон, но и в результате изменения норм, принятых на более высоком, чем индивидуальный, уровне. Объяснение – в двойственной природе трудового права, «многослойном», разноуровневом правовом регулировании трудовых отношений. Однако изменения трудового договора, наступившие в результате правотворческой или правоприменительной деятельности субъектов, находящихся на более высоком иерархическом уровне, нежели стороны трудового договора, органов с нормотворческой компетенцией, никак не зависят от воли сторон. Последним остается только принять их или прекратить конкретные трудовые правоотношения. Таким образом, содержание трудового договора и трудового правоотношения не совпадает (это очевидно). Во всяком случае, не должно совпадать, поскольку содержание трудового правоотношения – не только договорные условия.

Коллектив авторов, Актуальные проблемы трудового законодательства в условиях модернизации экономики, 2011

Однако в первом случае законодатель прямо употребляет термин цель, во втором – подразумевает потребности, в третьем – опять говорит о целях. Что свидетельствует о непонимании таких категорий как цель, потребность, интерес. Представляется, что обозначенные концепции интереса не могут в полной мере отразить специфику проявления данных категорий в рамках функционирования позитивного права, государственных органов. Во-первых, если право выражает публичный интерес соответственно потребности государства, которое и создает позитивное право как механизм их удовлетворения, то насколько правомерно говорить об интересе в рамках правоотношений заказчик-поставщик, ведь для заказчика участие в закупках обусловлено ни в коей мере не потребностью, а необходимостью в силу закона, наличия у него компетенции. Кроме того, справедливо отмечено, что органы власти не имеют собственного интереса, отличного от интересов государства в целом, хотя они и выступают в качестве заказчика от собственного имени[80].

А. А. Юрицин, Особенности механизма правового регулирования организационных отношений в рамках контрактной системы закупок для удовлетворения государственных и муниципальных нужд, 2017

Статусные отношения – это отношения власти и подчинения, они носят иерархический (соподчиненный) характер, это отношения «по вертикали». К числу статусных предписаний относятся, прежде всего, конституционные нормы, определяющие структуру и правомочия органов государственной власти и управления. В сфере экономики – это все те акты, которые определяют место субъекта в иерархии соподчиненных органов, исчерпывающим образом регулируют его компетенцию; они разрешают ему тем самым только то, что прямо предписано в документе, определяющем статус субъекта хозяйствования. При этом любая иная деятельность нарушает статусное предписание и является в силу этого незаконной. Статусными являются также и внутрикорпоративные отношения, отношения соподчиненности в любой административной системе.

Е. Ю. Итыгилова, Ответственность в аудиторской деятельности, 2014

Логически верным и оправданным представляется тезис о перенесении процессуальных действий с национального правового пространства в европейское, а именно, Европейский суд по правам человека (далее – ЕСПЧ), причем связь и взаимодействие процессов начинаются с момента обращения в ЕСПЧ, но после того, как внутригосударственный гражданский процесс завершен. Суд ЕСПЧ расширяет пределы своей компетенции, вторгаясь в сферу национального процессуального права, автономность которого считалась до этого почти аксиомой, так как национальный суд должен принимать во внимание требование единообразного применения права сообществ и обеспечивать защиту фиксированных интересов сообществ.

П. А. Кенсовский, Легализация и признание документов иностранных государств, 2003

Очевидно, что данный законопроект предлагает слишком радикальный метод решения проблемы обязательности решений Европейского суда и их соотношения с решениями Конституционного суда РФ. Решение же возникших сложностей в реализации постановлений ЕСПЧ в связи с принятием решения по делу К. Маркина должно было быть обдуманным, соответствовать как Конституции России, так и принципам, закрепленным в Европейской конвенции по правам человека. Интересно отметить, что в уже цитированном Определении Санкт-Петербургского гарнизонного военного суда определением от 30 августа 2012 года, которым К. Маркину было отказано в пересмотре дела в связи с новыми обстоятельствами, нет решения данной коллизии. Военный суд теоретически мог в соответствии со ст. 15 Конституции еще раз утвердить приоритет Конституции РФ над Европейской Конвенцией и, следовательно, приоритет правовых позиций Конституционного суда РФ. Полагаем, воздержание Военного суда от подобного шага – это очень позитивное явление, которое говорит о том, что судебные власти ищут компромисса. Суд отметил, что разрешение конституционно-правовых и конвенциональных проблем в части взаимосвязи положений Конституции Российской Федерации и Конвенции о защите прав человека и основных свобод, выраженных, в том числе, в решениях Конституционного Суда Российской Федерации и ЕСПЧ по данному делу… не входят в компетенцию гарнизонного военного суда при решении вопроса о необходимости пересмотра судебного решения по делу Маркина по новым обстоятельствам, в связи с чем не являются предметом рассмотрения и оценки по данному делу[37].

Е. В. Сыченко, Практика Европейского суда по правам человека в области защиты трудовых прав граждан и права на социальное обеспечение, 2014

В принципе, подобные договоры, видимо, потому и «выпадают» из общей системы договорных моделей, потому что фактически не являются договорами в их классическом понимании, т. е. сделками, порождающими конкретные правоотношения, а представляют собой нормативные правовые акты как источники права, принятые одновременно двумя правотворческими органами в пределах их компетенции, направленные на установление правовых норм и рассчитанные на неоднократное применение в отношение неопределенного количества лиц.

К. И. Забоев, Правовые и философские аспекты гражданско-правового договора, 2003

При научном анализе любого вопроса следует руководствоваться не только провозглашенными декларациями, что привело бы к доминированию политической демагогии, но и практикой их применения. Американский ученый Винсент Остром в своей работе «Смысл американского федерализма» приводит мнение Уильяма Райкера, который включает в понятие «федерализм» три признака: «1) два уровня правления осуществляют свою власть в отношении одной и той же территории и того же населения; 2) каждый уровень имеет по крайней мере одну сферу, в которой он является автономным; 3) имеются определенные гарантии (хотя бы в форме простого декларирования в конституции) автономности каждого уровня правления в своей собственной сфере»[103]. Если применить данное определение к управлению нотариатом в России, то должна существовать двухзвенная система управления. Между этими звеньями должно быть соответствующее перераспределение компетенции, причем каждое звено при реализации своей компетенции должно быть хотя бы относительно автономным. Законодательство также должно устанавливать гарантии автономности этих систем органов.

О. В. Романовская, Нотариат в Российской Федерации, 2004

Возможность использования метода координации находится в зоне правовой незапрещенности, поэтому прямое указание в компетенции на параметры его реализации не требуется. Недоказанным представляется утверждение о возможности заключения административного договора в случаях прямого указания об этом в компетенции государственного органа[167]. Использовать или не использовать метод координации зависит от оперативной обстановки, оформлять или не оформлять взаимоотношения – от усмотрения властного органа.

Д. В. Осинцев, Методы административно-правового воздействия, 2005

В 1928 г. в Гаване была принята Конвенция о международном частном праве, к которой был приложен кодекс, известный как Кодекс Бустаманте. Этот документ уникален и по сегодняшний день: достаточно сказать, что он состоит из 437 статей и в своих четырех книгах регулирует вопросы коллизий законов в гражданско-правовой и торговой сферах, а также вопросы международного гражданского процесса и международного уголовного права, причем все они рассмотрены весьма подробно. Хотя Кодекс Бустаманте действует только в пределах 15 стран Южной Америки (США, хотя и участвовали в Конференции, Конвенцию и Кодекс не подписали и не ратифицировали как ввиду особенностей своего коллизионного регулирования, так и ввиду особенностей распределения законодательной компетенции в сфере гражданско-правовых отношений между федерацией и штатами), он оказывает влияние на коллизионное право на всем континенте, а также находит применение и в странах, не участвующих в нем, на основе принципа imperio rationis (в силу разумности и целесообразности).

Е. В. Прокопьев, Международное частное право. Общая часть: курс лекций, 2008

В предыдущем параграфе мы обосновали, что нормативные правовые акты (законодательство в широком смысле), к которым правоприменитель обращается для уяснения бланкетных диспозиций норм Уголовного кодекса, не являются уголовно-правовыми. Поэтому, сделали мы первый вывод, форма этих нормативных правовых актов (федеральный закон, указ Президента, постановление Правительства РФ, акты федеральных органов исполнительной власти, законы субъектов РФ и т. д.), зависит исключительно от того, в чьем ведении находится правовое регулирование тех общественных отношений, которые охраняются соответствующей нормой Особенной части. Но в зависимости от того, в ведении Российской Федерации, субъекта РФ или муниципального образования находится указанное регулирование, различно и действие соответствующих актов в пространстве. На действие в пространстве влияет и компетенция органа, принявшего соответствующий нормативный правовой акт: при общей компетенции он распространяется на всю территорию РФ, ее субъекта или муниципального образования, при отраслевой – пределы действия в пространстве, как правило, сужаются. И уж совсем невелико пространство, в котором действуют локальные (корпоративные) нормативные правовые акты.

И. В. Шишко, Экономические правонарушения: Вопросы юридической оценки и ответственности, 2004

По-иному обстоит дело в публично-правовых отношениях. Необходимо признать, что публично-правовые отношения не сводятся лишь к отношениям публичной собственности. К ним следует отнести, в том числе, и отношения охранительного характера (отношения по реализации юридической ответственности), отношения по формированию механизма государства (создание органов, наделение их компетенцией и т. п.), отношения, выходящие за пределы государственной юрисдикции (международно-правовые отношения), а также другие виды отношений, связанных с организацией государства и его институтов. Наиболее наглядно природу публично-правового отношения дали А. Газье и Э. В. Талапина, отмечая, что «публичное право регламентирует организацию и деятельность публичной власти и ее отношения с частными лицами».[191]

А. Н. Жеребцов, Общая теория публично-правовой обязанности, 2013

Иные помимо юридико-технических требования, предъявляемые к локальному нормативному акту. К таким требованиям относится прежде всего требование законности. Локальный нормативный акт должен соответствовать требованиям нормативных правовых актов, принятых в сфере деятельности, которой касается данный локальный нормативный акт. И здесь, с одной стороны, надо учитывать компетенцию органов публичной власти по осуществлению такого регулирования, с другой – исходить из презумпции «правильности» акта, суть которой состоит в том, что, пока акт публичной власти не отменен в установленном порядке, он считается действующим.

Коллектив авторов, Юрист в организации: учебное пособие, 2009

В странах, где рассмотрение административных споров входит в компетенцию судов общей юрисдикции (Россия, Великобритания, США), процессуальной формой служат общие правила осуществления правосудия в этих судах, за некоторыми изъятиями, обусловленными особенностями управленческих споров. В Великобритании для административных трибуналов и квазисудебных органов обязательно соблюдение принципов «естественного правосудия»[57].

А. К. Соловьева, Административная юстиция и административное судопроизводство. Зарубежный опыт и российские традиции, 2004

Иной принцип регулирования деятельности государственных органов и должностных лиц неизбежно порождал бы в обществе анархию и беспорядок. Каждый делал бы то, что считал нужным. Между тем государство как единый целостный механизм может эффективно действовать при условии, что каждый его орган неукоснительно подчиняется решениям вышестоящих органов. Выход за пределы предоставленных правомочий категорически запрещен, признается превышением или злоупотреблением властью или служебным положением, иным правонарушением. Поэтому государство принимает действенные меры к тому, чтобы все его органы и должностные лица работали в пределах предоставленной им компетенции и не нарушали правомочий других органов.

В. М. Сырых, Теория государства и права: Учебник для вузов, 2006

Наличие правила о необходимости для принятия решений о движении дела (ходе процесса) ходатайств участников судопроизводства объясняется требованием того, чтобы источником движения производства была инициатива этих участников, а не суда76. Данное положение позволяет максимально дифференцировать понятия «процессуальная инициатива» и «юрисдикционные полномочия». Арбитральному методу имманентно присущ такой порядок построения процесса, при котором процессуальная инициатива по большей части становится делом сторон, а юрисдикционные полномочия отнесены к исключительной компетенции суда. Однако из указанного правила возможны исключения, например, когда производство еще не закончено, а стороны не проявляют должной активности. В таких случаях суд должен, не дожидаясь действий участников, в рамках своей компетенции принять решение. Примером может послужить ситуация, когда в судебном разбирательстве сторона обвинения исчерпала свои возможности по доказыванию вины подсудимого, фактически не справившись с этой задачей, и ни одна из сторон не ходатайствует о вынесении какого-либо судебного решения. В этом случае суд обязан прекратить уголовное преследование и производство по уголовному делу, руководствуясь п. 2 ч. 1 ст. 24 и п. 1 ч. 1 ст. 27 УПК РФ77, усмотрев в деянии обвиняемого отсутствие состава преступления. Таким образом, отсутствие процессуальной инициативы сторон открывает путь применению судом юрисдикционных полномочий дискреционного характера.

А. И. Макаркин, Состязательность на предварительном следствии, 2004

Вместе с тем появляются и уже действуют новые правила, из которых видно, что государство и его структуры ориентируют граждан на активное отношение к защите своих прав, с использованием при необходимости права на судебную защиту: «В случае, если в соответствии с запретом, предусмотренным частью 6 настоящей статьи, невозможно направление жалобы на рассмотрение в государственный орган, орган местного самоуправления или должностному лицу, в компетенцию которых входит решение поставленных в обращении вопросов, жалоба возвращается гражданину с разъяснением его права обжаловать соответствующие решение или действие (бездействие) в установленном порядке в суд» (ч. 7 ст. 8 ФЗ «Об обращениях»).

Э. М. Мурадьян, Ходатайства, заявления и жалобы, 2009

На протяжении длительного времени в нашей стране третейским судам не уделялось должного внимания, хотя и принималось большое количество различных нормативных актов, регламентирующих возможность урегулирования в них отдельных категорий спорных правоотношений. Компетенция третейского суда (создаваемого исключительно для рассмотрения одного дела) ограничивалась «отдельными крупными и сложными делами», отнесенными к компетенции органов арбитража, которая в 1960 г. была существенно ограничена. Законодательство по третейским судам и третейскому судопроизводству практически не развивалось. Не существовало практики деятельности третейских судов, а имевшаяся – не обобщалась и не исследовалась. Это обусловливалось идеологической концепцией полного подчинения гражданской юрисдикции государству, когда мог существовать только «суд государственный, приспособленный для защиты ценностей существующей системы, тоталитарной по своей сущности, прикрывающий диктатуру партийной олигархии»[41].

А. Н. Балашов, Третейское судопроизводство в Российской Федерации: учебное пособие, 2008

Порядок управления – это совокупность правил, закрепляющих и регулирующих устройство, компетенцию и порядок деятельности органов власти, организаций в их отношениях между собой и отдельными гражданами. При этом порядок управления вносит в эти отношения стабильность, позволяет во всей полноте осуществить свои законные интересы и права.

О. В. Соколова, Вопросы ответственности за преступления против порядка управления, -1

Позиция Ю. Н. Старилова содержит, на наш взгляд, некоторые дискуссионные положения. Во-первых, автор определяет административный процесс (административную юстицию) как систему судебных (или квазисудебных) органов, наделенных определенной компетенцией. В то время как управленческий процесс предлагается понимать как урегулированную правом деятельность органов управления. Таким образом, единая по своей юридической сущности категория «процесс» представлена автором двойственно – как система судебных органов и в то же время как юридически значимая деятельность. Вместе с тем «юридический процесс» – категория «динамическая», представляет собой урегулированную процессуальными нормами деятельность компетентных субъектов по реализации материальных норм права. Следовательно, нельзя допускать отождествления административного процесса с какими-либо государственными органами.

С. А. Шатов, Административная юрисдикция. На примере деятельности органов государственного пожарного надзора, 2007

Полномочие по официальному толкованию Конституции имеет самостоятельное значение и направлено на разъяснение любого конституционного положения, содержащегося в отдельной статье и группе взаимосвязанных между собой статей Конституции. Такое толкование можно называть абстрактным, не связанным с рассмотрением какого-либо конкретного дела, и общеобязательным для всех субъектов права, осуществляющих применение и непосредственную реализацию конституционных норм. При этом решение о толковании Конституции не приводит к утрате юридической силы какого-либо акта, как это происходит в случае проверки конституционности нормативных актов, договоров, спорах о компетенции. Все иные сферы интерпретационной деятельности Конституционного Суда связаны с реализацией полномочий по разрешению конкретных дел, поэтому конституционное толкование в этих случаях именуют казуальным.

И. А. Кравец, Конституционное правосудие: теория судебного конституционного права и практика судебного конституционного процесса, 2017

Интересным, однако, и очень, на мой взгляд, спорным, является определение уголовного права, сформулированное И. Я. Козаченко: это «совокупность однородных правовых норм (институтов), закрепляющих систему признаков, позволяющих соответствующее деяние квалифицировать как преступление и необходимых для индивидуализации уголовной ответственности и наказания в точном соответствии с законом, с учетом содержания и обстоятельств совершения преступления, а также лица, его совершившего»[99]. Создается впечатление, если принять во внимание указанную дефиницию, что у уголовного права есть только Общая часть, а признание деяния преступным отнесено к компетенции кого угодно, но только не законодателя. Это частично подтверждает и сам автор, который пишет далее: «Содержательно эти нормы (уголовно-правовые нормы. – Н. Л) ориентированы, с одной стороны, на деяние, которое (согласно действующему на данный период уголовному законодательству) признается преступлением, а с другой – на правоприменителя, который обязан оценивать совершенное деяние как преступное только в соответствии с требованиями уголовного закона и на основании его»[100]. Еще более однозначно он продолжает: «Уголовное право есть самостоятельная отрасль единой правовой системы, представляющая собой совокупность однородных норм высшего органа государственной власти, которые содержат описание признаков, позволяющих правоприменителю признавать деяние преступлением, и определяют основание и пределы уголовной ответственности, а равно условия освобождения от уголовной ответственности и наказания»[101]. Правоприменитель не признает деяние преступлением, это прерогатива законодателя. Первый может лишь квалифицировать совершенное деяние по определенной статье уголовного закона, т. е. установить в содеянном признаки состава преступления, предусмотренного законом.

Н. А. Лопашенко, Основы уголовно-правового воздействия, 2004

Конституция не только определяет субъектов правотворческой деятельности, но и включает общие нормы правотворчества. Их направленность выступает в качестве критериев содержания иных нормативных актов. Основной Закон государства в подавляющем большинстве норм содержит лишь общие положения, нуждающиеся в подробной регламентации законами и другими нормативными актами. Это главным образом нормы-принципы. Вместе с тем в Конституции содержатся и нормы прямого действия, определяющие компетенцию и процедурные аспекты деятельности ряда субъектов права, в основном в сфере правотворчества.

А. Н. Бодак, Правотворческий процесс, 2015

8. Воля интересует право до тех пор, пока она направлена на установление какого-либо юридического результата. Если конечный результат не охватывается регулирующим действием права, то такая воля безразлична как для права, так и для правоприменительной практики. Спор из такой воли не может являться гражданско-правовым и не входит в компетенцию судебных и иных юрисдикционных органов.

В. Н. Уруков, Общее учение о векселе, 2014

В настоящее время в России органы государственной власти и местного самоуправления, наделенные компетенцией действовать от имени публично-правовых образований, нередко одновременно провозглашаются юридическими лицами[139]. Однако органы и структуры публично-правовых образований не могут признаваться самостоятельными субъектами ни в публично-правовых, ни в частноправовых отношениях. В первых субъектом является само публично-правовое образование, т. к. органы и учреждения не обладают самостоятельной волей, а реализуют волю публично-правовых образований. Что касается частноправовых отношений, то в соответствии с п. 2 ст. 1 ГК РФ субъекты гражданского права приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе, свободно устанавливая свои права и обязанности на основе договора и определяя любые, не противоречащие законодательству, условия договора, а согласно п. 1 ст. 2 ГК РФ участие субъекта гражданского правоотношения должно быть основано на автономии воли и имущественной самостоятельности участников. Ни того, ни другого у органов публичной власти нет, следовательно, органы публичной власти не обладают главными характеристиками самостоятельного субъекта гражданского права.

И. Е. Кабанова, Гражданско-правовая ответственность публичных субъектов: опыт межотраслевого исследования, 2016

Принцип диспозитивности. В гражданском процессе многие ученые-процессуалисты называют принцип диспозитивности краеугольным принципом[4]. Данный принцип позволяет лицам, участвующим в гражданском судопроизводстве, распоряжаться своими правами по своему усмотрению в соответствии в целями и задачами гражданского процесса. Необходимо уточнить, что принцип диспозитивности распространяется только на физических и юридических лиц, а не на государственные органы, чьи права вытекают из закрепленных законом обязанностей и включаются в их компетенцию либо полномочия. Например, по инициативе лица, обратившегося в суд за защитой нарушенных или оспариваемых прав и законных интересов, возбуждается гражданское судопроизводство, таким образом данное лицо воспользовалось правом обращения в суд за судебной защитой нарушенного или оспариваемого права. Если бы лицо, чье право нарушено или оспорено, не обратилось в суд, то, соответственно, и гражданское судопроизводство не было бы возбуждено. До вынесения судьей судебного решения стороны могут заключить мировое соглашение. Использование данного права влечет за собой правовые последствия. Судом будет прекращено производство по делу. При реализации принципа диспозитивности участники гражданского процесса не должны забывать о том, что их действия не должны противоречить нормам российского законодательства и нарушать права и законные интересы иных участников гражданского процесса.

К. О. Гущина, Гражданское процессуальное право: конспект лекций, -1