Идеологема

Идеологема — политический термин, часть какой-либо идеологии, элемент идеологической системы. У идеологемы, в отличие от термина, нет строго определенного (ограниченного) значения. Эти значения меняются в соответствии с политической прагматикой.

Идеологема всегда маркирована, то есть эмоционально окрашена. Целенаправленное использование идеологем является эффективным средством управления массовым сознанием — идеологема легко запоминается и создает иллюзию понимания у объекта манипуляции. Отличительным признаком идеологемы считается многократное изменение значений, либо изначальная расплывчатость значений.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Однако традиционалистский откат не ограничивается только сферой политики, он проявляется также в идеологии и в массовом сознании. Поэтому в книге анализируется инверсия основных идеологем ельцинской эпохи в эпоху Путина, а также влияние смены политических и идеологических концепций на рост ксенофобии как этнополитической формы массового проявления традиционализма. Ксенофобия же, в свою очередь, выступает не только следствием традиционализма, но и поводом для его идеологов обосновывать свою доктрину «особого пути развития России», противоположного общим мировым тенденциям модернизации, ссылками на «волю русского народа».

Эмиль Паин, Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России

На фоне плюралистической «революции» начала 90-х советское общество могло показаться каким-то оплотом консерватизма, однако по существу это была, конечно же, сложная смесь, химера, соединившая в себе, например, четкие черты интернационализма и шовинизма, идеологемы гуманизма и авторитаризма. Наивен тот, кто видит в этом лишь лицемерие, но не видит естественной для модернистской системы внутренней связи. Наивен и тот, кто на пороге XXI века не считает возможным появления гибридов типа «космополитическая диктатура» либо же «демократический фашизм».

Виталий Аверьянов, Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды, 2014

Разумеется, советская идеологема «охранительная мысль», отождествляемая с косной теорией неподвижности, мракобесия, ретроградством, антипрогрессизмом не выдерживает критики со строго научных позиций. Очевидно, что понятие «охранительная идеология» рассматривается в таком случае предвзято, с точки зрения большевистской идеологии, с которой представители охранительства боролись в преддверии революционных событий конца XIX и начала XX вв. В политическом и научном словаре советского периода охранительство неразрывно связывалось с деятельностью царской полиции, именовавшейся «охранкой», которая преследовала революционеров, в том числе большевиков. Как справедливо отмечают Д.В. Ермашов и А.А. Ширинянц, «до недавнего времени эмоционально-негативная трактовка была характерна не только для бытовой лексики, что фиксирует, в частности, «Словарь русского языка» С.И. Ожегова, но и преобладала в научно-исследовательской и публицистической литературе»[8]. В силу чего в советскую эпоху идеологические путы не позволяли объективно подойти к изучению охранительной идеологии, ее природе, социальному назначению.

А. А. Васильев, Охранительная концепция права в России, 2013

Вплоть до эпохи романтизма среди эпохалистски ориентированных дискурсов исторические нарративы, направленные на обоснование политического единства проживавших на обособленной территории этносов? сохраняли монопольное положение. Понятие «политическая нация» оставалось одной из наиболее устойчивых идеологем нового государства.

Сборник статей, Нации и этничность в гуманитарных науках. Этнические, протонациональные и национальные нарративы. Формирование и репрезентация, 2017

Преодоление традиционализма в экономической и социальной структуре неизбежно поднимало вопрос о политическом устройстве Российской империи и ее культурной идеологии. Именно здесь, как видится сегодня с точки зрения исторических результатов ХX века, произошла подмена понятий «традиция» и «традиционализм». Во многом либеральные преобразования в социально-экономической и политической сферах жизни российского общества шли по линии преодоления традиционализма как отказа от духовно-культурной традиции, сформировавшей историческую и государственную целостность Российской цивилизации, ее активного разрушения. Незавершенность процесса секуляризации в социально-экономической жизни привела к роковому отождествлению православной традиции русской культуры и, шире, русского мира, с государственно-политическим традиционализмом Российской империи. В исторических реалиях начала ХX века ее культурно-политическая идеологема, выражаемая знаменитой формулой «православие – самодержавие – народность», не только не создала общества как единый духовно-государственный организм, но трагическим образом разъединила и настроила всех против всех, демонстрируя инверсионную логику, ведущую к расколу. Результат оказался катастрофическим, в череде событий нарастая хаосом и кровью. В то же время, отсутствие условий в широком смысле общегражданского творчества компенсировалось в интеллектуально-творческой сфере, которая стала источников новых метафизических моделей и проектов социальной реальности от символизма и «нового религиозного сознания» до марксизма и русского художественного авангарда. Рывок в современность потому и был построен на разрыве традиции, поскольку ее творческое развитие казалось невозможным: культурно-политическая традиция представала как архаика и рутина, как безжизненный традиционализм социальных форм, как «неконвертируемое» в будущее прошлое.

Ольга Жукова, Избранные работы по философии культуры, 2014

В ответ на это либеральные оппоненты говорят об устарелости, однобокости марксизма, много лет создают карикатуру на марксизм, обвиняют его в экономическом детерминизме, недооценке культуры, ее места и роли в общественном развитии, в спекулятивной подмене при объяснении социальной истории, поскольку первичным, якобы, оказываются социально-политические идеологемы, революционные теории, философско-материалистические идеи. Общественная же практика, утверждают фальсификаторы, для марксизма становится лишь полем приложения определенных теоретических принципов. Ленинизму либералы вообще отказывают в научном признании. Фальсифицируя богатейшее теоретическое наследие В. И. Ленина, они заявляют, что «ленинизм в философской ипостаси сводит глубину теоретических дискуссий к чисто «политическим измерениям», а систему «общественное бытие – общественное сознание» к идеологическому ракурсу программы». Причем вся эта карикатура на марксизм-ленинизм из либеральных сочинений переносится на страницы учебной и справочной литературы для высшей и средней школы[116].

В. А. Сапрыкин, Ценности социализма. Суровая диалектика формационно-цивилизационной смены и преемственности системы общественных ценностей, 2014

Каково же содержание идеологемы духкха? Для более отчетливого уяснения буддийской семантики этого понятия (и его специальной логико-дискурсивной интерпретации) необходимо иметь в виду следующее. На уровне доктрины идеологема духкха занимает центральное положение в учении о четырех Благородных истинах. Она есть основная характеристика существования, опосредованного индивидуальной эгоцентрированной установкой (упадана).

В. И. Рудой, Космос и карма. Введение в буддийскую культуру, 2009

Выстроенные выше детерминации апеллируют к необходимости критической рефлексии процессов, глубоко затронувших духовную сферу российского общества в корелляции связей с оценкой отечественной историографии как кризисного субъекта. Это – с позиции должного. С позиции сущего ситуация несколько иная: реализация поставленной задачи весьма далека от воплощения в жизнь. Вот только несколько жизненно-практических проблемных вопросов, поставленных на повестку дня, в орбите которых в существе своем вращается общая проблематика науки истории: каким образом восстановить в правах фундаментальную историческую науку, подвергнувшуюся в ХХ веке в стране культурно-идеологической трансформации? Как привести в соответствие реальный ход отечественной истории с бескрайней множественностью ее интерпретаций и переписыванием заново от века к веку? Как сделать исторические знания не ангажированными теми или иными идеологемами, как не допускать произвольных логических и культурно-идеологических модификаций истории? Наконец, возможен ли некий предохранительный механизм по решению задачи недопустимости фальсификационных (в роли ценностно-мировоззренческих) догм в гуманитарном/историческом знании? Подобные вопросы, вовлекающие отечественную историографию в критический диалог с собственной традицией, служат своего рода основанием к тезисам относительно ее ближайших перспектив.

Коллектив авторов, Историография и источниковедение в культурологическом исследовании (Культурологические исследования’ 10), 2010

Поскольку культурология открыла объективно-духовное (так же как психоанализ открыл объективно-душевное, а спекулятивная философия – объективно-историческое), то она вправе ограничить претензии культурного субъекта на монополию истолкования артефакта. В сфере культуры (в отличие от сферы духа) доминируют объективные, стихийные процессы. Сама интерпретация тут же становится фактом культуры и значит включается в эту объективную стихию. Поэтому культурология должна вывести процессы толкования и оценки из эстетических и, возможно, даже из герменевтических рамок. Объективно-стихийные механизмы разворачивания артефактов в различных модусах, должным образом стратифицированные и артикулированные, больше сообщат нам о тайнах культуры, чем еще одна всеобъясняющая идеологема. В свете этого демифологизированный или, словами М. Вебера, «расколдованный» культурный рынок может предстать интереснейшим источником знаний о культурной механике.

А. Л. Доброхотов, Телеология культуры, 2015

Во-вторых, в сборнике представлены работы, в которых метафора «особого пути» становится основой историографической методологии. При переходе от идеологии к методологии исторических исследований мы, как правило, видим своеобразное переворачивание нормативных полюсов, которое в немецкой и российской ситуациях основано на критическом переосмыслении историками устойчивых общественных идеологем. В рамках компаративного исследовательского подхода «особенность» понимается как «отсталость» или, в немецком и отчасти в позднесоветском случаях, как «катастрофа», требующая анализа исторической траектории развития страны. Тогда становится необходимо выявить факторы, приведшие к упадку, часто по контрасту с историей других государств, переживших более успешную историческую эволюцию. Последовательное и внимательное сравнение направлено на идентификацию ключевых факторов отличия, которые могут помочь объяснить расхождение между «нормальными» сценариями и катастрофическим (или особым) путем. В Германии компаративная перспектива создала почву для интенсивной и продуктивной историографической дискуссии на высоком интеллектуальном и методологическом уровне, сыгравшей важную роль в коллективной работе над осмыслением опыта нацистской катастрофы.

Сборник, «Особый путь»: от идеологии к методу, 2018

§ 20. Культуры развития, обладая мощным потенциалом формирования и освоения будущего, в современную эпоху и на перспективу обретают все более широкие и ответственные планетарные и космические миссии. Несмотря на внутренние противоречия (и благодаря внутренним противоречиям) роль культур развития не уменьшается, а растет. Более того, существует объективная потребность в усилении роли культур развития на планете. Уже на современном этапе эволюции человечества понятно, что развитие человечества – это не просто способ усиления приспособления и повышения конкурентоспособности на планете, но и единственный способ спасения человечества и планеты Земля от внешних и собственно-планетарных угроз и опасных процессов, негативных воздействий и природных катаклизмов. Для решения множества задач необходимо еще более мощное развитие материального тела цивилизации, развитие владения своим материальным телом, духом, самим человеком. В будущем идеологема развития будет востребована еще сильнее, поскольку лишь она способна создать нетривиальные перспективы человечества за пределами мгновенности человеческого бытия в миллионолетиях эволюции Земли, Галактики, Метагалактики, за пределами биологического выживания, в том числе в таком его примитивном варианте, как потребительское общество. Разумные существа на планете Земля, должны осмыслять развитие, глубже понять его природу, научиться управлять развитием, проектировать и строить новое и будущее. Это важно особенно сегодня и в будущем, когда человечество близко к тому, чтобы сильно увеличить продолжительность жизни, что, безусловно, еще более повышает степень важности великих смыслов, чтобы длительная жизнь не превратилось в «смерть во время жизни». Поэтому движение вперед может быть только комплексным – великие космологические цели, продление биологической жизни, управление развитием (включая катастрофы) и управление будущим.

Александр Селиванов, Развитие объектов. Наука управления будущим, 2016