Неточные совпадения
Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце
человеческое; когда цитуется фраза, что
кровь «освежает»; когда вся жизнь проповедуется в комфорте.
— Так что же! У нас нет жизни, нет драм вовсе: убивают в драке, пьяные, как дикари! А тут в кои-то веки завязался настоящий
человеческий интерес, сложился в драму, а вы — мешать!.. Оставьте, ради Бога! Посмотрим, чем разрешится…
кровью, или…
А хозяин, как нарочно, пустился опять толковать о спиритизме и о каких-то фокусах, которые будто бы сам видел в представлении, а именно как один приезжий шарлатан, будто бы при всей публике, отрезывал
человеческие головы, так что
кровь лилась, и все видели, и потом приставлял их опять к шее, и что будто бы они прирастали, тоже при всей публике, и что будто бы все это произошло в пятьдесят девятом году.
— А спасенье есть. Вот оно, легкое, радостное. Спасенье это — пролитая за нас
кровь единственного сына Бога, отдавшего себя за нас на мучение. Его мучение, его
кровь спасает нас. Братья и сестры, — опять со слезами в голосе заговорил он, — возблагодарим Бога, отдавшего единственного сына в искупление за род
человеческий. Святая
кровь его…
Империалистическая воля пролила много
крови в
человеческой истории, но за ней скрыта была идея мирового единства человечества, преодолевающего всякую национальную обособленность, всякий провинциализм.
Что же мы, шакалы, жаждущие
крови человеческой?
— Это
кровь, Феня, — проговорил он, со странным выражением смотря на нее, — это
кровь человеческая, и, Боже, зачем она пролилась!
Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни
человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей
крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
«А когда он воротился, — с волнением прибавила Феня, — и я призналась ему во всем, то стала я его расспрашивать: отчего у вас, голубчик Дмитрий Федорович, в
крови обе руки», то он будто бы ей так и ответил, что эта
кровь —
человеческая и что он только что сейчас человека убил, — «так и признался, так мне во всем тут и покаялся, да вдруг и выбежал как сумасшедший.
Оговорюсь: я убежден, как младенец, что страдания заживут и сгладятся, что весь обидный комизм
человеческих противоречий исчезнет, как жалкий мираж, как гнусненькое измышление малосильного и маленького, как атом,
человеческого эвклидовского ума, что, наконец, в мировом финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит его на все сердца, на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей, всей пролитой ими их
крови, хватит, чтобы не только было возможно простить, но и оправдать все, что случилось с людьми, — пусть, пусть это все будет и явится, но я-то этого не принимаю и не хочу принять!
Как это все укладывалось в его голове и почему это казалось ему так просто — объяснить не легко, хотя и не совсем невозможно: обиженный, одинокий, без близкой души
человеческой, без гроша медного, да еще с
кровью, зажженной вином, он находился в состоянии, близком к помешательству, а нет сомнения в том, что в самых нелепых выходках людей помешанных есть, на их глаза, своего рода логика и даже право.
«Нет, не видать тебе золота, покамест не достанешь
крови человеческой!» — сказала ведьма и подвела к нему дитя лет шести, накрытое белою простынею, показывая знаком, чтобы он отсек ему голову.
— Поймите же, Лизавета Егоровна, что я не могу, я не в силах видеть этих ничтожных людей, этих самозванцев, по милости которых в
человеческом обществе бесчестятся и предаются позору и посмеянию принципы, в которых я вырос и за которые готов сто раз отдать всю свою
кровь по капле.
Вихрову в этом поручении, сверх того, было приятно и то, что он тут будет иметь дело с убийцею и станет открывать пролитую
кровь человеческую. Он в тот же вечер пошел к Захаревским, которых застал всех в сборе, и рассказал им о своем отъезде. Известие это, видимо, очень испугало и огорчило Юлию.
— Да, каждый день жарят по лубу, чтобы верность в руке не пропала… а вот, судырь, их из кучеров или лакеев николи не бывает, а все больше из мясников; привычней, что ли, они, быков-то и телят бивши, к
крови человеческой. В Учне после этого самого бунты были сильные.
— Если то, чтобы я избегал каких-нибудь опасных поручений, из страха не выполнял приказаний начальства, отступал, когда можно еще было держаться против неприятеля, — в этом, видит бог и моя совесть, я никогда не был повинен; но что неприятно всегда бывало, особенно в этой проклятой севастопольской жарне: бомбы нижут вверх, словно ракеты на фейерверке, тут видишь
кровь, там мозг
человеческий, там стонут, — так не то что уж сам, а лошадь под тобой дрожит и прядает ушами, видевши и, может быть, понимая, что тут происходит.
— Не за копейку надо стоять, а — за справедливость, — вот! Дорога нам не копейка наша, — она не круглее других, но — она тяжеле, — в ней
крови человеческой больше, чем в директорском рубле, — вот! И не копейкой дорожим, —
кровью, правдой, — вот!
Нередко по этому поводу вспоминались ему чьи-то давным-давно слышанные или читанные им смешные слова, что
человеческая жизнь разделяется на какие-то «люстры» — в каждом люстре по семи лет — и что в течение одного люстра совершенно меняется у человека состав его
крови и тела, его мысли, чувства и характер.
Знаем тоже его не сегодня; может, своими глазами видали, сколько все действия этого человека на интересе основаны: за какие-нибудь тысячи две-три он мало что ваше там незаконное свидетельство, а все бы дело вам отдал — берите только да жгите, а мы-де начнем новое, — бывали этакие случаи, по смертоубийствам даже, где уж точно что
кровь иногда вопиет на небо; а вы, слава богу, еще не душу
человеческую загубили!
— Почему же не дадут? Что ты такое говоришь? Государственная тайна, что ли, это? — горячился Сверстов. — Ведь понимаешь ли ты, что это мой нравственный долг!.. Я клятву тогда над трупом мальчика дал, что я разыщу убийцу!.. И как мне бог-то поспособствовал!.. Вот уж справедливо, видно, изречение, что
кровь человеческая вопиет на небо…
„Но великий человек не приобщался нашим слабостям! Он не знал, что мы плоть и
кровь! Он был велик и силен, а мы родились и слабы и худы, нам нужны были общие уставы
человеческие!“ [Речь профессора Московского университета Морошкина: „Об уложении и его дальнейшем развитии“. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)]
Растрепанная и всклоченная голова Препотенского, его потное, захватанное красным кирпичом лицо, испуганные глаза и длинная полураздетая фигура, нагруженная
человеческими костями, а с пояса засыпанная мелким тертым кирпичом, издали совсем как будто залитая
кровью, делала его скорее похожим на людоеда-дикаря, чем на человека, который занимается делом просвещения.
Отв. — «Кто прольет
кровь человеческую между людьми, того самого
кровь прольется». Быт. IX, 6.
Но как скоро дело касается войны, т. е. пролития
крови человеческой потоками, так люди нынешнего времени уже не заботятся о достаточной причине.
«Одно из первых предписаний вечного закона, написанного в совести всех людей, — говорит аббат Дефурни, — есть запрещение отнятия жизни своего ближнего, пролития
крови (без достаточной причины, не будучи принужденным к тому необходимостью); это одно из тех предписаний, которое глубже всех других врезано в сердце
человеческом…
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями
человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки
крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
Когда же он привел в порядок обе новые деревни — Куролесово и Парашино, устроил в них господские усадьбы с флигелями, а в Парашине небольшой помещичий дом; когда у него стало мало дела и много свободного времени, — пьянство, с его обыкновенными последствиями, и буйство совершенно овладели им, а всегдашняя жестокость мало-помалу превратилась в неутолимую жажду мук и
крови человеческой.
Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила
человеческого мяса и выпила
крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны, они стали прозрачней и светлей.
Сражайся как сын Милославского, но щади безоружного врага, не проливай напрасно
крови человеческой.
Завтра, когда будет всходить солнце, это
человеческое лицо исказится нечеловеческой гримасой, зальется густою
кровью мозг и вылезут из орбит остекленевшие глаза, — но сегодня она спит тихо и улыбается в великом бессмертии своем.
Уже не завтрашних убийц боялся он, — они исчезли, забылись, смешались с толпою враждебных лиц и явлений, окружающих его
человеческую жизнь, — а чего-то внезапного и неизбежного: апоплексического удара, разрыва сердца, какой-то тоненькой глупой аорты, которая вдруг не выдержит напора
крови и лопнет, как туго натянутая перчатка на пухлых пальцах.
Видел я её, мать мою, в пространстве между звёзд, и как гордо смотрит она очами океанов своих в дали и глубины; видел её, как полную чашу ярко-красной, неустанно кипящей, живой
крови человеческой, и видел владыку её — всесильный, бессмертный народ.
Ко славе вашей, Россияне! — скажет некогда История, — что у вас первых престала литься
кровь человеческая на эшафотах!
Питаясь в течение многих поколений такими концентрированными химическими составами, которые бы переходили в
кровь полностью и без предварительной обработки пищеварительными жидкостями,
человеческий организм мог бы освободиться в значительной степени от излишней ноши пищеварительных органов, причем сбережения в строительном материале и в материале на поддержание их жизнедеятельности могли бы идти на усиление более благородных высших органов (Сеченов).
Единственно посредством наблюдения над мертвым
человеческим телом Гарвей открыл тот факт, что клапаны жил дозволяют
крови течь только в известном направлении…» (Нужно заметить, что знаменитый трактат Гарвея о кровообращении почти сплошь состоит из описаний опытов, произведенных Гарвеем над живыми животными; вот заглавия нескольких глав трактата: Сар.
Вид
человеческих скорбей,
кровь, судебные вскрытия и пр. не производят якобы на него никакого впечатления.
Ибо Бог «от одной
крови произвел весь род
человеческий… дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли; хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем, и движемся, и существуем» (Деян.
И нельзя их любить живой
человеческой любовью, ибо изваянная Галатея в мраморной красе своей все же лишена теплоты мускулов и
крови, есть подделка.
Первая задача исчерпывает собой положительное содержание «язычества» [Ап. Павел в речи в Афинском ареопаге, обращенной к язычникам, дает такую картину религиозного процесса: «От одной
крови Бог произвел весь род
человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся, и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» (Деян. ап. 17:26-8); сродная мысль выражается им же: «Что можно знать о Боге, явно им (язычникам), ибо Бог явил им.
А чаще и больше всего споров ведется про антихриста, народился он, проклятый, или еще нет, и каков он собой: «чувственный», то есть с руками, с ногами, с плотью и с
кровью, или только «духовный» — невидимый и неслышимый, значит, духом противления Христу и соблазнами рода
человеческого токмо живущий…
Не успели Форов и Евангел сделать вперед еще десять шагов, как пред ними, в глубине окопа, вырисовалась небольшая
человеческая фигура, покрытая большим белым платком, один угол которого был обвязан вокруг головы и закрывал все лицо, между тем как остальная часть его закрывала грудь и колена, вся эта часть была залита коричневым потоком застывшей
крови.
Но и с чисто
человеческой, деловой точки зрения нельзя не уважать человека, у которого руки в
крови!
Всю жизнь стрелы попадают в больное от самолюбия
человеческое сердце, и человек бессилен против этих стрел, он истекает
кровью.
— Но отчего же, отчего? Пойми, Леня, для меня это смертельный вопрос… Зачем вы эту грязь разводите вокруг себя, эту
кровь? Это хамство, это измывательство над людьми? Ведь такого циничного надругательства над жизнью никогда еще, нигде не было! Вы так все обставили, что только хамы и карьеристы могут к вам идти, и те, кому власть, как вино. И все
человеческие слова отскакивают от вас, как вот если камушки бросать в эту скалу.
Рассказывал, как в молодости Никита был «суров и мятежник», как обижал он людей и как явилось ему знамение: жена его варила мясо и увидела в кастрюле кипящую
кровь; в
крови мелькали
человеческие головы, руки и ноги.
Страшно усталый я лежал на кровати. В душу въедался оскоминный привкус
крови. Жизнь кругом шаталась, грубо-пьяная и наглая. Спадали покровы. Смерть стала простою и плоскою, отлетало от
крови жуткое очарование. На муки
человеческие кто-то пошлый смотрел и тупо смеялся. Непоправимо поруганная жизнь
человеческая, — в самом дорогом поруганная, — в таинстве ее страданий.
На мучительный вопрос о мировом зле и страдании давали свой ответ и люди, стоящие на вершине
человеческой иерархии, как люди царской
крови Сакия Муни, как император Марк Аврелий, и люди, стоящие на самой низшей ступени
человеческой иерархии, как раб Эпиктет и как плотник Иисус, давший божественный ответ на это вопрошание.
Тут проблема судьбы
человеческой индивидуальности поставлена с такой потрясающей силой, что
кровь стынет от ужаса.].
Прибавьте к этому пламенное воображение и кипучую
кровь, весь этот
человеческий волканизм, с одной стороны, с другой — примешайте вкрадчивую любезность, ум, страсть в каждом движении и звуке голоса — и рецепт любви готов. Маленький доктор, в блондиновом паричке и с двумя крылышками за плечами, попав раз к таким пациентам, то и дело посещает их и каждый раз, очинивши исправно свое перо, пишет на сигнатурке: repetatur [Повторить (лат.).] прибавить того, усилить сего.
Добыть ее для себя чего бы это ему ни стоило, стало его заветной мечтой, его непременным желанием, если хотите, капризом, но капризом, исполнение которого Малюта готов был купить, не задумавшись, ценою потоков неповинной
крови, ценою сотней
человеческих жизней.