Неточные совпадения
Бедная женщина
ходила по своим
горницам как тень и вся дрожала, когда слышала шаги мужа.
По неловкому молчанию сидевших гостей Нюрочка поняла, что она помешала какому-то разговору и что стесняет всех своим присутствием. Посидев для приличия минут десять, она начала прощаться. Сцена расставанья
прошла довольно холодно, а Парасковья Ивановна догнала Нюрочку уже в сенях, крепко обняла и торопливо перекрестила несколько раз. Когда Нюрочка выходила из
горницы, Таисья сказала ей...
Ходит отец Николай
по горнице; портреты епархиальных архиереев рассматривает; рад-радехонек, когда пробьет наконец девять часов.
Долго и молча отец
ходил по двору, заглядывая во все углы, словно искал, где бы спрятаться, а когда, наконец, вошёл в свою
горницу, то плотно прикрыл за собою дверь, сел на кровать и, поставив сына перед собою, крепко сжал бёдра его толстыми коленями.
Да и повёл за собою.
Ходит быстро, мелкими шажками, шубёнка у него старенькая и не
по росту, видно, с чужого плеча. Молоденький он, худущий и смятенный; придя к себе домой, сразу заметался, завертелся недостойно сана, бегает из
горницы в
горницу, и то за ним стул едет, то он рукавом ряски со стола что-нибудь смахнёт и всё извиняется...
После свадьбы дома стало скучнее: отец словно в масле выкупался — стал мягкий, гладкий; расплывчато улыбаясь в бороду, он
ходил — руки за спиною —
по горницам, мурлыкая, подобно сытому коту, а на людей смотрел, точно вспоминая — кто это?
В брагинском доме было тихо, но это была самая напряженная, неестественная тишина. «Сам»
ходил по дому как ночь темная; ни от кого приступу к нему не было, кроме Татьяны Власьевны. Они запирались в
горнице Гордея Евстратыча и подолгу беседовали о чем-то. Потом Гордей Евстратыч ездил в Полдневскую один, а как оттуда вернулся, взял с собой Михалка, несколько лопат и кайл и опять уехал. Это были первые разведки жилки.
Гордей Евстратыч
ходил из угла в угол
по горнице с недовольным, надутым лицом; ему не нравилось, что старуха отнеслась как будто с недоверием к его жилке, хотя, с другой стороны, ему было бы так же неприятно, если бы она сразу согласилась с ним, не обсудив дела со всех сторон.
— Ну, тогда пусть Вуколу достается наша жилка, — с сдержанной обидой в голосе заговорил Гордей Евстратыч, начиная
ходить по своей
горнице неровными шагами. — Ему небось ничего не страшно… Все слопает. Вон лошадь у него какая: зверина, а не лошадь. Ну, ему и наша жилка к рукам подойдет.
— Нет, все здоровы, а только что-то неладно… Вон в горнице-то у Гордея Евстратыча до которой поры
по ночам огонь светится. Потом сама-то старуха к отцу Крискенту
ходила третьева дни…
Ариша набросила свой ситцевый сарафан, накинула шаль на голову и со страхом переступила порог
горницы Гордея Евстратыча. В своем смущении, с тревожно смотревшими большими глазами, она особенно была хороша сегодня. Высокий рост и красивое здоровое сложение делали ее настоящей красавицей. Гордей Евстратыч ждал ее,
ходя по комнате с заложенными за спину руками.
Эти признаки были следующие: в
горнице Гордея Евстратыча
по ночам горит огонь до второго и до третьего часу, невестки о чем-то перешептываются и перебегают
по комнатам без всякой видимой причины, наконец, сама Татьяна Власьевна
ходила к о.
На вопрос же матери, о чем я плачу, я отвечал: «Сестрица ничего не понимает…» Опять начал я спать с своей кошкой, которая так ко мне была привязана, что
ходила за мной везде, как собачонка; опять принялся ловить птичек силками, крыть их лучком и сажать в небольшую
горницу, превращенную таким образом в обширный садок; опять начал любоваться своими голубями, двухохлыми и мохноногими, которые зимовали без меня в подпечках
по разным дворовым избам; опять начал смотреть, как охотники травят сорок и голубей и кормят ястребов, пущенных в зиму.
Прозвенел он чистым серебряным голосочком «бя-я-я», и вдруг уже чует Михайлица, что он
по молебной
горнице ходит, копытками-то этак
по половицам чок-чок-чок частенько перебирает и все будто кого ищет.
Год
прошел, другой
проходит, а жена Аггеева все думает, что муж ее вместе с нею в палатах живет. Только удивляется она, отчего муж ее стал смирен и добр: не казнит никого и не наказывает; на охоту не ездит, а только в церковь
ходит да разбирает ссоры и тяжбы и мирит поссорившихся. Видится она с ним редко; посмотрит он на нее кротко, не по-прежнему, скажет ласковое слово и уйдет в свою
горницу, и там затворится и сидит один.
Заложив руки за спину, быстро стала она
ходить взад и вперед
по горнице.
Фленушка с Марьюшкой ушли в свои
горницы, а другие белицы, что
ходили гулять с Прасковьей Патаповной, на дворе стояли и тоже плакали. Пуще всех ревела, всех голосистей причитала Варвара, головница Бояркиных, ключница матери Таисеи. Она одна из Бояркиных
ходила гулять к перелеску, и когда мать Таисея узнала, что случилось, не разобрав дела, кинулась на свою любимицу и так отхлестала ее
по щекам, что у той все лицо раздуло.
Канонница с хозяйскими дочерьми вышла. Аксинья Захаровна мыла и прибирала чашки. Патап Максимыч зачал
ходить взад и вперед
по горнице, заложив руки за спину.
Вышла из
горницы Марьюшка, а Фленушка по-прежнему взад да вперед
по горнице быстро
ходила… «Надо Параше здесь остаться». Так она придумала.
Глядя на дочь, Аксинья Захаровна только руками
по полам хлопает, а Патап Максимыч исподлобья сурово поглядывает; но, помня прошлое, себя сдерживает, словечка не вымолвит,
ходит себе взад да вперед
по горнице, поскрипывая новыми сапогами.
Ушла в свою боковушку Аксинья Захаровна. А Патап Максимыч все еще
ходил взад и вперед
по горнице. Нейдет сон, не берет дрема.
Широкими шагами
ходит Патап Максимыч взад и вперед
по горнице.
Долго
ходил взад и вперед Патап Максимыч. Мерный топот босых ног его раздавался
по горнице и в соседней боковушке. Аксинья Захаровна проснулась, осторожно отворила дверь и, при свете горевшей у икон лампады, увидела ходившего мужа. В красной рубахе, весь багровый, с распаленными глазами и всклоченными волосами, страшен он ей показался. Хотела спрятаться, но Патап Максимыч заметил жену.
Но когда Колышкин с Алексеем ушли, Патап Максимыч даже не прилег… Долго
ходил он взад и вперед
по горнице, и много разных дум пронеслось через его седую голову.
Вскочил с постели Патап Максимыч и, раздетый, босой, заложа руки за спину,
прошел в большую
горницу и зачал
ходить по ней взад и вперед.
Скромно вышла Фленушка из Манефиной кельи, степенно
прошла по сенным переходам. Но только что завернула за угол, как припустит что есть мочи и лётом влетела в свою
горницу. Там у окна, пригорюнясь, сидела Марья головщица.
— Врет! — топнув ногой, вскрикнула Фленушка и быстрыми шагами стала
ходить взад и вперед
по горнице. — Не уехать ему!.. Не пущу!.. Жива быть не хочу, а уж он не уедет!.. На Казанскую быть ему венчану… Смерти верней!..
У Патапа Максимыча в самом деле новые мысли в голове забродили. Когда он
ходил взад и вперед
по горницам, гадая про будущие миллионы, приходило ему и то в голову, как дочерей устроить. «Не Снежковым чета женихи найдутся, — тогда думал он, — а все ж не выдам Настасью за такого шута, как Михайло Данилыч… Надо мне людей богобоязненных, благочестивых, не скоморохов, что теперь
по купечеству пошли. Тогда можно и небогатого в зятья принять, богатства на всех хватит».
Таня вышла. Марья Гавриловна стала
ходить взад и вперед
по горнице.
— Говори, — отрезал Патап Максимыч и, не взглянув на сестру, продолжал
ходить взад и вперед
по горнице.
Словом не с кем перекинуться: сестра пó
ходя дремлет, Евпраксеюшка каноны читает, Аксинья Захаровна день-деньской бродит
по горницам, охает, хнычет да ключами побрякивает и все дочерей молиться за тетку заставляет…
И в душевном смятенье стал
ходить он
по горницам; то на одном кресле посидит, то на другом, то к окну подойдет и глядит на безлюдную улицу, то перед печкой остановится и зачнет медные душники разглядывать… А сам то и дело всем телом вздрагивает…
И они
прошли в кабачную
горницу, расселись в уголку перед столиком и спросили себе полуштоф. Перед стойкой, за которой восседала плотная солдатка-кабатчица в пестрых ситцах, стояла кучка мужиков, с которыми вершил дело захмелевший кулак в синей чуйке немецкого сукна. Речь шла насчет пшеницы. По-видимому, только что сейчас совершено было между ними рукобитье и теперь запивались магарычи. Свитка достал из котомки гармонику и заиграл на ней развеселую песню.
Сняв сапоги, в одних чулках Марко Данилыч всю ночь
проходил взад и вперед
по соседней
горнице, чутко прислушиваясь к тяжелому, прерывистому дыханью дочери и при каждом малейшем шорохе заглядывая в щель недотво́ренной двери.
И за чай не раз принимался Смолокуров, и
по горнице взад да вперед
ходил, и в торговые книги заглядывал, а Зиновья Алексеича нет как нет.
— Ахти, засиделась я у вас, сударыня, — вдруг встрепенулась Анисья Терентьевна. — Ребятенки-то, поди, собралися на учьбу́, еще, пожалуй, набедокурят чего без меня, проклятики — поди, теперь на головах чать
по горнице-то
ходят. Прощайте, сударыня Дарья Сергевна. Дай вам Бог в добром здоровье и в радости честну́ю Масленицу проводить. Прощайте, сударыня.
Слышит Дуня — смолкли песни в сионской
горнице. Слышит —
по обеим сторонам кладовой раздаются неясные голоса, с одной — мужские, с другой — женские. Это Божьи люди в одевальных комнатах снимают «белые ризы» и одеваются в обычную одежду. Еще
прошло несколько времени, голоса стихли, послышался топот, с каждой минутой слышался он тише и тише. К ужину, значит, пошли. Ждет Дуня. Замирает у ней сердце — вот он скоро придет, вот она узнает тайну, что так сильно раздражает ее любопытство.
«Прыгает, видно, девка по-козьему, а как косу-то под повойник подберут, станет
ходить серой утицей, — подумал Чапурин, когда вышла из
горницы Аграфена Петровна. — Девичьих прихотей не перечесть, и на девкин норов нет угодника и не бывало».
В одном из таких госпиталей, в белой, чистой, просторной
горнице лежит Милица. Ее осунувшееся за долгие мучительные дни болезни личико кажется неживым. Синие тени легли под глазами… Кожа пожелтела и потрескалась от жара. Она
по большей части находится в забытьи. Мимо ее койки медленно, чуть слышно
проходят сестрицы. Иногда задерживаются, смотрят в лицо, ставят термометр, измеряющий температуру, перебинтовывают рану, впрыскивают больной под кожу морфий…
Войдя в избу и заперев дверь на внутренний засов, Кузьма стал
ходить назад и вперед
по горнице. Теперь, когда цель была достигнута, когда Фимка была спасена от лютости своей барыни, и когда даже сама эта барыня выразила ей и ему свое доброе расположение, в его сердце, далеко незлобивого Кузьмы, зашевелилось чувство жалости к старику.
И старушка, отвесив поясной поклон, вышла из
горницы. Семен Аникич сел было за счеты, но ему, видимо, в этот день не считалось. Он встал и начал
ходить взад и вперед
по горнице.
Ермак Тимофеевич, как и накануне,
прошел не прямо в светлицу Ксении Яковлевны, а в
горницу Семена Иоаникиевича, которого застал,
по обыкновению, за сведением счетов. Громадное соляное и рудное дело Строгановых требовало неустанного внимания со стороны хозяев, хотя у каждой отрасли дела был поставлен доверенный набольший, но недаром молвится русская пословица: «Хозяйский глазок — смотрок».
Он вошел в светлицу, где застал сенных девушек, сбившихся в кучу и о чем-то оживленно беседовавших шепотом. Увидев Семена Иоаникиевича и Антиповну, они бросились
по своим местам и притихли. Хозяин
прошел в следующую
горницу.
—
Проходите,
проходите, матушка, в
горницу… Все расскажу
по порядку… Может, советом мне поможете, что делать… Ум хорошо, а два лучше… Свой-то я на старости лет растеряла…
— Нет, не бывать тому! — воскликнул Семен Иоаникиевич и начал
ходить в волнении
по своей
горнице.
— Чай, у себя в
горнице,
по обыкновению, за книгой сидит. С нынешнего года к лекарской науке пристрастился, у Бомелия в учениках
ходит!