Неточные совпадения
Уже стул, которым он вздумал было защищаться, был вырван крепостными людьми из рук его, уже, зажмурив глаза, ни жив ни мертв, он готовился отведать черкесского чубука своего хозяина, и бог знает чего бы ни случилось с ним; но
судьбам угодно было спасти бока, плеча и все благовоспитанные части нашего
героя.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы с ума от любви к народу, от страха за его
судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
В гражданстве северной державы,
В ее воинственной
судьбе,
Лишь ты воздвиг,
герой Полтавы,
Огромный памятник себе.
«А что, — думалось ему, — не уверовать ли и мне в бабушкину
судьбу: здесь всему верится, — и не смириться ли, не склонить ли голову под иго этого кроткого быта, не стать ли
героем тихого романа?
Судьба пошлет и мне долю, удачу, счастье. Право, не жениться ли!..»
Герой «Медного всадника» посылает проклятие чудотворному строителю Петру с «частной» точки зрения, от лица индивидуальной
судьбы, противополагающей себя
судьбе исторической, национальной, мировой.
Но все-таки меня смущает их холодное обращение между собою, и не столько за них я стыжусь, сколько за себя: неужели
судьба моя как романиста состоит в том, чтобы компрометировать перед благовоспитанными людьми всех моих героинь и
героев?
Заинтересованный песней, он знакомился с ее
героями, с их
судьбой, с
судьбой своей родины.
Папа Порфирия Петровича был сельский пономарь; maman — пономарица. Несомненно, что
герою нашему предстояла самая скромная будущность, если б не одно обстоятельство. Известно, что в древние времена по селам и весям нашего обширного отечества разъезжали благодетельные гении, которые замечали природные способности и необыкновенное остроумие мальчиков и затем, по влечению своих добрых сердец, усердно занимались устройством
судеб их.
В настоящем случае трудно даже сказать, какого рода ответ дал бы
герой мой на вызов капитана, если бы сама
судьба не помогла ему совершенно помимо его воли. Настенька, возвратившись с кладбища, провела почти насильно Калиновича в свою комнату. Он было тотчас взял первую попавшуюся ему на глаза книгу и начал читать ее с большим вниманием. Несколько времени продолжалось молчание.
Роман кончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воцарился в доме, в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много приличных объяснений; но, в сущности, все эти объяснения теперь совершенно лишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений скажу лишь несколько слов о дальнейшей
судьбе всех
героев моего рассказа: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это даже предписано правилами.
— И не я, — с жаром перебил наш
герой, — и не я! Сердце мое говорит мне, Яков Петрович, что не я виноват во всем этом. Будем обвинять
судьбу во всем этом, Яков Петрович, — прибавил господин Голядкин-старший совершенно примирительным тоном. Голос его начинал мало-помалу слабеть и дрожать.
Улыбаясь, что-то бормоча себе под нос, немного недоумевая, но во всяком случае почти совершенно примиренный с людьми и
судьбою, начал пробираться
герой наш куда-то сквозь густую массу гостей.
Голосом, полным рыданий, примиренный с людьми и
судьбою и крайне любя в настоящее мгновение не только Олсуфия Ивановича, не только всех гостей, взятых вместе, но даже и зловредного близнеца своего, который теперь, по-видимому, вовсе был не зловредным и даже не близнецом господину Голядкину, но совершенно посторонним и крайне любезным самим по себе человеком, обратился было
герой наш к Олсуфию Ивановичу с трогательным излиянием души своей; но от полноты всего, в нем накопившегося, не мог ровно ничего объяснить, а только весьма красноречивым жестом молча указал на свое сердце…
«Ведь вот
судьба! — говорил наш
герой.
В то же самое воскресенье, в которое, по воле
судеб, моему
герою назначено было испытать столько разнообразно неприятных ощущений, граф, начавший ждать Анну Павловну еще с десяти часов утра, ходил по своей огромной гостиной.
Тогда еще не возвышались
Чинами, славою пустой;
Еще поля не орошались
Той кровию, что льет
герой.
Довольствуясь своей
судьбою,
Не зрел владыки над собою
Рожденный вольным человек.
Он богу лишь повиновался,
Которым мир сей основался.
О, коль счастлив был оный век!
Конечно, читатель из одного того, что
герой мой, наделенный по воле
судеб таким прекрасным вкусом, проживал в нумерах Татьяны Ивановны, — из одного этого может уже заключить, что обстоятельства Хозарова были не совсем хороши; я же, с своей стороны, скажу, что обстоятельства его были никуда не годны.
Уж близко роковое поле.
Кому-то пасть решит
судьба?
Вдруг им послышалась стрельба;
И каждый миг всё боле, боле,
И пушки голос громовой
Раздался скоро за горой.
И вспыхнул князь, махнул рукою:
«Вперед! — воскликнул он, — за мною!»
Сказал и бросил повода.
Нет! так прекрасен никогда
Он не казался! повелитель,
Герой по взорам и речам,
Летел к опасным он врагам,
Летел, как ангел-истребитель;
И в этот миг, скажи, Селим,
Кто б не последовал за ним?
Далеко от сраженья, меж кустов,
Питомец смелый трамских табунов,
Расседланный, хладея постепенно,
Лежал издохший конь; и перед ним,
Участием исполненный живым,
Стоял черкес, соратника лишенный;
Крестом сжав руки и кидая взгляд
Завистливый туда, на поле боя,
Он проклинать
судьбу свою был рад;
Его печаль — была печаль
героя!
И весь в поту, усталостью томим,
К нему в испуге подскакал Селим
(Он лук не напрягал еще, и стрелы
Все до одной в колчане были целы).
После этих двух важных в жизни нашего
героя событий в
судьбе его произошел большой перелом: охочий ходок с почтою, он уже не захотел ездить с почтарем и стал искать себе другого места, — опять непременно там же, в Солигаличе, чтобы не расстаться с матерью, которая в то время уже остарела и, притупев зрением, стала хуже печь свои пироги.
Но Кольцов, свыкшийся с простой и не совсем привлекательной действительностью, рад был отдохнуть в этом воображаемом мире, рад был помечтать над
судьбою романических
героев; на него эти рассказы —
«Воины! В последний раз да обратятся глаза ваши на сей град, славный и великолепный:
судьба его написана теперь на щитах ваших! Мы встретим вас со слезами радости или отчаяния, прославим
героев или устыдимся малодушных. Если возвратитесь с победою, то счастливы и родители и жены новогородские, которые обнимут детей и супругов; если возвратитесь побежденные, то будут счастливы сирые, бесчадные и вдовицы!.. Тогда живые позавидуют мертвым!
Мы видим Ромео, мы видим Джульетту, счастью которых ничто не мешает, и приближается минута, когда навеки решится их
судьба, — для этого Ромео должен только сказать: «Я люблю тебя, любишь ли ты меня?» — и Джульетта прошепчет: «Да…» И что же делает наш Ромео (так мы будем называть
героя повести, фамилия которого не сообщена нам автором рассказа), явившись на свидание с Джульеттой?
Но хотя и со стыдом, должны мы признаться, что принимаем участие в
судьбе нашего
героя.
Но здесь мы оставим нашего
героя, — до другого раза, потому что здесь начинается совершенно особое и новое приключение. Когда-нибудь мы доскажем, господа, все эти бедствия и гонения
судьбы. Но согласитесь сами, что ревность — страсть непростительная, мало того: даже — несчастие!..
Весь мир олицетворен: каждая река, каждый лес, каждый пригорок — являются вместилищем высших сил, и самые боги являются между людьми, принимают участие в их действиях, помогают им, противятся, смешиваются с ними, иногда сами поражаются их
героями, полубогами, и над всем этим тяжко властвует непостижимая, неотразимая, грозная сила
судьбы…
Мы не будем объяснять
судьбы Семена Ивановича прямо фантастическим его направлением; но, однако ж, не можем не заметить читателю, что
герой наш — человек несветский, совсем смирный и жил до того самого времени, как попал в компанию, в глухом, непроницаемом уединении, отличался тихостию и даже как будто таинственностью, ибо все время последнего житья своего на Песках лежал на кровати за ширмами, молчал и сношений не держал никаких.
Мы всесторонне зависим от выше нас стоящих сил. Это ощущение крепко сидит в гомеровском эллине. Каждый из
героев знает: что бы он ни делал, как бы ни старался — случится то, что заранее определено
судьбою...
Могучие
герои и полубоги, изнемогая в неравной борьбе, корчатся под сокрушающими ударами «сумрачной, тяжкодарной
судьбы».
«Необходимо, чтоб
судьба трагического
героя изменялась не из несчастья в счастье, а наоборот, — из счастья в несчастье, и притом не вследствие порочности, но вследствие великой ошибки человека.
Мы имеем возможность удовлетворить этому желанию, не рискуя таким образом предупредить события в предстоящем им развитии, и спешим служить этою возможностию лицам, заинтересованным
судьбой наших
героев.
О других
героях этого дня пока было словно позабыто: некоторым занимавшимся их
судьбой мнилось, что Горданова и Подозерова ждет тягчайшая участь впереди, но справедливость требует сказать, что двумя этими субъектами занимались лишь очень немногие из губернского бомонда; наибольшее же внимание масс принадлежало майору.
Прикрываясь пальто, надетым в накидку, Павел Павлович медленным шагом обходил позицию. Всюду под деревьями, на подостланных шинелях, спали солдаты. Любавин вглядывался в их загорелые лица, полные безответной покорности
судьбе, в эти, с виду такие невзрачные, простодушные лица, но принадлежащие тем серым, незаметным
героям, от которых зависели теперь
судьбы России. И, глядя на них, Любавин думал...
Между тем, когда Пекторалис, находясь в таком ужасном поистине состоянии, переживал самые отчаянные минуты, в
судьбе его уже готов был неожиданный кризис, который я не знаю как назвать — благополучным или неблагополучным. Дело в том, что в это же время и в
судьбе Сафроныча происходило событие величайшей важности — событие, долженствовавшее резко и сильно изменить все положение дел и закончить борьбу этих двух
героев самым невероятнейшим финалом.
В то время, когда в доме князя Василия Прозоровского происходили описанные нами сцены, хотя и имеющие на первый взгляд чисто домашнее значение, но долженствующие отразиться не только на дальнейшей
судьбе наших
героев, но даже отчасти на грядущих исторических событиях, в других, более или менее отдаленных от Москвы городах и весях русских шла спешная, непонятная обывателям государственная работа.
На его театральной
судьбе, впрочем, не оправдалось замечание другого
героя этой пьесы, Аркадия Счастливцева: «Нынче оралы-то не в моде»!..
Герои Достоевского знаменуют новый момент в человеческой
судьбе внутри христианского мира, более поздний момент, чем Фауст.
Еще
судьба благоприятствовала
героям.
Герой мой известный художник, постоянный баловень
судьбы, женщин, любимец молвы, увенчанный лаврами и славой.
Не подозревая той опасности, которой подвергается ее дочь, Анжелика Сигизмундовна Вацлавская сидела в своем роскошном будуаре и переживала недавнее свидание с дочерью. Мысль, что ее дочь уже взрослая девушка, перенесла Анжель к воспоминаниям ее молодости, и по роковой игре
судьбы одним из
героев далекого прошлого Вацлавской был тот же князь Облонский, покоривший теперь сердце Ирены.
Остается сказать лишь несколько слов о
судьбе оставшихся в живых второстепенных выведенных нами
героев и героинь и о
судьбе останков светлейшего князя Тавриды.
Судьбе главного нашего
героя Николая Герасимовича Савина мы посвятим следующую, последнюю главу нашего правдивого повествования.
Наше правдивое повествование окончено. Говорить о
судьбе остальных
героев и героинь не стоит. Они живут по-прежнему, припеваючи, среди вас, заражая воздух своим тлетворным дыханием.
Эту трагическую
судьбу свободы и показывает Достоевский в
судьбе своих
героев: свобода переходит в своеволие, в бунтующее самоутверждение человека.
Судьба нашего
героя таким образом попала в зависимость от женщины. Но этого мало, другая женщина изменила это решение, что еще более отразилось на его
судьбе.
В то время, когда наш
герой, Николай Герасимович, ездил по «заграничным землям» и проводил время в довольно-таки неуспешных поисках «свободной любви», долженствовавшей заполнить ту мучительную брешь в его сердце, которая была сделана прелестной ручкой очаровательной Гранпа, в
судьбе остальных действующих лиц нашего правдивого повествования произошло много перемен.
В
судьбе своих
героев он рассказывает о своей
судьбе, в их сомнениях — о своих сомнениях, в их раздвоениях — о своих раздвоениях, в их преступном опыте — о тайных преступлениях своего духа.
В то время, когда последние события частной жизни наших
героев происходили в Москве, в Петербурге совершались события государственной важности, которые, впрочем, служили лишь прелюдией к чрезвычайной важности «действу», имевшему влияние на исторические
судьбы России вообще и на
судьбу действующих лиц нашего правдивого повествования в частности. Незадолго до описываемого нами времени скончалась императрица Елисавета Петровна.
Мы возвратимся несколько назад, чтобы разыскать последствия этого предупреждения графа Ивана Павловича, не замедлившие обнаружиться и отразившиеся на
судьбе некоторых наших
героев и героинь.
Произошло восстание Евгения,
героя «Медного Всадника», против Петра, маленьких людей с их маленькими и частными интересами против великой
судьбы народа, против государства и культуры.