Игорь и Милица

Сырое, промозглое осеннее утро. С самого рассвета моросит мелкий, нудный, пронизывающий дождь. Хмуро повисло над землей серое, все затянутое свинцовой пеленой небо. В выбоинах, поросших травой, в придорожных рвах и канавах — всюду лужи и ручьи. Печально поникшие стоят с заметно поредевшей листвой деревья: багряные клены, червонно-желтые березы, янтарно-золотые липы. В солнечное погожее утро на фоне голубого неба, они должны казаться прекрасными, но сейчас не то, — сейчас они, как нищие странники, застигнутые в пути непогодой, прикрытые кое-как разноцветным рубищем, протягивают за подаянием свои мокрые ветви-руки. Хороши еще только вечнозеленые ели и сосны. На их тонких острых иглах, как жемчужины, дрожат крупные дождевые слезы; их изумрудная хвоя всегда пышна и свежа.

Маленький отряд расположился невдалеке от лесной опушки. Серые солдатские шинели разостланы на мокрой траве; на этих несложных постелях покоятся мирным сном солдатики. Несколько часовых маячат под прикрытием леса, охраняя их сон.

Всю ночь, пользуясь темнотой, шли они, пробираясь лесной дорогой к позициям уже нащупанного врага. Дошли почти до самой опушки. Лес поредел, за ним потянулось все в кочках и небольших холмиках-буграх огромное поле. По ту сторону этого широкого пустыря, уходя своей стрельчатой верхушкой, подернутой дымкой дождевого тумана, высился белый далекий костел. К нему жались со всех сторон, как дети к матери, домишки-избы небольшого галицийского селения.

Начальнику отряда, высланного вперед командиром корпуса, приказано было занять эту деревушку. Не было ни малейшего сомнения в том, что австрийцы находились в селении, но в какую силу можно было насчитывать засевшего там неприятеля, этого не знал ни сам капитан Любавин, приблизившийся под прикрытием леса первым со своей ротой к передовым позициям врага, и никто из его команды.

За эти последние полтора месяца войны немало пришлось пережить не только России, но и доброй половине европейских государств, застигнутых боевой страдой.

Двадцатого июля 1914 года, тотчас же по объявлении войны нам Германией, вышел Высочайший манифест царя к народу.

В этом манифесте говорилось о несправедливом и жестоком поступке Австрии с Сербией, о бомбардировке беззащитной столицы Сербии Белграда, о том, что недостойный поступок австрийцев заставил Россию, единую по вере и крови со славянскими народами, предложить Австрии свое посредничество — уладить дело её с Сербией миром. Но Австрия отвергла это посредничество, отвергла этот мир. Тогда, в силу создавшихся условий, предусматривая стремление Австрии, a главным образом, её союзницы Германии, постоянного врага и завистницы российской мощи, наша славная родина во избежание такого же нападения и на её невооруженные пределы, решила приготовиться и достойным образом встретить нападение соединенного врага. Наше войско и флот спешно мобилизовались. Вильгельм II, император германский, человек, которому лавры действительно гениального Наполеона и его мировые победы не давали спать, открыто и дерзко выступил с унизительнейшим для нашего дорогого отечества требованием разоружиться. И тотчас же за этим на следующий день последовал со стороны Германии новый, дерзко брошенный нам боевой вызов. Перчатка, кинутая Германией, вернее, ненасытным, жаждущим мировых завоеваний, Вильгельмом была с достоинством поднята Россией, и кровавый пожар войны запылал.

Нечего и говорить, что к Германии присоединилась и её союзница-единомышленница Австрия.

Наши верные, славные и доблестные союзницы-друзья Франция и Англия открыто стали на сторону русского народа, могущественной русской нации.

Едва только прозвучал боевой клич германских народов, как последние не замедлили вторгнуться в пограничные, соседние с Пруссией, русские города и местечки, не успевшие вооружиться, благодаря чрезвычайной стремительности вражеского нападения, и предали их разрушению и грабежу. Сотни несчастных мирных жителей пострадали при этом: их мучили, убивали, расстреливали, уводили в плен, не считаясь ни с полом, ни с возрастом. Особенно пострадали при нашествии тевтонской орды наши города: Калиш, Ченстохов и другие. В то же время немецкие крейсера подвергли бомбардировке мирное, беззащитное побережье Либавы. Но Вильгельму Второму мало было этих дешевых, ничего не стоящих побед над невооруженными русскими пунктами. Захотелось большего, захотелось уподобиться тому же гениальнейшему полководцу мира — Наполеону. Его боевые грезы разгорались, воспламенялись с каждым часом все ярче, все сильнее… Ему уже мерещился успешный, славный поход во Францию. Взятие Парижа. Водружение тевтонских знамен над городами и креитостями французской республики. Но чтобы попасть во Францию, германским войскам прежде всего необходимо было перейти территорию маленького Бельгийского королевства, находящегося между ними, и крошечного герцогства Люксембургского. Маленькая же Бельгия была вне военного положения и вторгаться в её пределы вооруженному войску, без объявления войны по законам было нельзя. Однако, Вильгельм пренебрег всемирными законами и ворвался со своими войсками в маленькое Бельгийское королевство и герцогство Люксембургское в надежде на то, что маленькое королевство не посмеет противостать огромной, могущественной Германской империи и пропустит через свою территорию её вооруженные, направленные во Францию войска. Но маленькая, героическая и гордая Бельгийская страна, во главе с её доблестным королем-героем Альбертом Первым возмутилась против такого насилия и поднялась вся на защиту своей национальной чести во главе со своим королем-героем.

Теперь каждому шагу тевтонского нашествия предшествовали кровопролитные бои с доблестным бельгийским войском. С оружием в руках встречали они насильников. Началась неравная борьба: маленький бельгийский народ, заливая свои мирные поля кровью, всячески старался приостановить дерзкий наплыв огромной тевтонской орды.

В этом неравном бою проявилась еще раз во всей её неприглядности хищная, варварски-жестокая и некультурная природа германской нации. Как дикие звери, набрасывались они на ни в чем неповинного противника, жестоко расправляясь с мирными жителями, тысячами замучивая и расстреливая их, сжигая их селения, разрушая дома, грабя имущества, опустошая их поля и нивы.

Они уничтожали целые города, не считаясь с редкими произведениями красоты и искусства, громя своими разрушительными снарядами великолепные памятники старины. Так погиб старинный бельгийский город Лувен с его классической библиотекой, хранившейся в здании университета. Был занят без боя и полуразрушенный Брюссель, пышная по своей архитектуре с последними сооружениями чудес техники и искусства XX века, столица Бельгии. Была осаждена старинная боевая крепость Льеж, геройски выдерживавшая осаду и в последнюю минуту взорвавшая своими руками свой последний уцелевший форт. После долгих боев, после отступления на север бельгийской армии, много уже позднее, был занят и Антверпен: последний большой город-крепость, где сосредоточилось войско, народ и правительство разоренной Бельгии.

Но несмотря на гибель своих прекрасных и цветущих городов, доблестная бельгийская армия, предводительствуемая самим королем-героем, все еще стойко дралась с наседающим на нее со всех сторон вдесятеро сильнейшим врагом. Тем временем и во Франции шла та же борьба, та же кровавая распря. Нескольким немецким корпусам удалось проникнуть на французскую территорию.

Немцы вытеснили сравнительно слабый отряд французов из Эльзас-Лотарингии и двинулись дальше, в глубь страны. Здесь повторилась та же история, что и в Бельгии. Разрушается прекрасный, наполненный лучшими произведениями искусства, замок Шантильи. A несколько позднее, громится и разрушается теми же гигантскими немецкими сорокадюймовыми снарядами один из величайших по красоте и старинной готической архитектуре Реймсский собор.

A немцы стремятся все дальше и дальше к самому Парижу, в самое сердце Франции. Они обходят его широким обходом. Генеральное сражение происходит на линии Контейн ле Бедуэн, Mo, Сезан, Верден и Витри. В то же время французский главнокомандующий генерал Жоффр обходит правый фланг германской армии и заставляет ее очистить Лилль. Но германцы, тем не менее, все-таки подвигаются к Парижу. Они теперь всего в сорока верстах от него. Уже французское правительство перевезло в Бордо все свои документы, деньги и архивы, уже приняли меры к охранению парижских памятников искусства, могущих пострадать от немецких бомб, как неожиданно наступающие на Париж немецкие войска отступили.

Большую часть их германское правительство отозвало на восточный фронт, давая этим возможность Франции, Англии и Бельгии несколько отдохнуть от беспрестанных боев и собраться с силами.

Пока славное Бельгийское королевство так героически защищало честь и имущество своего маленького народа, пока Франция всячески противодействовала дерзкому вторжению тевтонских варваров в свою доблестную страну, a могущественный флот Англии, высадив на союзных франко-бельгийских территориях свой десанты, разыскивал и забирал или уничтожал немецкие крейсера, миноноски, пароходы и торговые суда; в то время храбрецы-сербы и черногорцы y себя на юге мужественно отстаивали свои земли от разбойничьего нападения австрийцев, уже проникших туда, — Россия, великая славная Россия, с присущей ей героизмом, двинула в Восточную Пруссию и Галицию свои могучие, непобедимые полки. Город загородом, местечко за местечком брались с боя нашими славными чудо-богатырями, этими скромными героями-солдатиками, кавалерами-пехотинцами, казаками! Уже завеяли русские знамена на неприятельской территории. Уже был взят целый ряд городов. Уже славные, старинные, русские города Львов и Галич, исконные владения древнерусской Галицкой земли, томившиеся шестьсот лет под иноземным владычеством, были взяты нами, отняты y австрийцев и присоединены к Российской монархии. A за ними еще много других галицийских городов, селений и местечек отошли к нашей могучей родине. Успех русских в Галиции и Восточной Пруссии испугал немцев, хозяйничавших на западе. И вот, император Вильгельм приказывает большей части своих войск покинут Францию и Бельгию и всей силой обрушиться на русские героические армии, так успешно орудующие в Галиции и Восточной Пруссии.

Это новое решение дало возможность нашим друзьям-французам, англичанам и бельгийцам успешнее бороться с его ослабленным по количеству врагом. Великодушная, отважная и рыцарски-смелая Россия пришла на помощь своим союзникам, избавляя их от большей части воюющего с ними врага и принимая на себя, своей собственной грудью, удар, направленный было в их сторону. Но этот удар не поколебал мощную, богатырски-смелую армию наших героев, чудо-богатырей. Их не смутило количество огромной, обращенной теперь на них германской армии.

И все-таки доблестно шли их завоевания, особенно на галицийском театре военных действий, против соединенных сил Австрии и явившихся к ней с запада на подмогу немцев.

Павел Павлович Любавин проснулся еще засветло и вышел из своей землянки.

По-прежнему тяжелым, свинцовым пологом висело над землей небо. По-прежнему сеял, как сквозь сито, мелкий, нудный, неприятный дождик. Вдали, сквозь просвет деревьев, темнело своими мокрыми буграми и кочками поле. A еще дальше, в каких-нибудь двух верстах расстояний, белело занятое неприятелем селение. Там, в этом селении, ждала Любавина с его командой либо победа, либо смерть в лице невыясненного еще по количеству врага.

Пехотный полк, где служил Павел Павлович Любавин, совершал свои операции в Галиции, где, преследуя разбитые корпуса австрийцев, бегущие в беспорядке вглубь страны, шел чуть ли не в самой главе русской галицийской армии. Впереди его полка, то и дело уклоняясь на много верст вправо и влево, ехали разве одни только казачьи разъезды, всюду нащупывающие врага.

Проснувшись нынче раньше, чем следовало, Павел Павлович сделал обход своей роте, находившейся в секрете. Он испытывал тайное беспокойство. Находившийся впереди и занимавший соседнее селение неприятель не мог не волновать капитана. Их полк остался далеко позади на расстоянии добрых трех переходов. С ним же была только всего одна рота и с этой ротой надо было справиться с неведомым по количеству сил врагом. Было над чем призадуматься даже такому испытанному в военном деле человеку, каким совершенно справедливо считался капитан Любавин. Выгодные позиции, занятые австрийцами, неизвестное количество неприятеля, — все это осложняло задачу. Да и разгулявшаяся непогода далеко не способствовала приятному расположению духа.

Прикрываясь пальто, надетым в накидку, Павел Павлович медленным шагом обходил позицию. Всюду под деревьями, на подостланных шинелях, спали солдаты. Любавин вглядывался в их загорелые лица, полные безответной покорности судьбе, в эти, с виду такие невзрачные, простодушные лица, но принадлежащие тем серым, незаметным героям, от которых зависели теперь судьбы России. И, глядя на них, Любавин думал:

— Вызвать из числа их охотников на разведку никоим образом нельзя: к деревне ведет только один пут открытым полем и всякий, даже невооруженный глаз, сможет заметить с неприятельских позиций пробирающегося на разведки полем солдата. Открытый со всех сторон пустырь в данном случае портит все дело: среди его крошечных, непрерывной цепью убегающих вдаль холмов могла разве только спрятаться и то ползком самая миниатюрная по росту человеческая фигура. И, как на зло, до самого селения не встречалось ни единого куста, ни единого деревца во всем поле, и уж подавно казаку-разведчику не было бы здесь места.

Вдруг Любавин, проходивший мимо кучки спящих, приостановился на минуту. Немного в стороне от остальных солдат его роты, под навесом старой, совсем позолоченной рукой осени липы лежал Онуфриев. Положив под голову вместо подушки походную сумку, он храпел богатырским храпом, прикрыв грудь одной половиной шинели; под другой же её половиной спал, подложив под голову мокрую от сырости руку, черноволосый мальчуган на разостланном под ним на сыром мхе войлоке. A прислонившись головой к его коленям, ровно и сонно дышал другой юноша, с виду постарше, с низко нахлобученной на лицо фуражкой.

Любавин остановился над младшим из мальчиков, казавшимся двенадцатилетним ребенком. Это была Милица Петрович, или Митя Агарин, юный разведчик роты Н-ского пехотного полка, как ее звали не подозревавшие истины офицеры и однополчане-солдаты.

Со дня своего причисления к первой роте Н-ского стрелкового полка Милица и не отстававший от неё ни на шаг Игорь Корелин уже оказали немало драгоценных услуг приютившей их части. Юные солдатики-разведчики то и дело отправлялись на разведки «нащупывать» врага по общепринятому военному выражению. Правда, в настоящем рукопашном деле им еще не приходилось быть, зато сколько раз Милица и Игорь помогали засевшим в окопах стрелкам их роты, поднося им патроны и боевые снаряды под градом пуль, под адский вой разрывающейся шрапнели. A те многие разы, что ловкие и проворные солдатики-дети подкрадывались и подползали к самым неприятельским позициям, там, где трудно было бы пробраться вполне взрослому человеку, — приносили незаменимые, драгоценные сведения о расположении врага своему начальству.

Все это сразу припомнил, стоя над спящей Милицей капитан Любавин и мысль воспользоваться снова услугой этих «дитятей», как называли этих двух юных разведчиков в их отряде, осенила голову их начальника. Разумеется, то, чего не сделают взрослые — сделают эти дети. Они незаметнее, чем кто-либо другой, проникнут в селение и разведают о числе неприятельских сил. Только бы дать им отоспаться хорошенько, запастись свежими силами и бодростью духа, так необходимыми в это тяжелое боевое время.

И, порешив на этом, капитан Любавин отошел от спящих и зашагал далее.