Культурный фронт Великой Отечественной войны

Ольга Жукова, 2020

Эта книга рассказывает о культурных событиях и явлениях, происходивших на огромных пространствах СССР в годы Великой Отечественной войны. Наперекор войне, продолжали работать кинотеатры, библиотеки, музеи, картинные галереи, театры, клубы, избы-читальни, в школе началась важнейшая реформа. Гастролировали по всей стране и на фронтах концертные бригады, филиалы известных театров и художественная самодеятельность. Командировались в действующую армию и в партизанские края художники, кинооператоры, журналисты, чтоб запечатлеть бои. И самое удивительное – строилось и открывалось множество новых очагов культуры – театров и музеев. Эти и многие другие события культурной жизни, невиданные в истории войн, возможны были потому, что велика и самоотверженна была армия бойцов культурного фронта, как называли в то военное время работников искусства, просвещения, литературы, готовая перенести любые лишения и неустройства своего быта ради Победы.

Газета и журнал — не только пропаганда

Все долгие годы войны важным и востребованным источником информации у сражающихся на фронтах и трудящихся в тылу остаётся пресса — газеты и журналы. В воскресное утро 22 июня 1941 г. газеты, отпечатанные в ночь с 21 на 22 июня, выходят ещё с новостями о мирной жизни, мгновенно устаревшими, ставшими безвозвратным прошлым. Неизбежное, в силу технологических причин, отставание на день-два от радио ставит прессу на второе место, но лишь по оперативности сообщений.

Только газета, переходя из рук в руки, даёт возможность прочесть-перечесть тексты, поразмыслить над передовой статьёй, сводкой Совинформбюро, Постановлением или Указом Правительства, Приказом Верховного Главнокомандующего. Позволяет умом и сердцем прочувствовать события репортажа, сопереживать судьбам героев очерков, мыслям автора публицистической статьи, памфлета, стихотворения. И только журнал, благодаря большему печатному объёму, вмещает под одной обложкой более подробные, развёрнутые документальные рассказы о событиях, художественные произведения об идущей войне и об историческом прошлом страны, а значит, даёт читателю пищу для глубоких, серьёзных раздумий над прочитанным.

Газетчики — широкое понятие. Газета и журнал всегда рождаются в творческом содружестве журналистов, художников, а в годы войны, ещё и — писателей, поэтов. Так, например, фронтовая редакция «Красного черноморца» в Севастополе объединила откомандированных из столицы «братьев-писателей», журналистов, художников, призванных создавать историческую летопись героического сопротивления крымчан врагу. Не готовыми к суровым военным будням «глубоко штатскими людьми» показались они вначале главреду Мусьякову, про себя прозвавшему их «очкастыми»^[127]. Но вскоре выяснилось, что были они отчаянными смельчаками, казалось, более других в те суровые дни верившими в грядущую нашу Победу. Писатели: Пётр Гаврилов (автор чудесной повести для детей «Егорка» — про медвежонка, подружившегося с моряками), Василий Ряховский (автор исторических романов «Родная сторона» и «Евпатий Коловрат»), Игнат Ивич (автор научно-популярных книг для детей) и Август Явич, который после войны создаст свою «Севастопольскую повесть». Поэт Лев Длигач, известный детскими стихами, и поэт-сатирик Ян Сашин. Художники Фёдор Решетников (будущий автор знаменитых картин «Опять двойка», «Прибыл на каникулы», «Достали языка!», «За мир!») и Леонид Сойфертис (автор ярких карикатур для журнала «Крокодил»)… Как видим, таланты этих людей в полной мере проявились в послевоенные годы, но именно фронтовой опыт стал важной вехой их творческого взросления и становления, научил работать, как теперь принято говорить, в команде, да проявлять небывалую стрессоустойчивость…

«Вытравить из души «конфетную» идеологию». Газетные сообщения первых дней войны о массированных бомбёжках спящих городов с мирными жителями демонстрируют начало реализации планов Гитлера на расширение «жизненного пространства» для германской нации за счёт истребления народов СССР. Вызывают массовый поток военнообязанных и добровольцев на призывные пункты. Призванными на культурный фронт идеологической информационной войны считают себя многие журналисты, писатели, поэты. Перестройка средств массовой информации на военные рельсы проходит быстро и организованно.

Провидческие слова радиообращения В.М. Молотова от 22 июня, опубликованные всеми газетами страны: «Наше дело правое! Враг будет разбит, победа будет за нами!» — повторяются миллионами уст все годы войны, в самые трудные её периоды. Напечатанные 24 июня, на третий день нашествия в газетах «Красная звезда» и «Известия» стихи Василия Ивановича Лебедева-Кумача «Священная война» призывают весь народ в ярости благородной дать отпор врагу, которого он не встретил нигде в Европе, и обозначают сразу и навсегда в истории этот отпор войной народной и священной…

Статьи Ильи Григорьевича Эренбурга в «Красной звезде» 23 июня: «В первый день» и 26-го — «Гитлеровская орда», Алексея Николаевича Толстого в «Правде» 27 июня «Что мы защищаем» и другие публицистические выступления тех ошеломивших страну дней мобилизуют на сопротивление, вдохновляют на подвиги. «В русском человеке есть черта: в трудные минуты жизни, в тяжёлые годины легко отрешаться от всего привычного, чем жил изо дня в день. Был человек так себе, потребовали от него быть героем — герой…»^[128] — делится своими размышлениями с читателем «Правды» А.Н. Толстой.

28 июня «Правда» в передовой статье разъясняет, что эта война «требует напряжения всех сил, железной выдержки, мужественного хладнокровия… нельзя тешить себя мыслями о лёгких победах»^[129]. Оговорка о «лёгких победах» — это признание крушения надежд, внушаемых довоенной советской пропагандой, на мощь антифашистских сил в Европе и в самой Германии, на классовую солидарность мирового пролетариата, на войну «малой кровью» и на чужой территории.

В «рецидивах» такого «шапкозакидательского» отношения к войне пытались разобраться, прежде всего, сами бойцы идеологического фронта. Поэт и журналист Алексей Сурков (автор знаменитой «Землянки») на открытом партийном собрании московских писателей летом 1942 г. сетует: «…до войны мы часто дезориентировали читателя насчёт характера будущих испытаний… Мы слишком «облегченно» изображали войну… Воюющему соотечественнику пришлось справляться не только с танками, которые на него лезли, с самолётами, которые валили на его голову тысячи тонн рваного железа, но и вытравливать из души конфетную «идеологию», которой мы его обкормили»^[130]. И всё же советское общество, от предков перенявшее дух единения перед общей бедой, преобразовавшее за короткий срок в 20 лет неграмотную на 80 %, крестьянскую страну в мощную индустриальную, научную и культурную державу, оказалось морально готовым к защите Отечества, к сплочённому сопротивлению, к тяготам войны до победы.

«Когда страна прикажет быть героем…» Не дать читателю впасть в отчаяние, искать на фронтах примеры стойкости и героизма — задачи, которые ставят перед собой военные журналисты.

…Донесение 207-го полка дальней бомбардировочной авиации об огненном таране капитана Николая Гастелло в день 26 июня 1941 г. под Минском получено с опозданием, и входит в вечернюю сводку Совинформбюро от 5 июля^[131]. 10 июля в «Правде» П. Павленко и П. Крылов публикуют очерк о командире героического экипажа, бросившего запылавший ДБ-3 на цистерны с горючим для вражеских танков, приостановив их марш-бросок на Минск. 27 июля 1941 г. Указом ВС СССР капитану Гастелло присвоено звание Героя Советского Союза посмертно^[132].

Увы, не замеченным журналистами остаётся подвиг политрука 125-го танкового полка Александра Панкратова, описанный в полковом донесении от 24 августа 1941 г. Младший политрук закрыл своим телом стреляющую амбразуру дота, дав своим товарищам провести успешную атаку — под Новгородом. Лишь через полгода, 16 марта 1942 г., герой удостаивается Золотой Звезды^[133]. Подобный Панкратову подвиг самопожертвования «за други своя» стал широко известен стране лишь 19 июля 1943 г. — после Указа ВС СССР о награждении Золотой Звездой Героя посмертно рядового Александра Матросова и множества публикаций о нём^[134].

О тысячах героев, свершающих подвиги на всём протяжении огромной линии фронта от Баренцева моря до Чёрного, физически не может узнать и рассказать читателю горстка фронтовых корреспондентов центральной прессы и ТАСС. Их было 250 человек — в 1941 г., а после нескольких штатных сокращений к 1 марта 1945 г. — всего 97 человек^[135].

Имена героев, прославленные прессой, вписанные на скрижали истории, навсегда становятся символами самоотверженного героизма: Николай Гастелло, Виктор Талалихин, Зоя Космодемьянская, герои-«панфиловцы»… Хотя подвиг огненного тарана, подобно экипажу капитана Н. Гастелло, совершён более 500 раз^[136], героев воздушного тарана — свыше 600^[137], «матросовцев» — свыше 300^[138]. О том, что в тот же день, что и Зоя Космодемьянская, в подмосковном селе Головково была казнена стойко выдержавшая пытки фашистских палачей однополчанка Зои по в/ч 9903 Вера Волошина, стало известно лишь после войны^[139]. Сотни тысяч героических судеб заключаются в формулировках: «массовый подвиг» и «массовый героизм советского народа».

…20 июля 1941 г. в газете «Известия» опубликован репортаж военкора Константина Симонова, подкреплённый фотографиями фотокора П. Трошкина, с Буйничского поля под Могилёвом, где в ту пору идут тяжёлые оборонительные бои. Впервые на страницах советской прессы на фотоснимках показана разбитая, сожжённая вражеская техника — работа полка под командованием полковника Кутепова, истребившего за 14-часовой бой 39 танков! В тот день по всей стране столпившиеся у стендов газеты «Известия» люди по-настоящему ликуют.

Именно полковник Кутепов становится прообразом героя романа-трилогии «Живые и мёртвые» — генерала Серпилина, а сам автор, К. Симонов вспоминает, что в ответ на опасение журналистов — не окажется ли нашим бойцам отрезан путь к отступлению, если единственный деревянный мост, по которому полк может отойти за Днепр, будет разбомблён врагом, полковник спокойно сказал: «Мы так уж решили тут между собой: что бы там кругом ни было, кто бы там ни отступал, а мы стоим вот тут, у Могилёва, и будем стоять, пока живы…»^[140] Такое вот живое свидетельство той правды о войне, которая предельно просто объясняет крах задуманного гитлеровскими генералами блицкрига — в стране оказалось достаточно героев, готовых к сопротивлению превосходящим силам противника.

Но реалии военного времени остро ставят вопрос и о личном мужестве советской творческой интеллигенции, о её моральном праве призывать миллионы людей к оружию. Краснофлотец, блокадник и драматург Всеволод Вишневский размышляет в дневнике 30 июля 1941 г. о писателях, журналистах, кинематографистах и артистах: «Некоторые из них работают отлично, но некоторые проповедуют воинские и прочие доблести, а сами трусят или стоят на грани трусости. Они учат «презирать смерть», но усиленно заботятся о своём здоровье и целости своей жизни… Несогласованность поведения этих лиц и их писаний меня мучит, они обесценивают нашу литературу и искусство. Есть какой-то обман народа во всём этом… Пусть какие-нибудь философы оправдают мне это «право» писателей сидеть вдали, в укрытиях, где тепло и сытно, и советовать другим идти умирать»^[141].

…Постановление ЦК ВКП(б) от 9 августа 1941 г. «О работе на фронте специальных корреспондентов» почти вторит выводам драматурга, отмечая «ряд существенных недостатков. Корреспонденты большую часть времени проводят при штабах фронтов и армий и очень мало бывают непосредственно в частях и соединениях…»^[142] Далее следует объяснение такому поведению военкоров: «Некоторые командиры и политработники не учитывают значения информации для населения о боевых действиях Красной Армии, и не только не оказывают содействия, но нередко противодействуют работе корреспондентов. Корреспонденты не получают необходимой помощи в передвижении по фронту и в деле связи со своими газетами. ЦК ВКП(б) постановляет: обязать ГПУ Красной Армии: 1) принять меры к немедленному исправлению указанных недостатков… 2) дать указания всем политорганам КА о всемерном содействии с их стороны работе военных корреспондентов»^[143].

Но и через год какая-то часть военкоров предпочитает получать информацию в штабах, дублирующую ту, что отправляется оперативным отделом Генштаба в Совинформбюро и центральную прессу. В 1942 г. Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и Главное политическое управление КА разрабатывают Положение «О работе военных корреспондентов»^[144], которым предписывается постоянно находиться непосредственно в частях и соединениях, неустанно работать над повышением своей военной подготовки, строжайше хранить военную тайну, стойко и мужественно переносить все трудности и лишения фронтовой жизни и быть готовым к участию в бою…

«Один раз увидеть…» Но таких, которые «жались поближе к военторгу и оперативному отделу… было мало, — будто комментирует «Положение» поэт и военкор Николай Грибачёв, — их высмеивали и выгоняли»^[145]. «Особенно мне запомнились неустрашимые фотокорреспонденты, — вспоминал после войны генерал армии, дважды Герой Советского Союза П.И. Батов. — Пренебрегая опасностью, ходили они в атаки с автоматом и фотоаппаратом»^[146]. И только благодаря такой неустрашимости их эмоциональные, динамичные и впечатляющие снимки доносят до читателей правду о войне: атаки, стрельбу пушек-полковушек по ползущим вдали танкам, летящие на вражеские позиции бомбы с нашего бомбардировщика, спасение раненых девушками-санитарками, краткий отдых бойцов между боями — с песней, с гармонью. Новый жанр — боевая фотопублицистика создаётся большой плеядой военных фотокоров — среди них А. Устинов, М. Савин. С. Лоскутов, М. Калашников, Б. Кудояров, Б. Вдовенко, Е. Халдей и многие другие. Среди профессионалов, прошедших войну с фотоаппаратом в руках, была и женщина — Ольга Ландер. Фото фронтового концерта, которое сама она считала лучшим своим снимком военного времени, — на обложке этой книги. Рождённые в войну газеты «Фронтовая иллюстрация» и «Фотогазета» сохраняют для истории множество героических и будничных мгновений войны.

И столь же важными для фронтовиков становятся фотоснимки жизни советского тыла, среди которых наряду с фото рабочих и работниц, стоящими у станков, колхозников, работающих на полях, попадают на страницы газет фотоэтюды, напоминающие о прекрасной мирной жизни, как реальное воплощение мечты о будущем. «Москва в эти дни» — так называется серия фотоснимков в «Вечерней Москве», показывающая книжные развалы на центральных улицах, довольные лица малышни на праздниках новогодней ёлки, покупателей в цветочных магазинах, фото с концертов, выставок, спектаклей…

Важная отличительная черта советской прессы военных лет — постоянное освещение культурной жизни страны. Информация о новостях театра, кино, всех жанров искусства, публикация рецензий на выходящие книги и кинофильмы, объявления на последней полосе газет: «Сегодня в кинотеатрах…», «Сегодня в театрах…», «Сегодня в цирке» даёт ощущение ровно бьющегося пульса жизни необъятной страны, укрепляет веру в победу.

«Чуткое отношение к нуждам трудящихся» и эпистолярные романы… Прессу той поры отличает и чрезвычайно ответственное отношение к письмам не только с фронтов, но и из трудового тыла. Постановления партии и правительства требуют: «Ни одно письмо не должно оставаться без внимания, без принятия конкретных мер и без ответа. Газета должна быть образцом чуткого и ответственного отношения к нуждам трудящихся… проявлять самое нетерпимое отношение к людям, равнодушным к жалобам трудящихся»^[147].

На страницах «Вечерней Москвы» публикуются письма с фронта, находящие горячее сочувствие в тылу, особенно среди молодых девушек… Елена Калмыкова, живущая в знаменитом и элитном, как теперь принято говорить, «Доме на набережной», по ул. Серафимовича, д. 2, пишет в Свердловск подружке Гале Рудзянской 29 декабря 1942 г.: «Галочка! Мы с Наташей ведём большую переписку с фронтовиками. И вот сегодня я получила письмо от одного лейтенанта… какие чудесные письма пишет он под грохот разрывающихся снарядов и под пулемётную стрельбу… Какая замечательная молодёжь воюет у нас на фронте, защищая нашу свободу. Его адрес мы узнали из «Вечерней Москвы», куда поместили их письмо с просьбой написать им… Но он не единственный, кому я пишу, я переписываюсь с пятью фронтовиками и получаю в этом большое удовлетворение. Если бы ты знала, как приятно бывает читать, что твои письма согревают их там, помогают бороться ещё настойчивее и упорнее»…^[148] Неудивительно, что после эпистолярных «романов» с фронтовиками сокурсники кажутся Елене «ersatz-мальчиками»… Пожалуй, впервые в истории советской прессы, твердо помнящей о своей роли «партийного агитатора и пропагандиста», она решилась взять на себя и такую житейскую функцию — знакомить молодёжь, печатая, в некотором смысле, почти «брачные объявления», нередко завершающиеся созданием семьи.

«Не задерживай газету более часа!» Об огромном значении прессы в жизни людей на фронте, в советском тылу и на временно оккупированных территориях говорят поразительные факты. Фронтовики с боевых позиций требуют телеграммами: «Пришлите снарядов и газет»^[149]. В тылу свежую прессу читают в любой библиотеке или клубе, в «партийном кабинете» на предприятии, на селе — в избе-читальне. В соответствии с суровыми нормами военной жизни, подчас на «общественных» экземплярах газет стоит штамп-наказ, грозно предупреждающий: «Не задерживай газету более 1 часа».

Газеты переходят из рук в руки, сберегаются, как величайшая ценность, таким образом, каждый номер могут прочесть сотни людей. Известен случай, когда жители оккупированных областей предложили партизанам корову за номер газеты «Правда». А общий тираж отправленных в немецкий тыл газет, выпусков «Вести с Советской Родины» и листовок перевалил за миллиард экземпляров^[150].

…В Наркомат связи поступают сообщения о пропаже пачек газет на железных дорогах. Комиссии НКС выясняют, что из газет чаще всего пропадают «Правда» и «Красная звезда», из журналов — «Огонёк» и «Крокодил»^[151]. На чёрном рынке прессу можно обменять на продукты. Столь повышенный интерес к этим четырём изданиям объясняется их традиционной популярностью и публикацией с первых дней войны любимых в народе писателей, поэтов, журналистов, художников-карикатуристов…

«Бумажный голод». Но была у этих хищений и другая причина — в розничную продажу поступает прессы всё меньше и меньше, так как резко сокращаются тиражи газет и журналов. Сказывается хроническая нехватка бумаги даже для бытовых нужд. Насколько эта государственная проблема коснулась каждого жителя страны, говорит хотя бы тот факт, что Наркомат связи разрешает пересылать письма без конвертов — просто сложив их в треугольники. Многие личные послания той поры пишутся на каких-то бланках, оборотах обёрток, даже между строк старых писем, документов, счетов и газет.

О бумажном голоде читаем и в самих письмах, датированных даже 1943 г. Молодой боец Коля Журавлёв по дороге на фронт сообщает родителям в Москву, в Марьину Рощу 21 сентября 1943 г.: «… пишу вам письмо в г. Пензе, я еду на (вымарано военной цензурой — О.Ж.) фронт. Через Москву не еду… У меня нет бумаги, осталось два листа, писать придётся реже, вы не беспокойтесь, я вас предупреждаю. Еду на хороший участок фронта…»^[152]

Фронтовик Женя Орлов в письме от 12 декабря 1943 г. родителям на Валовую улицу в Москве обмолвился: «Я уже сообщал, что бумагу, которую высылал папа, я получил… Вот насчёт возобновления разговора о моей командировке за бумагой — это правильно. Я сегодня же дойду до командира и поговорю с ним ещё разок, может быть и что-нибудь выйдет!»^[153]

Острый дефицит газетной бумаги в 1941–1942 гг. грозит срывом выхода газет. Уже на седьмой день войны, 28 июня, начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров в записке на имя секретаря ЦК ВКП(б) А.С. Щербакова, лишь несколько дней тому назад назначенного начальником Совинформбюро, сообщает тревожную новость: в издательстве «Правда» на 25 июня её осталось на 26 номеров, в «Известиях» — на 13. И хотя накануне вторжения создан государственный резерв бумаги, его хватит лишь на 60–78 дней. Предлагается в связи со столь критической ситуацией сократить ряд печатных органов^[154].

С этого момента и до конца войны на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) ежеквартально обсуждаются и утверждаются планы распределения газетной и писчей бумаги, пополнения государственного резерва и особого резерва Управления пропаганды и агитации. 28 августа 1941 г. заместитель председателя Госплана при СНК СССР С. Демидов пишет в ЦК записку под грифом «Совершенно секретно»: «О строительстве фабрик газетной бумаги в восточных районах», отмечая, что строящийся до войны Красноярский целлюлозно-бумажный комбинат «решением Государственного Комитета Обороны передан Наркомбоеприпасов для размещения эвакуированного порохового завода»^[155], а «подготовленных исследованных площадок с энергетической базой для строительства в кратчайший срок фабрик газетной бумаги не имеется»^[156]. И все же «решением Центрального Комитета ВКП(б) и Совнаркома Союза ССР Наркомбумпром обязывается построить и ввести в действие в IV кв. 1942 г. в г. Чепце, Кировской области целлюлозно-бумажный комбинат мощностью 30 тыс. тонн сульфитной целлюлозы и 25 тыс. тонн газетной бумаги… Госплан считает целесообразным возложить строительство Чепецкого целлюлозно-бумажного комбината на ГУЛАГ НКВД. Осуществление этого строительства производить в отношении материально-технического снабжения наравне с оборонными стройками»^[157].

На малой родине Козьмы Минина. Хотя многие целлюлозные и бумажные фабрики и комбинаты остались на оккупированной территории, строительство новых комбинатов с участием ГУЛАГа не понадобилось. Спас положение крупный поставщик газетной и писчей бумаги, построенный в Горьковской (ныне — Нижегородской) области ещё в 1928 г. в связке с планом ГОЭЛРО — Балахнинский целлюлозно-бумажный комбинат.

После ухода на фронт мужчин вместо 4000 работающих осталось 2500, в основном — женщины и подростки — выпускники Балахнинского ремесленного училища. Они совершают истинный трудовой подвиг. В первую военную зиму, оставшись почти без поставки из леспромхозов пяти соседних областей (железная дорога даёт «зелёный свет» только военным грузам), большая часть коллектива и откликнувшиеся на призыв бумажников сельские труженики района прокладывают по льду Волги узкоколейку длиной в 8 км — до Ковровского лесопункта во Владимирской области. Лес валят лучковой пилой, в вагонетки впрягают лошадей. Вырубают топорами вмёрзшие в лёд брёвна. После 10–12-часового трудового дня, выполняя план на 200 %, спешат на склад — помогать грузить огромные тяжёлые рулоны бумаги: чтоб не простаивали вагоны, сразу отправлялись в типографии. В цехах развешивают наглядную агитацию: «Рулоны бумаги — такие же снаряды!», «Одна тонна бумаги — это 1 млн листовок во вражеский тыл! Это 125 тыс. экз. газет!»^[158]

В 1942 г. коллектив комбината через газету «Правда» обращается к бумажникам страны с призывом начать соцсоревнование за наращивание производства бумаги, взяв обязательство давать ежемесячно сверх плана не менее 2 млн кв. м бумаги. Выполняют с честью.

Листовки вместо газет и журналов. Но необходимость издавать многие миллионы листовок, а также расширить военную печать — газеты и боевые листки, выходящие для армии и флота, массовые издания военно-технической, военно-оборонной и военно-патриотической литературы для фронта, советского тыла, оккупированных областей и партизан вынуждает идти на закрытие многих периодических изданий и сокращение тиражей.

Газетно-журнальный мир СССР переносит за годы войны три крупных сокращения: в декабре 1941 г., в апреле 1942 г. и в феврале 1943 г. Если до войны СССР издаёт свыше 8800 наименований газет общим тиражом в 40 млн экз., то к 1943 г. остается 4561. Журналов печаталось 1800, в 1942 г. их — 350 наименований^[159].

Даже «Правда» сокращает свой гигантский тираж в 3 млн экз. наполовину. Временно закрываются многие отраслевые издания, например, «Лёгкая промышленность», «Чёрная металлургия», «Нефть», большинство многотиражек на предприятиях, журналы «Советская наука», «Советское студенчество», «Красный архив», такое одиозное издание, как «Безбожник», и другие.

Но, выходят, пусть и меньшими тиражами, меньшим объёмом и периодичностью, газеты, имеющие постоянно высокое число подписчиков: «Правда», «Комсомольская правда», «Пионерская правда», «Красная звезда», «Красный флот», «Красный спорт», «Труд», «Гудок», «Социалистическое земледелие», «Совхозная газета». Не прекращается издание двух важнейших для духовного и физического здоровья народа газет — «Учительской» и «Медицинского работника». Некоторые издания в целях экономии бумаги претерпевают различные изменения, слияния: «Речной транспорт» и «Морской транспорт» объединяются в «Водный транспорт». «Авиационная газета» преобразовывается в газету ВВС «Сталинский сокол», осоавиахимовская «На страже» — в «Военное обучение». Газеты культурного фронта: «Советское кино», «Советское искусство» и «Литературная газета» сливаются в единую — «Литературу и искусство», которая только в 1944 г. разделится на «Литературную газету» и «Советское искусство».

Не миновало сокращение и идеологические издания. В 1941 г. временно приостанавливают выпуск журналы «Партийное строительство» и «Комсомольский работник».

«Боевой отряд» советских журналов создаёт… ноосферу. В годы войны по-прежнему выходят журналы для женщин «Работница» и «Крестьянка». Ярким вызовом войне, признаком скорого возврата мирной жизни становится журнал Гизлегпрома «Модели сезона», даже в суровом 1942 г. выходящий тиражом в 100 тыс. экз.! Среди его моделей — брючные костюмы и комбинезоны, «отвечающие требованиям военного времени»^[160], и повседневные платья с кроем и вышивкой по народным мотивам, и даже вечерние «заграничные» наряды. В победном 1945 г. выходит первый выпуск «Журнала мод» — теперь на белой офсетной бумаге, многоцветный, большого формата.

Для молодёжи издаются журналы «Смена», «Техника — молодёжи». Для подростков — «Дружные ребята» и «Пионер». Для малышей — «Мурзилка». Для широкого читателя с разными пристрастиями и вкусами — «Огонёк», «Природа», «Наука и жизнь», «Военная мысль» и др. Выходит «боевой отряд» общественно-политических и литературно-художественных журналов — трибуна советских писателей, средним тиражом 30 тыс. экз., на скромной типографской бумаге — «Новый мир», «Знамя», «Звезда», «Октябрь», «Интернациональная литература» и «Ленинград», издаваемый в блокадном городе-крепости. Воениздат выпускает литературно-художественный журнал «Красноармеец», спрос на который увеличивает тираж до 200 тыс.

Среди журналов военных лет — «Советская педагогика», «Дошкольное воспитание». «Начальная школа», «Учебно-воспитательная работа в детских домах», «Советское здравоохранение», «Санитарная оборона»…

Выходят, переживая лишь сокращения в периодичности и объёме, научные издания: «Вестник Академии наук СССР» и её республиканских отделений, «Вестник высшей школы», «Известия Всесоюзного географического общества», «Труды…» многих вузов и НИИ, бюллетени и альманахи по практически всем областям науки и техники — от физики, химии до ветеринарии и микробиологии.

Всемирно значимое открытие академика АН СССР В.И. Вернадского — о ноосфере, сфере разума, публикуется в журнале «Успехи современной биологии», возвещает учёному миру планеты: «Исторический процесс на наших глазах коренным образом меняется. Впервые в истории человечества интересы народных масс — всех и каждого — и свободной мысли личности определяют жизнь человечества, являются мерилом его представлений о справедливости. Человечество, взятое в целом, становится мощной геологической силой. Это новое состояние биосфер… и есть ноосфера… в переживаемой нами великой трагедии мы пошли по правильному пути, который отвечает ноосфере»^[161].

…И уже в 1942 г. изыскиваются резервы бумаги для возобновления работы журнала ЦК ВКП(б) «Партийное строительство». С мая 1942 г. издаётся газета «Московские новости» (на английском, французском, испанском и немецком языках). Открывается орган еврейского антифашистского комитета газета «Эникайт» — «Единение». Появляется еженедельник «Британский союзник» — издание посольства Великобритании. В 1943 г. начинают выходить новые периодические издания: «Журнал Московской Патриархии», «Славяне», «Война и рабочий класс». В 1945 г. возобновляется журнал «Комсомольский работник», правда, тиражом всего 15 тыс. экз. Информационное бюро США начинает выпуск журнала «Америка». Выходят журналы: «Социалистическая законность», «Новое время», «Искусство кино», «Театр», «Советская женщина», «Проблемы Арктики»…

Ради «нескольких строчек в газете». Если вспомнить, что многие редакции и типографии центральных газет и журналов эвакуированы в тыловые города Поволжья и Урала, а в Москве остались зачастую только военные корреспонденты, то регулярный безостановочный выход утверждённого списка газет и журналов заставляет поражаться трудовому подвигу людей, призванных обеспечить весь производственный цикл издания: от лесозаготовителей, бумажников, типографских работников до главных редакторов и журналистов, не щадящих себя ради «нескольких строчек в газете», выпускающих газету в срок при сокращенных штатах сотрудников. Даже «Правда» делается в Москве всего десятком сотрудников.

…Уполномоченный ГКО по обеспечению населения Ленинграда и войск Ленинградского фронта продовольствием Д.В. Павлов вспоминает, что лишь однажды за всё время блокады не вышла в свет городская газета «Ленинградская правда», и не потому, что была не подготовлена редакцией, а потому, что типография не смогла напечатать тираж — в январе 1942 г. в городе не было электроэнергии^[162].

Центральные газеты ещё в 1943 г. вспоминают о боевой форме массовой работы 30-х гг. — выездных редакциях на промышленные, сельскохозяйственные, транспортные предприятия. Как правило, журналисты появляются на отстающих участках, разбираются с причинами производственных срывов, и это способствует партийно-хозяйственным органам устранять недостатки. Газета «Труд», например, ежегодно отправляет выездные редакции на торфоразработки, «Социалистическое земледелие» работает в разных областях и краях на севе и уборке урожая. «Московский большевик» выпускает листовки-газеты для метростроевцев Покровского радиуса Московского метро.

«Мы совсем отстали от жизни…» Областные уполномоченные Комиссии Комитета партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП(б) систематически проверяют, как поставлена агитационная работа на промышленных предприятиях, в колхозах и совхозах. Уполномоченный КПК при ЦК ВКП(б) по Ивановской области В. Татаринцев 19 мая 1944 г. докладывает секретарям ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову и А.А. Андрееву о результатах проверки агитационной работы на текстильных предприятиях: «Проверкой установлено, что политическая информация рабочих о военном и международном положении страны до сих пор поставлена слабо… Агитация слабо увязывается с хозяйственными задачами и крайне недостаточно популяризируется опыт передовиков»^[163].

Отметим эту важнейшую черту работы советской пропаганды — увязывать непосредственные задачи каждого предприятия с глобальными проблемами, стоящими перед всей воюющей страной. А также отметим, что вопреки ныне распространенному мнению о «навязчивости» пропаганды, её якобы неэффективности, ненужности и неприятии простыми людьми, архивные документы свидетельствуют об обратном. Например, работницы фабрики им. Дзержинского г. Иваново Дворова, Сидягина и другие рассказывают контролёрам КПК: «Мы совсем отстали от жизни, нас никто не собирает и о войне нам никто не рассказывает. Мы узнаём о победах от тех, у кого есть радио, а ведь знаете, пока до нас дойдёт, половину перепутают…»^[164] Тазовщицы тт. Гаврилова, Савичева, мобилизованные из Ильинского района, рассказывают: «Вот уже мы здесь работаем более трёх месяцев, а нас никто ни разу не собирал и не спросил, как мы привыкаем к фабрике, как осваиваем квалификацию. Здесь хуже, чем в деревне, отстали от событий. Что делается сейчас на фронтах Отечественной войны, узнаём только от соседок. В колхозе, как только возьмёт какой город наша Красная Армия, нас собирали в читальне и рассказывали, а здесь нет»^[165].

Однако, представляя руководству страны весь срез общественного мнения, В. Татаринцев приводит в записке и противоположное мнение. На ткацкой фабрике в цехе № 1 комбината им. Балашова агитатор Кузнецова «сообщила, что она уже месяц как не проводила бесед, так как у неё нет времени и у работниц — то же самое, потому что они работают по 11 часов и не соглашаются задерживаться на беседу»^[166]. Но, как оказывается, даже при столь напряжённом графике работы значительная часть рабочих-агитаторов находит простые и действенные способы донесения важной информации. Начальник цеха Медведев регулярно проводит с рабочими беседы, «чаще всего во время обеда непосредственно в столовой»^[167]. А ещё «в столовых на чёрных досках мелом пишут названия городов, освобождённых от немецких захватчиков»^[168]. Мастер ткацкой фабрики, агитатор Мякишев делится опытом: «Я ежедневно слушаю последние новости в 6 часов утра, а после обхожу поммастеров и говорю им, какие взяли города, чтобы они рассказали своим рабочим»^[169].

Среди недостатков политической работы на некоторых предприятиях проверяющие указывают: в ночных сменах беседы и читки газет не проводятся; сводки Совинформбюро не вывешиваются; в цехах мало наглядной агитации; стенные газеты выходят редко; «агитаторы не знают, как на их участках выполняются нормы выработки рабочими, кто сработал лучше за предыдущие дни»…^[170] «У входа в фабрику висит большая политическая карта Европы. Когда-то на ней отмечались флажками продвижения наших войск, а теперь никаких флажков, показывающих положение на фронтах, на карте нет»^[171].

И самое главное: «Рабочие не имеют возможности выписывать центральные и областные газеты (на 3500 чел. рабочих получают центральных газет — 44 и областной — 187 экземпляров), а газетных витрин нет^[172]. А на фабрике Ново-Ивановской мануфактуры: «Газетные витрины, размещённые во дворе фабрики, длительный период времени не использовались, и часть стекол в витрине была выбита. Секретарь парткома т. Козлова объясняет, что вывешивать газеты невозможно, потому что их снимают»^[173].

Результатом многодневной проверки стало областное совещание агитаторов по вопросам агитационно-массовой работы на текстильных предприятиях. В помощь агитаторам-текстильщикам издаётся памятка «Как вести политическую агитацию среди рабочих текстильной промышленности»^[174]. В Постановлении бюро Ивановского обкома ВКП(б) от 9 мая 1944 г. «О недостатках агитационной работы на текстильных фабриках города Иванова» указывается на изъяны в работе и приводятся положительные примеры: «За последние четыре месяца различными формами агитационной работы (митингами, докладами, лекциями и беседами) охвачено большинство рабочих, служащих и инженерно-технических работников текстильных фабрик. Регулярно (не менее двух раз в месяц) выступают перед рабочими руководящие партийные, советские и хозяйственные работники города с политическими докладами… Бюро обкома ВКП(б) постановляет… обобщить положительный опыт постановки агитационной работы на Меланжевом комбинате, Большой Ивановской мануфактуре и «Красной Талке», сделать его достоянием всех текстильных предприятий города Иваново… Обязать и. о. редактора «Рабочий край» т. Манусова и редакторов многотиражных газет организовать на страницах газет обмен опытом массово-политической работы и помещать статьи для очередных бесед агитаторов и др. материалы. Систематически давать обзоры центральных газет и «боевых листков»^[175].

Пропгруппа оказывает помощь. Не менее важна и агитационная работа на селе. 30 июня 1944 г. зам. уполномоченного КПК при ЦК ВКП(б) по Тамбовской области Шапошников сообщает секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову «о серьёзных недостатках в организации политических докладов партийных и советских работников для сельского населения в Ламском и Бондарском районах Тамбовской области»^[176]. Агитколлективы, созданные при сельсоветах в Ламском и Бондарском районах, в период весеннего сева ослабили работу: «Райкомы партии в течение двух-трёх месяцев руководителей агитколлективов не собирали и не инструктировали, а последние, пользуясь бесконтрольностью, работой своих агитаторов не руководили. Агитаторы за бригадами и звеньями не закреплены, в колхозах бывают редко, к беседам не готовятся и производственной жизни колхозов не знают. Например, в колхозе «Пролетарий» Ламского района агитаторами числятся счетовод колхоза Николаева, секретарь комсомольской организации Неронкина, учительница Белова, которые с 13 по 20 июня не были на полях и не беседовали с колхозниками, причем, сами агитаторы в течение семи дней не читали газет…»^[177] Среди других вопиющих фактов безответственного отношения к политическому просвещению указываются: «Имеющиеся в районах избы-читальни в большинстве своём с начала сева закрыты и не работают. Радио, как одно из средств политической пропаганды и агитации, в проверенных нами районах не используется. Время, данное для передачи местного материала, заполняется только сообщением материалов из районных и областных газет»…^[178]

Вскоре в секретариат Г.М. Маленкова докладывается о принятых мерах: «в Тамбовскую области была направлена пропгруппа (пропагандистская группа. — О.Ж.) Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) в составе 5 человек сроком с 15 июля по 15 сентября 1944 г. Прочитаны доклады и лекции на политические темы в колхозах, совхозах и МТС (машинно-тракторных станциях. — О.Ж.), также для партийно-советского актива и интеллигенции 15-ти районов. Пропгруппа оказала помощь Тамбовскому обкому партии в инструктировании докладчиков обкома и райкомов ВКП(б)… На период уборки урожая Тамбовский обком партии направил в колхозы области свыше тысячи городских агитаторов»^[179].

«Приходится одновременно воевать и писать». Политическая агитация и пропаганда на фронтах, безусловно, имеет серьёзные отличия от тыловой, но и тут на помощь политработникам приходит фронтовая печать, сеть которой расширяется: выходят газеты фронтов и флотов, армий и флотилий, дивизий, корпусов, соединений. С 1942 г. стали выходить газеты Закавказского, а вскоре — и других фронтов на языках народов союзных республик — по причине слабого знания призывниками с национальных окраин русского языка. Пришлось решить трудную проблему доставкой в действующую армию типографских шрифтов с литерами разных алфавитов, найти опытных полиграфистов, переводчиков, журналистов, фотокорреспондентов, машинисток, корректоров. К 1943 г. в армии издается 64 газеты на национальных языках тиражами от 5 до 8 тысяч с расчётом: один номер на 5–10 человек^[180].

Среди национальных кадров военкоров всемирно известен Муса Джалиль — известный татарский поэт и публицист воюет на Волховском фронте, во 2-й ударной армии, из которой вскоре сбежит исдастся в плен ее командующий — иуда Власов.

3 июня 1942 г. Джалиль пишет другу Г. Кашшафу: «Военкор — это далеко не мирное и спокойное занятие, приходится одновременно воевать и писать (я не редактор, а военкор, хотя называюсь странно: «литератор-инструктор»)… Я продолжаю писать стихи и песни. Но редко. Некогда, обстановка другая… Крепко дерёмся, дерёмся не на жизнь, а на смерть…»^[181] Раненым поэт попадает в плен, приговаривается фашистами к смерти за распространение листовок среди военнопленных-татар, но пишет и передаёт на волю мужественные стихи, изданные после войны книгой «Моабитская тетрадь». М. Джалиль удостоен посмертно звания Героя Советского Союза.

«Светлая, священная ненависть». С первых дней вражеского вторжения, публицистика призывает к ненависти к захватчикам родной земли. Алексей Толстой так и называет статью в «Красной звезде» за 24 июля 1941 г. — «Я призываю к ненависти»: «За вторжение в нашу страну — ненависть! За бомбардировки Москвы — ненависть! Потому что для великой цели — победить врага, нужна ненависть. Но не чёрная, которая разрушает души, но светлая, священная ненависть, которая объединяет и возвышает, которая родит героев нашего фронта и утраивает силы у работников тыла»^[182].

Через год Михаил Шолохов публикует перепечатанный многими газетами и журналами очерк «Наука ненависти» — документальный рассказ 32-летнего капитана Герасимова — сибиряка, отца двух детей, которого ужаснули страшные следы зверств оккупантов на освобождённой от них земле — истерзанное тело школьницы, ровесницы его дочери, изрубленные, как в мясницкой лавке, красноармейцы… Тяжелораненым он попал в плен, перетерпел пытки голодом, холодом, угрозы быть убитым, как его товарищ по колонне — за поднятую с земли мёрзлую картофелину. Запомнил слова конвоира-убийцы: «Всё это — собственность германского государства, — сказал унтер, широко поводя вокруг рукой. — Всякий, кто самовольно что-либо возьмёт, будет убит». Капитану удалось бежать, сражаться в партизанском отряде, вернуться в часть. Он выстрадал своё понимание этой войны: «Тяжко я ненавижу фашистов за всё, что причинили моей родине и лично мне, и в то же время я люблю свой народ и не хочу, чтобы ему пришлось страдать под фашистским игом». Любовь и ненависть идут с ним рядом»^[183].

Константин Симонов, постоянно бывающий в действующей армии, вступающий в её рядах в освобождённые города и сёла, 18 июля 1942 г. публикует в «Красной звезде» страстные стихи-призыв: «Убей немца!»^[184] Илья Эренбург 24 июля того же года в статье «Убей!» посылает воину свой призыв: «Убей немца! Это просит старуха-мать. Убей немца — это молит тебя дитя. Убей немца — это кричит родная земля^[185]. Именно по заголовкам обличительных статей Эренбурга: «Фриц-философ», «Фриц-нарцисс», «Осенние фрицы» за немцами закрепляется эта кличка — «фрицы».

С изгнанием «фрицев» за государственную границу СССР, с приближением к территории фашистской Германии руководство страны круто меняет идеологическую установку. 26 марта 1945 г. начальник Главного управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров в передовой статье «Правды», озаглавленной «Воин-освободитель», проводит резкую черту между фашизмом и немецкой нацией^[186].

Прозорливый Илья Эренбург. Но Илья Эренбург 11 апреля 1945 г. публикует в «Красной звезде» статью «Хватит!», в которой напоминает не столько советским читателям, сколько зарубежным идеологам о жертвах фашизма в СССР: «Если есть у мира совесть, мир должен покрыться трауром, глядя на горе Белоруссии. Ведь редко встретишь белоруса, у которого немцы не загубили близких. А Ленинград? Разве можно спокойно думать о трагедии, пережитой Ленинградом? Кто такое забудет, не человек, а дрянной мотылёк»^[187].

Кого страстный публицист назвал столь уничижительно, становится понятным из дальнейшего контекста статьи. Объясняя причины ожесточённого сопротивления немцев на подступах к Берлину страхом перед местью советских воинов, рассказывая о толпах деморализованных немецких солдат, с ужасом бегущих от натиска Красной Армии с востока Германии на запад, прямо в плен к союзникам, Эренбург называет всю Германию «колоссальной шайкой» и отмечает возмутительные факты: «Корреспондент «Дейли геральд» описывает, как в одном городке жители обратились к союзникам «с просьбой помочь поймать убежавших русских военнопленных». Все английские газеты сообщают, что в Оснабрюке союзники оставили на своем посту гитлеровского полицейского; этот последний поджёг дом, в котором находились русские женщины.

Корреспондент «Дейли телеграф» пишет, что немецкий фермер требовал: «Русские рабочие должны остаться, иначе я не смогу приступить к весенним работам». Причём английский журналист спешит добавить, что он вполне согласен с доводами рабовладельца… Почему немцы на Одере не похожи на немцев на Везере? Потому что никто не может себе представить следующей картины: в занятом Красной Армией городе гитлеровский полицейский, оставленный на своём посту, сжигает американцев, или немцы обращаются к красноармейцам с просьбой помочь им поймать убежавших английских военнопленных… Нет, людоеды не ищут у нас талонов на человечину, рабовладельцы не надеются получить у нас рабов, фашисты не видят на Востоке покровителей. И поэтому Кёнигсберг мы взяли не по телефону. И поэтому Вену мы берём не фотоаппаратами»^[188].

С позиций сегодняшнего дня, зная, как скоро наши союзники по антигитлеровской коалиции угрожающе повернут дула своих орудий в сторону Советского Союза, объявив холодную войну, пригреют в своих военных структурах многих гитлеровских военных специалистов и попытаются пересмотреть итоги Второй мировой войны, можно только удивиться политической прозорливости И. Эренбурга, по сути, более чем прозрачно намекнувшего иным «дрянным мотылькам»: «Гитлеровских полицейских посадите под замок до того, как они совершат новые злодеяния! Немцев, которые «ловят русских», образумьте, пока не поздно — пока русские не начали ловить их! Рабовладельцев пошлите на работу, пусть гнут свои наглые спины!»^[189]

Но советское руководство, по вполне понятным причинам не желающее обострять отношения с союзниками, а также понимающее, что новую Германию придется строить с теми же людьми — рядовыми немецкими гражданами, и важно добиться их лояльности к новой политической ситуации, резко одергивает публициста. Начальник Главного управления пропаганды и агитации при ЦК ВКП(б) Георгий Александров в статье «Тов. Эренбург упрощает» отчитывает коллегу по идеологическому фронту, обходя молчанием косвенные обвинения Эренбургом союзников, сосредотачивается на его ошибочном представлении о состоянии германского общества: «В статье «Хватит!» говорится, будто бы «Германии нет: есть колоссальная шайка, которая разбегается, когда речь заходит об ответственности»… Если признать точку зрения т. Эренбурга правильной, то следует считать, что всё население Германии должно разделить судьбу гитлеровской клики… тому факту, что «Кёнигсберг был взят не по телефону» и «Вену мы берем не фотоаппаратами», нужно дать совсем другое объяснение чем то, которое дано т. Эренбургом на страницах «Красной звезды». Это тем более необходимо, что необоснованность заключений и выводов т. Эренбурга может запутать вопрос и, конечно, не будет содействовать разоблачению провокаторской политики гитлеровцев, направленной на порождение раздоров между союзниками»^[190].

Оскорбленный Эренбург пишет 15 апреля 1945 г. письмо самому И.В. Сталину: «В те годы, когда захватчики топтали нашу землю, я писал, что нужно убивать немецких оккупантов. Но и тогда я подчёркивал, что мы не фашисты и далеки от расправы. А, вернувшись из Восточной Пруссии, в нескольких статьях («Рыцари справедливости» и др.) я подчёркивал, что мы подходим к гражданскому населению с другим мерилом, нежели гитлеровцы. Совесть моя чиста. Накануне победы я увидел в «Правде» оценку моей работы, которая меня глубоко огорчила. Вы понимаете, Иосиф Виссарионович, что я испытываю. Статья, напечатанная в Ц.О., естественно, создает вокруг меня атмосферу осуждения и моральной изоляции. Я верю в Вашу справедливость и прошу решить, заслужено ли это мной»^[191].

Критика позиции писателя в победном 1945 г. красноречиво доказывает — с последними залпами орудий идеологическая война лишь набирает обороты, но вести её надо, используя иные «военные хитрости» и тактические приёмы… Заметим, что заслуги Ильи Эренбурга на идеологическом фронте были отмечены двумя Сталинскими премиями 1-й степени — в 1942 и 1948 гг. и Международной Сталинской премией «За укрепление мира между народами» в 1952 г., двумя орденами Ленина, Трудового Красного Знамени и Красной Звезды, изданием в годы войны многих книг-сборников его ярких публицистических статей и памфлетов.

Примечания

127

Мусьяков П.И. Севастопольские дни // Москва — Крым: Историко-публицистический альманах. Специальный выпуск: Крым в Великой Отечественной войне: дневники, воспоминания, исследования. Вып. 5. М., 2003. С. 19.

128

Правда. 1941. 27 июня.

129

Правда. 1941. 28 июня.

130

Сурков А.А. Голоса времени. М., 1965. С. 158–159.

131

Сообщения от Советского Информбюро. Т. 1. 1944. С. 28.

132

Герои Советского Союза. Т. 1. М., С. 315.

133

Герои Советского Союза. Т. 2. М., С. 230.

134

Герои Советского Союза. Т. 2. М., С. 56.

135

Попов Н.П. Горохов Н.А. Советская военная печать в годы Великой Отечественной войны. М., 1981. С. 44.

136

Жукова Л.Н. Выбираю таран. М., 2005. С. 387–392.

137

Жукова Л.Н. Выбираю таран. М., 2005. С. 387–392.

138

Бессмертное племя «матросовцев». М., 1990. С. 4.

139

Фролов Г.Н., Фролова И.Г. Москвички-партизанки — герои Отечества. М., 2004. С. 112.

140

Симонов К.М. Разные дни войны. Т. 1. М., 1981. С. 21.

141

Вишневский В.В. Собрание сочинений. Т. 3. Дневники военных лет 1941–1942. М., 1956. С. 556.

142

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 7. М., 1985. С. 232.

143

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 7. М., 1985. С. 232.

144

О партийной и советской печати, радиовещании и телевидении. Т. 7. М., 1985. С. 238.

145

Грибачёв Н. Слово на линии огня // Журналисты на войне. М., 1966. С. 27.

146

Батов П.И. В едином боевом строю // Журналисты на войне. М., 1966. С. 22.

147

О партийной и советской печати, радиовещании и телевидении. Т. 7. М., 1985. С. 238.

148

Личный архив автора.

149

Бирюзов С. Летописцы великого подвига // Журналисты на войне. М., 1966. С. 16.

150

Пономаренко П.К. Всенародная борьба в тылу немецко-фашистских захватчиков 1941–1945. М., 1986. С. 25.

151

Широкорад И.И. Центральная периодическая печать в годы Великой Отечественной войны 1941–1945. М., 2001. С. 103.

152

Личный архив автора.

153

Личный архив автора.

154

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 67. Л. 68–69.

155

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 64.

156

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 64.

157

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 64.

158

Горьковчане в Великой Отечественной войне. Горький, 1990. С. 69.

159

Народное хозяйство СССР 1922–1972 гг.: Юбил. Стат. Ежегодник. М., 1972. С. 848.

160

Модели сезона. М., 1942. С. 5.

161

Успехи современной биологии, 18. Вып. 2. 1944. С. 118–120.

162

Павлов Д.В. Ленинград в блокаде. Л., 1985. С. 178.

163

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 42.

164

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 42.

165

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 43.

166

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 43.

167

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 47.

168

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 43.

169

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 48.

170

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 48.

171

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 43.

172

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 43.

173

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 44.

174

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 50.

175

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 52–54.

176

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 74.

177

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 76.

178

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 77.

179

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 258. Л. 80.

180

Попов Н.П., Горохов Н.А. Советская военная печать в годы Великой Отечественной войны. М., 1981. С. 31.

181

Муса Джалиль в Москве. М., 2006. С. 148–149.

182

Красная звезда. 1941. 24 июля.

183

Правда. 1942. 22 июня.

184

Красная звезда. 1942. 18 июля.

185

Красная звезда. 1942. 24 июля.

186

Правда. 1945. 26 марта.

187

Красная звезда. 1945. 11 апреля.

188

Красная звезда. 1945. 11 апреля.

189

Красная звезда. 1945. 11 апреля.

190

Правда. 1945. 14 апреля.

191

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 637.