Неточные совпадения
Огромный
дом,
в котором
родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи.
И быстреньким шепотом он поведал, что тетка его, ведьма, околдовала его, вогнав
в живот ему червя чревака, для того чтобы он, Дронов, всю жизнь мучился неутолимым голодом. Он рассказал также, что
родился в год, когда отец его воевал с турками, попал
в плен, принял турецкую веру и теперь живет богато; что ведьма тетка, узнав об этом, выгнала из
дома мать и бабушку и что мать очень хотела уйти
в Турцию, но бабушка не пустила ее.
И вспомнил он свою Полтаву,
Обычный круг семьи, друзей,
Минувших дней богатство, славу,
И песни дочери своей,
И старый
дом, где он
родился,
Где знал и труд и мирный сон,
И всё, чем
в жизни насладился,
Что добровольно бросил он,
И для чего?
— Это еще не доказательство сумасшествия. Помните, что и того, у кого у первого
родилась идея о силе пара, тоже посадили за нее
в сумасшедший
дом, — заметил Марк.
Я не знаю, с чем сравнить у нас бамбук, относительно пользы, какую он приносит там, где
родится. Каких услуг не оказывает он человеку! чего не делают из него или им! Разве береза наша может, и то куда не вполне, стать с ним рядом. Нельзя перечесть, как и где употребляют его. Из него строят заборы, плетни, стены
домов, лодки, делают множество посуды, разные мелочи, зонтики, вееры, трости и проч.; им бьют по пяткам; наконец его едят
в варенье, вроде инбирного, которое делают из молодых веток.
Отец мой, возвратившись из чужих краев, до ссоры с братом, останавливался на несколько месяцев
в его
доме, и
в этом же
доме родилась моя жена
в 1817 году.
И вот этот-то страшный человек должен был приехать к нам. С утра во всем
доме было необыкновенное волнение: я никогда прежде не видал этого мифического «брата-врага», хотя и
родился у него
в доме, где жил мой отец после приезда из чужих краев; мне очень хотелось его посмотреть и
в то же время я боялся — не знаю чего, но очень боялся.
Его сестра, О. П. Киреева, — оба они были народники — служила акушеркой
в Мясницкой части, была любимицей соседних трущоб Хитрова рынка, где ее все звали по имени и отчеству; много восприняла она
в этих грязных ночлежках будущих нищих и воров, особенно, если, по несчастью, дети
родились от матерей замужних, считались законными, а потому и не принимались
в воспитательный
дом, выстроенный исключительно для незаконнорожденных и подкидышей.
В ее уме все лучшее теперь неразрывно связывалось с теми людьми, с которыми она жила, —
в этом
доме она
родилась вторично.
Несколько вечеров подряд она рассказывала историю отца, такую же интересную, как все ее истории: отец был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного
в Сибирь за жестокость с подчиненными ему; там, где-то
в Сибири, и
родился мой отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал бегать из
дома; однажды дедушка искал его по лесу с собаками, как зайца; другой раз, поймав, стал так бить, что соседи отняли ребенка и спрятали его.
— Ну, опекуном там, что ли, очень мне нужно это! — возразила ему с досадой m-me Пиколова и продолжала: — Только вы знаете, какие нынче года были: мужики, которые побогатей были, холерой померли; пожар тоже
в доме у него случился; рожь вон все сам-друг
родилась… Он
в опекунской-то совет и не платил… «Из чего, говорит, мне платить-то?.. У меня вон, говорит, какие все несчастия
в имении».
Вся картина, которая
рождается при этом
в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл,
дома остались теперь одни только развалины; вместо сада,
в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев;
в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас»,
в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих,
в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
— Здравствуйте, молодая юстиция, — продолжал Кнопов, обращаясь к прокурору, — у них ведь, как только
родится правовед, так его сейчас
в председательский мундир и одевают. Мое почтение, украшатели городов, — сказал Петр Петрович и инженеру, — им велено шоссе исправно содержать, а они вместо того города украшают; строят все
дома себе.
Виргинский
в продолжение дня употребил часа два, чтоб обежать всех нашихи возвестить им, что Шатов наверно не донесет, потому что к нему воротилась жена и
родился ребенок, и, «зная сердце человеческое», предположить нельзя, что он может быть
в эту минуту опасен. Но, к смущению своему, почти никого не застал
дома, кроме Эркеля и Лямшина. Эркель выслушал это молча и ясно смотря ему
в глаза; на прямой же вопрос: «Пойдет ли он
в шесть часов или нет?» — отвечал с самою ясною улыбкой, что, «разумеется, пойдет».
— Вот
в этом самом
доме цензор Красовский
родился!
И он понимал, что это оттого, что
в нем
родилось что-то новое, а старое умерло или еще умирает. И ему до боли жаль было многого
в этом умирающем старом; и невольно вспоминался разговор с Ниловым и его вопросы. Матвей сознавал, что вот у него есть клок земли, есть
дом, и телки, и коровы… Скоро будет жена… Но он забыл еще что-то, и теперь это что-то плачет и тоскует
в его душе…
— Да, я
родился недалеко отсюда и иду теперь из Женевы на выборы
в нашем местечке; я еще не имею права подать голос
в собрании, но зато у меня остается другой голос, который не пойдет
в счет, но который, может быть, найдет слушателей. Если вам все равно, пойдемте со мной;
дом моей матери к вашим услугам, с сыром и вином; а завтра посмотрите, как наша сторона одержит верх над стариками.
Она
родилась крестьянкой; лет пяти ее взяли во двор; у ее барыни были две дочери и муж; муж заводил фабрики, делал агрономические опыты и кончил тем, что заложил все имение
в Воспитательный
дом.
Родившись и воспитавшись
в строго нравственном семействе, княгиня, по своим понятиям, была совершенно противоположна Елене: она самым искренним образом верила
в бога, боялась черта и грехов, бесконечно уважала пасторов; о каких-либо протестующих и отвергающих что-либо мыслях княгиня и не слыхала
в доме родительском ни от кого; из бывавших у них
в гостях молодых горных офицеров тоже никто ей не говорил ничего подобного (во время девичества княгини отрицающие идеи не коснулись еще наших военных ведомств): и вдруг она вышла замуж за князя, который на другой же день их брака начал ей читать оду Пушкина о свободе […ода Пушкина о свободе — ода «Вольность», написанная
в 1817 году и распространившаяся вскоре
в множестве списков.
Через год
родился ещё сын, Яков, но уже с пяти лет лобастый Илья стал самым заметным человеком
в доме.
Приехавший вместе с нею дядя не переменил для молодой жены своих привычек. Сказавши несколько слов с моей матерью, он тут же
в гостиной задремал на кресле. Помню, что через год после этого на мезонине Добро-Водского
дома, я заглядывал
в люльку моей кузины Любиньки, а через год или два
родилась ее сестра Анюта, Мужского потомства у дяди Ивана Неофитовича не было.
Этот жених умный человек, по месту своего воспитания, потому что это высшее заведение, и должен быть добрый человек, по семейству,
в котором он
родился, а главное — состояние: пятьдесят душ незаложенных; это значит сто душ;
дом как полная чаша; это я знаю, потому что у Василья Петровича бывал на завтраках; экипаж будет у тебя приличный; знакома ты можешь быть со всеми; будешь дамой, муж будет служить, а ты будешь веселиться; народятся дети, к этому времени тетка умрет: вот вам и на воспитание их.
Из
дома неслись певучие звуки скрипки, нервные ноты рояля. Одна за другой
в парке
рождались фразы сладостных молений, нежного призыва.
— А так по мне говорили: худ ли, хорош ли я, а все
в доме, коли не половинник, так третевик был; а на миру присудили: хлеба мне — ржи только на ежу, и то до спасова дня, слышь; а ярового и совсем ничего, худо тем годом
родилось; из скотины — телушку недойную, бычка-годовика да овцу паршивую; на житье отвели почесть без углов баню — разживайся, как хошь, словно после пожара вышел; из одежи-то, голова, что ни есть, и того как следует не отдали: сибирочка тоже синяя была у меня и кушак при ней астраханский, на свои, голова, денежки до копейки и заводил все перед свадьбой, и про ту старик, по мачехину наущенью, закрестился, забожился, что от него шло — так и оттягал.
Ей хотелось уйти подальше от
дома, посидеть
в тени и отдохнуть на мыслях о ребенке, который должен был
родиться у нее месяца через два.
Толстая барыня (перебивая). Ах, как интересно! Может быть, испанец у нас
в доме родился и маленький теперь.
— И чрезвычайно гуманное относительно женщин, которые покинуты
дома. Вы, я думаю, пошли бы
в запорожские казаки, если б попрежде
родились.
Прошло два года. Третий год
Обрадовал супругов безнадежных:
Желанный сын, любви взаимной плод,
Предмет забот мучительных и нежных,
У них
родился.
В доме весь народ
Был восхищен, и три дня были пьяны
Все на подбор, от кучера до няни.
А между тем печально у ворот
Всю ночь собаки выли напролет,
И, что страшнее этого, ребенок
Весь
в волосах был, точно медвежонок.
А шел, верней, ехал
в наш трехпрудный
дом сын Пушкина мимо
дома Гончаровых, где
родилась и росла будущая художница Наталья Сергеевна Гончарова, двоюродная внучка Натальи Николаевны.
В третьем часу вместе обедают, вечером вместе готовят уроки и плачут. Укладывая его
в постель, она долго крестит его и шепчет молитву, потом, ложась спать, грезит о том будущем, далеком и туманном, когда Саша, кончив курс, станет доктором или инженером, будет иметь собственный большой
дом, лошадей, коляску, женится и у него
родятся дети… Она засыпает и все думает о том же, и слезы текут у нее по щекам из закрытых глаз. И черная кошечка лежит у нее под боком и мурлычет...
— Он еще с детства себя не берег, оттого, что
в баловстве
родился и вырос; другие промышленники по этому же делу, еще
в мальчиках живши,
в дома присылают, а наш все из
дому пишет да требует: посылали, посылали, наконец, сами
в разоренье пришли.
В Казани, за Булаком, несмотря на частые пожары, и до сих пор чуть ли не цел небольшой каменный
дом старинной постройки, где
родилась Марья Гавриловна. Во время о́но принадлежал тот
дом купцу третьей гильдии Гавриле Маркелычу Залетову.
— Побывайте
в степях, посмотрите, — молвил Василий Борисыч. — Да… Вот что я вам, Михайло Васильич, скажу, — продолжал он, возвыся голос, — когда Христос сошел на землю и принял на себя знак рабий, восхотел он, Владыко, бедность и нищету освятить. Того ради избрал для своего рождества самое бедное место, какое было тогда на земле. И
родился Царь Небесный
в тесном грязном вертепе среди скотов бессловесных… Поди теперь
в наши степи — что ни
дом, то вертеп Вифлеемский.
И на заводе про его стариков ни слуху ни духу. Не нашел Сергей Андреич и
дома, где
родился он, где познал первые ласки матери, где явилось
в душе его первое сознание бытия… На месте старого домика стоял высокий каменный
дом. Из раскрытых окон его неслись песни, звуки торбана, дикие клики пьяной гульбы… Вверх дном поворотило душу Сергея Андреича, бежал он от трактира и тотчас же уехал из завода.
Я считаю себя несчастнейшим существом
в мире хотя бы потому, что
родилась не
в лезгинском ауле, а под кровлей аристократического европейского
дома. Не правда ли, странно — страдать от того, чему многие завидуют?
Во мне течет кипучая кровь моих предков — лезгинов из аула Бестуди и, странно сказать, мне, приемной дочери князя Джаваха, мне, нареченной и удочеренной им княжне, более заманчивым кажется житье
в сакле,
в диком ауле, над самой пастью зияющей бездны, там, где
родилась и выросла моя черноокая мать, нежели счастливая, беззаботная жизнь
в богатом городском
доме моего названного отца!
— Конечно, можно, — сказала Дарья Сергевна. — Да с домом-то как же расстаться? Дунюшка
родилась ведь
в нем,
в нем и выросла, и радости
в нем видела, и горя пришлось дождаться… Тяжело ей будет, Патап Максимыч, с родительским домком расставаться, ой как тяжело.
Большой
дом генерала Маковецкого стоит
в самом центре обширной усадьбы «Восходного»… А рядом, между сараями и конюшнями, другой домик… Это кучерская. Там
родилась малютка Наташа с черными глазами, с пушистыми черными волосиками на круглой головенке, точная маленькая копия с ее красавца-отца. Отец Наташи, Андрей, служил уже девять лет
в кучерах у генерала Маковецкого… Женился на горничной генеральши и схоронил ее через два месяца после рождения Девочки.
— Когда он
родился, я хотела отослать его
в воспитательный
дом, вы это помните, но, боже мой, разве можно сравнивать тогда и теперь? Тогда я была пошла, глупа, ветрена, но теперь я мать… понимаете? я мать и больше знать ничего не хочу. Между теперешним и прошлым целая пропасть.
При лазарете состоял фельдшер, по фамилии Терентьев, из питомцев воспитательного
дома. О его происхождении Теркин давно знал, и это их сблизило. Ведь и его отнесла бы мать
в воспитательный,
родись он не
в селе, а
в Москве или
в Петербурге.
— Какое! Я
родился в Кладенце,
в крестьянском
доме воспитан. И супруга вашего прекрасно помню. И сынка видал. Моим приемным отцом был Иван Прокофьич Теркин… Не изволите припомнить?
Сисой не мог долго оставаться на одном месте, и ему казалось, что
в Панкратиевском монастыре он живет уже целый год. А главное, слушая его, трудно было понять, где его
дом, любит ли он кого-нибудь или что-нибудь, верует ли
в бога… Ему самому было непонятно, почему он монах, да и не думал он об этом, и уже давно стерлось
в памяти время, когда его постригли; похоже было, как будто он прямо
родился монахом.
Спрашивается: каким образом могло бы сложиться бытовое лицо такой Лизаветы Андреевны, если б
в том
доме, где она
родилась дворовой девчонкой, не было известного умственного воздуха?
И
в таком селении все было неизмеримо культурнее, чем у нас,
в России. Поражала зажиточность крестьян, общая грамотность, живое чувство своего национального достоинства. Когда показалась процессия к
дому, где
родился Гус, мы любовались целой кавалькадой молодых парней и шествием девушек
в белом — и все это были крестьяне и крестьянки.
В городе, где Юрасов
родился и вырос, у
домов и улиц есть глаза, и они смотрят ими на людей, одни враждебно и зло, другие ласково, — а здесь никто не смотрит на него и не знает о нем.
У папы на Верхне-Дворянской улице был свой
дом,
в нем я и
родился. Вначале это был небольшой
дом в четыре комнаты, с огромным садом. Но по мере того как росла семья, сзади к
дому делались все новые и новые пристройки, под конец
в доме было уже тринадцать — четырнадцать комнат. Отец был врач, притом много интересовался санитарией; но комнаты, — особенно
в его пристройках, — были почему-то с низкими потолками и маленькими окнами.
И дочери мои
родились 13-го числа, и
в доме у нас 13 окошек…
— Вот,
в газетах писано, бунты везде идут у нас… дай, мы приедем, то ли еще будет! Из
дому пишут, — ничего не
родилось, — ни ржи, ни овса, ни сена. А барину за землю 27 рублей все-таки заплати. Не будет нам прирезки, все равно, землю у помещиков отберем, нам без той земли невозможно.
В растерзанной бабе Сенной площади и во мне одна и та же черта. Нужды нет, что я
родилась и жила
в другом свете. Попади я
в дурной
дом, я бы также"загуляла".
Детей было двое. Старшая дочь, Наталья,
родилась 1 августа 1775 года. Отец очень любил ее. О первых годах ее жизни и воспитании
в доме родительском почти ничего не известно.