Неточные совпадения
Другое немножко неприятное было то, что новый начальник, как все новые начальники, имел уж репутацию страшного
человека, встающего в 6 часов утра, работающего как лошадь и требующего такой же работы от
подчиненных.
Илье Ильичу не нужно было пугаться так своего начальника, доброго и приятного в обхождении
человека: он никогда никому дурного не сделал,
подчиненные были как нельзя более довольны и не желали лучшего. Никто никогда не слыхал от него неприятного слова, ни крика, ни шуму; он никогда ничего не требует, а все просит. Дело сделать — просит, в гости к себе — просит и под арест сесть — просит. Он никогда никому не сказал ты; всем вы: и одному чиновнику и всем вместе.
Просить бабушка не могла своих
подчиненных: это было не в ее феодальной натуре.
Человек, лакей, слуга, девка — все это навсегда, несмотря ни на что, оставалось для нее
человеком, лакеем, слугой и девкой.
Старый генерал в то время, как Нехлюдов подъехал к подъезду его квартиры, сидел в темной гостиной зa инкрустованным столиком и вертел вместе с молодым
человеком, художником, братом одного из своих
подчиненных, блюдцем по листу бумаги.
Я признаю, что женщина есть существо
подчиненное и должна слушаться. Les femmes tricottent, [Дело женщины — вязанье (фр.).] как сказал Наполеон, — усмехнулся почему-то Коля, — и по крайней мере в этом я совершенно разделяю убеждение этого псевдовеликого
человека.
Все это вздор, это
подчиненные его небось распускают слух. Все они не имеют никакого влияния; они не так себя держат и не на такой ноге, чтоб иметь влияние… Вы уже меня простите, взялась не за свое дело; знаете, что я вам посоветую? Что вам в Новгород ездить! Поезжайте лучше в Одессу, подальше от них, и город почти иностранный, да и Воронцов, если не испортился,
человек другого «режиму».
Тюфяев был настоящий царский слуга, его оценили, но мало. В нем византийское рабство необыкновенно хорошо соединялось с канцелярским порядком. Уничтожение себя, отречение от воли и мысли перед властью шло неразрывно с суровым гнетом
подчиненных. Он бы мог быть статский Клейнмихель, его «усердие» точно так же превозмогло бы все, и он точно так же штукатурил бы стены человеческими трупами, сушил бы дворец людскими легкими, а молодых
людей инженерного корпуса сек бы еще больнее за то, что они не доносчики.
Все военное было для меня нестерпимым, ибо делало
человека подчиненной частью коллективного целого.
Но он изначально признал абсолютное верховенство
человека, для него
человек был верховной ценностью, не
подчиненной ничему высшему, и потому гуманитаризм его подвергся экзистенциальному диалектическому процессу разложения.
Тут все в войне: жена с мужем — за его самовольство, муж с женой — за ее непослушание или неугождение; родители с детьми — за то, что дети хотят жить своим умом; дети с родителями — за то, что им не дают жить своим умом; хозяева с приказчиками, начальники с
подчиненными воюют за то, что одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не находят простора для самых законных своих стремлений; деловые
люди воюют из-за того, чтобы другой не перебил у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной на эксплуатацию других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те
люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду
людей — счастье!» Рассудите сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком дачу розог
подчиненному (старое-то время помните, господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
— Вот начальство-то как нынче распоряжается! — проговорил он, но Вихров ему ничего не отвечал. Полицеймейстер был созданье губернатора и один из довереннейших его
людей, но начальник губернии принадлежал к таким именно начальникам, которых даже любимые и облагодетельствованные им
подчиненные терпеть не могут.
— Как знать-то: может, его благородию и притязание заблагорассудится объявить, — сказала Мавра Кузьмовна, насильственно улыбаясь, — а впрочем, мы
люди подчиненные!
Куда стремился Калинович — мы знаем, и, глядя на него, нельзя было не подумать, что богу еще ведомо, чья любовь стремительней: мальчика ли неопытного, бегущего с лихорадкой во всем теле, с пылающим лицом и с поэтически разбросанными кудрями на тайное свидание, или
человека с солидно выстриженной и поседелой уже головой, который десятки лет прожил без всякой уж любви в мелких служебных хлопотах и дрязгах, в ненавистных для души поклонах, в угнетении и наказании
подчиненных, —
человека, который по опыту жизни узнал и оценил всю чарующую прелесть этих тайных свиданий, этого сродства душ, столь осмеянного практическими
людьми, которые, однако, платят иногда сотни тысяч, чтоб воскресить хоть фальшивую тень этого сердечного сродства с какой-нибудь не совсем свежей, немецкого или испанского происхождения, m-lle Миной.
Начальник этой команды, капитан Тимков, мой несколько
подчиненный и прекраснейший
человек.
— Полноте, полноте! Что это? Не стыдно ли вам? Добро мне, старому
человеку, простительно… Перестаньте, — сказал Петр Михайлыч, едва удерживаясь от рыданий. — Грядем лучше с миром! — заключил он торжественно и пошел впереди своих
подчиненных.
Человек, не чувствующий в себе силы внутренним достоинством внушить уважение, инстинктивно боится сближения с
подчиненными и старается внешними выражениями важности отдалить от себя критику.
Прибавлю, наконец, что все мы, находившиеся в гостиной, не могли особенно стеснить нашим присутствием обеих подруг детства, если бы между ними возгорелась ссора; мы считались
людьми своими и чуть не
подчиненными.
— Нет-с, мне вас, Валерьян Николаич, в этом нельзя руководствовать! — сказал он. — Вы изволите, конечно, понимать, что я
человек подчиненный вам и еще больше того Катерине Петровне; положим, я вас научу всему, а вы вдруг, как часто это между супругами бывает, скажете о том Катерине Петровне!
Часто, когда видишь не только рекрутские наборы, учения военных, маневры, но городовых с заряженными револьверами, часовых, стоящих с ружьями и налаженными штыками, когда слышишь (как я слышу в Хамовниках, где я живу) целыми днями свист и шлепанье пуль, влипающих в мишень, и видишь среди города, где всякая попытка самоуправства, насилия запрещается, где не разрешается продажа пороха, лекарств, быстрая езда, бездипломное лечение и т. п., видишь в этом же городе тысячи дисциплинированных
людей, обучаемых убийству и
подчиненных одному
человеку, — спрашиваешь себя: да как же те
люди, которые дорожат своею безопасностью, могут спокойно допускать и переносить это?
Сотни миллионов денег, десятки миллионов дисциплинированных
людей, удивительной силы орудия истребления, при доведенной до последней степени совершенства организации, при целой армии
людей, призванной к тому, чтобы обманывать и гипнотизировать народ, и всё это
подчиненное, посредством электричества, уничтожающего пространство,
людям, считающим такое устройство общества не только выгодным для себя, но таким, без которого они должны неизбежно погибнуть, и потому употребляющим все силы своего ума для поддержания его, — какая, казалось бы, несокрушимая сила.
Ответ на этот вопрос тот, что допускают это не все
люди (одни — большая часть
людей — обманутые и
подчиненные, и не могут не допускать чего бы то ни было), а допускают это
люди, занимающие только при такой организации выгодное положение в обществе; допускают потому, что для этих
людей риск пострадать оттого, что во главе правительства или войска станет безумный или жестокий
человек, всегда меньше тех невыгод, которым они подвергнутся в случае уничтожения самой организации.
Члены племени или семьи, соединяясь в одну совокупность, менее враждуют между собой, и племя и семья не умирают, как один
человек, а продолжают свое существование: между членами одного государства,
подчиненными одной власти, борьба кажется еще слабее, и жизнь государства кажется еще обеспеченнее.
Она не встречала подобного
человека: ее отец был старик умный, нежный, страстный и бескорыстный, но в то же время слабый,
подчиненный тогдашним формам приличия, носивший на себе печать уклончивого, искательного чиновника, который, начав с канцелярского писца, дослужился до звания товарища наместника; здесь же стоял перед ней старец необразованный, грубый по наружности, по слухам даже жестокий в гневе, но разумный, добрый, правдивый, непреклонный в своем светлом взгляде и честном суде —
человек, который не только поступал всегда прямо, но и говорил всегда правду.
Сердце доброе его готово было к услугам и к помощи друзьям своим, даже и с пожертвованием собственных своих польз; твердый нрав, верою и благочестием подкрепленный, доставлял ему от всех доверенность, в которой он был неколебим; любил словесность и сам весьма хорошо писал на природном языке; знал немецкий и французский язык и незадолго пред смертию выучил и английский; умел выбирать
людей, был доступен и благоприветлив всякому; но знал, однако, важною своею поступью, соединенною с приятностию, держать
подчиненных своих в должном подобострастии.
Он принадлежал к ч делу тех
людей, которые под видом высказывания всякому в глаза «истинной правды» грубо, но приятно льстят начальству, откровенно ябедничают на сослуживцев, а с
подчиненными обращаются самым безобразно-деспотическим образом.
Но сами согласитесь, что чем важнее пост, тем всякий честный
человек, поставленный на него, больше должен употреблять усилий, чтобы добросовестно исполнить свою обязанность, что я и решился сделать по крайнему своему разумению; но я один, а одному, как говорится, и у каши не споро: мне нужны помощники, нужны
подчиненные, которым бы я мог доверять.
Составленная из элементов самых разнообразных и никаким правилам не
подчиненных, она представляет для пенкоснимательства арену тем более приличную, что на оную, в большинстве случаев, являются
люди, неискушенные в науках, но одушевляемые единственно жаждой как можно более собрать пенок и продать их по 1 к. за строчку".
Кстати, читатель, заметили ли вы, что
человек, необыкновенно рассеянный в кружке
подчиненных, никогда не бывает рассеян с лицами высшими? Отчего бы это? Впрочем, подобные вопросы ни к чему не ведут.
— Да, он прекраснейший, умнейший
человек, — согласился Лаевский, готовый теперь всех хвалить и прощать. — Он замечательный
человек, но сойтись с ним для меня невозможно. Нет! Наши натуры слишком различны. Я натура вялая, слабая,
подчиненная; быть может, в хорошую минуту и протянул бы ему руку, но он отвернулся бы от меня… с презрением.
Не только
подчиненные, но
люди совсем посторонние — и те говорили: «Да, этот
человек не то что X. или Z.
— Много. И больше всего о том, что они уже не пушечное мясо. Для них уже не нужно спайки и дисциплины; и никто не будет истязать их ради этой спайки. Они не солдаты, не
подчиненные! — говорил я дрожащим голосом. — Они —
люди!
Вероятнее всего, он остался как печальное и извращенное наследие прежних кадетских корпусов, когда дикие
люди, выросшие под розгой, в свою очередь розгой же, употреблявшейся в ужасающем количестве, подготовляли других диких
людей к наилучшему служению отечеству; а это служение опять-таки выражалось в неистовой порке
подчиненных…
Сознание своей власти, возможности погубить всякого
человека, которого он захочет погубить, важность, даже внешняя, при его входе в суд и встречах с
подчиненными, успех свой перед высшими и
подчиненными и, главное, мастерство свое ведения дел, которое он чувствовал, — всё это радовало его и вместе с беседами с товарищами, обедами и вистом наполняло его жизнь.
Необходимо здесь заметить, что чувство это было в ней совершенно бессознательно, ибо Иван Гаврилович был, как уже известно,
человек добрый, благонамеренный и отнюдь не давал своим
подчиненным повода трепетать в его присутствии.
Бурмистр(вставая на колени). В том точно что, ваше благородие, виноваты, значит… Мы
люди подчиненные, сами изволите знать; что прикажут нам, то мы и делаем.
Тогда значит только, что ты встретила
человека лучше, чем я, а таких на свете много; но, сходясь с мужем, ты как бы снова оцениваешь и начинаешь любить заведомо дрянь-человечишку, который весь состоит из жадности и вместе какой-то внешней расточительности, смирения пред тем, кто сильней его, и почти зверства против
подчиненных;
человека, вечно жалующегося на плутни других в отношении его, тогда как сам готов каждоминутно обмануть всякого — словом, квинтэссенцию купца.
— А как в этом деле вы сами тоже не совсем правы и даже очень виноваты, потому что у вас есть не идущая военному
человеку мягкость, и этот недостаток вашего характера отражается на субординации в ваших
подчиненных, то я приказываю вам лично присутствовать при экзекуции и настоять, чтобы сечение было произведено серьезно… как можно строже.
— Да как же, сударь, — говорит он мне, знаете, с этакою дерзостью, — по какому же это случаю такое ваше приказание? Я, — говорит, —
человек подчиненный: с меня спросят.
— Да и вы, Аким Петрович, выпейте и поздравьте, — прибавила старуха, обращаясь к столоначальнику. — Вы начальник, он вам
подчиненный. Наблюдайте сыночка-то, как мать прошу. Да и впредь нас не забывайте, голубчик наш, Аким Петрович, добрый вы
человек.
— Я никак не мог предполагать, что дело дойдет до этого… но… но… мы
люди подчиненные!
Поручик, юный годами и опытностью, хотя и знал, что у русских мужиков есть обычай встречать с хлебом и солью, однако полагал, что это делается не более как для проформы, вроде того, как
подчиненные являются иногда к начальству с ничего не значащими и ничего не выражающими рапортами; а теперь, в настоящих обстоятельствах, присутствие этого стола с этими стариками показалось ему даже, в некотором смысле, дерзостью: помилуйте, тут
люди намереваются одной собственной особой, одним своим появлением задать этому мужичью доброго трепету, а тут вдруг, вовсе уж и без малейших признаков какого бы то ни было страха, выходят прямо перед ним, лицом к лицу, два какие-то
человека, да еще со своими поднесениями!
И сказанное больше всего применимо к тому, что составляет полноту и венец бытия, именно к
человеку, а затем к низшим,
подчиненным ему иерархиям живых существ, — к миру животных, растений, минералов.
Капитан принимает эти похвалы с чувством собственного достоинства, без того выражения чрезмерной радости, которая столь нравится начальникам и потому довольно обыкновенна среди
подчиненных, и адмирал, как будто удивленный этой малой отзывчивостью к его комплиментам, к тому же весьма редким и не особенно расточительным, взглядывает на капитана пристальным взглядом умных своих глаз и, словно бы угадывая в нем рыцаря долга и независимого
человека, чувствует к нему уважение.
Префект-поручик водил Ашанина в деревню, показывал бедную жизнь анамитов, рассказывал о своих предположениях, о надеждах. Он был крайне гуманный
человек и «анамитист», как насмешливо звали его многие товарищи. Он недурно объяснялся по-анамски, стрелял из лука, привык, как и анамиты, ходить под палящим солнцем без шапки и искренне желал сделать жизнь
подчиненного ему населения сносной. Но большая часть анамитов разъехалась.
— Много вам благодарны остаемся, — сказал ей. — Дай вам Господи всякого благополучия и во всем доброго успеха. В чем же вам до меня надобность? С готовностью могу все для вашей чести. Конечно,
люди мы, как изволите знать, маленькие,
подчиненные, много сделать не можем; а о чем спросите, ответ дадим с удовольствием.
Захотел Иосаф Платонович быть вождем политической партии, — был, и не доволен:
подчиненные не слушаются; захотел показать, что для него брак гиль, — и женился для других, то есть для жены, и об этом теперь скорбит; брезговал собственностью, коммуны заводил, а теперь душа не сносит, что карман тощ; взаймы ему
человек тысченок десяток дал, теперь, зачем он дал? поблагородничал, сестре свою часть подарил, и об этом нынче во всю грудь провздыхал: зачем не на общее дело отдал, зачем не бедным роздал? зачем не себе взял?
Понимание человеческой личности, как микрокосма, противоположно пониманию органически-иерархическому, которое превращает
человек в
подчиненную часть целого, общего, универсального.
Выпавшие из закона «общего» и суть подлинно нравственные
люди,
подчиненные же закону «общего», детерминированные социальной обыденностью суть безнравственные
люди.
Человек остается
подчиненным безличному разуму, суверенному обществу или просто природной необходимости.