Неточные совпадения
Имею повеление объехать здешний округ; а притом, из собственного
подвига сердца моего, не оставляю замечать тех злонравных невежд, которые, имея над
людьми своими полную власть, употребляют ее во зло бесчеловечно.
— Что он вам рассказывал? — спросила она у одного из молодых
людей, возвратившихся к ней из вежливости, — верно, очень занимательную историю — свои
подвиги в сражениях?.. — Она сказала это довольно громко и, вероятно, с намерением кольнуть меня. «А-га! — подумал я, — вы не на шутку сердитесь, милая княжна; погодите, то ли еще будет!»
Они были порождение тогдашнего грубого, свирепого века, когда
человек вел еще кровавую жизнь одних воинских
подвигов и закалился в ней душою, не чуя человечества.
Она повествует ему о
подвигах наших Ахиллов и Улиссов, об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, о Полкане-богатыре, о Калечище прохожем, о том, как они странствовали по Руси, побивали несметные полчища басурманов, как состязались в том, кто одним духом выпьет чару зелена вина и не крякнет; потом говорила о злых разбойниках, о спящих царевнах, окаменелых городах и
людях; наконец, переходила к нашей демонологии, к мертвецам, к чудовищам и к оборотням.
— Все это баловство повело к деспотизму: а когда дядьки и няньки кончились, чужие
люди стали ограничивать дикую волю, вам не понравилось; вы сделали эксцентрический
подвиг, вас прогнали из одного места. Тогда уж стали мстить обществу: благоразумие, тишина, чужое благосостояние показались грехом и пороком, порядок противен,
люди нелепы… И давай тревожить покой смирных
людей!..
В пустыне
человек укрепляет себя даже на всякий
подвиг.
Пусть всякий
подвиг чести, науки и доблести даст у нас право всякому примкнуть к верхнему разряду
людей.
Здесь нужны
люди, которые бы шли на
подвиг; или надо обмануть пришельцев, сказать, что клад зарыт в земле, как сделал земледелец перед смертью с своими детьми, чтобы они изрыли ее всю.
И как военные живут всегда в атмосфере общественного мнения, которое не только скрывает от них преступность совершаемых ими поступков, но представляет эти поступки
подвигами, — так точно и для политических существовала такая же, всегда сопутствующая им атмосфера общественного мнения их кружка, вследствие которой совершаемые ими, при опасности потери свободы, жизни и всего, что дорого
человеку, жестокие поступки представлялись им также не только не дурными, но доблестными поступками.
Погубить же, разорить, быть причиной ссылки и заточения сотен невинных
людей вследствие их привязанности к своему народу и религии отцов, как он сделал это в то время, как был губернатором в одной из губерний Царства Польского, он не только не считал бесчестным, но считал
подвигом благородства, мужества, патриотизма; не считал также бесчестным то, что он обобрал влюбленную в себя жену и свояченицу.
Но до тех пор надо все-таки знамя беречь и нет-нет, а хоть единично должен
человек вдруг пример показать и вывести душу из уединения на
подвиг братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого.
И неужели сие мечта, чтобы под конец
человек находил свои радости лишь в
подвигах просвещения и милосердия, а не в радостях жестоких, как ныне, — в объядении, блуде, чванстве, хвастовстве и завистливом превышении одного над другим?
Про этот финал речи, именно про
подвиги прокурора в Мокром, при допросе преступника, потом у нас в обществе говорили и над Ипполитом Кирилловичем подсмеивались: «Не утерпел, дескать,
человек, чтобы не похвастаться своими способностями».
— Да ведь это же вздор, Алеша, ведь это только бестолковая поэма бестолкового студента, который никогда двух стихов не написал. К чему ты в такой серьез берешь? Уж не думаешь ли ты, что я прямо поеду теперь туда, к иезуитам, чтобы стать в сонме
людей, поправляющих его
подвиг? О Господи, какое мне дело! Я ведь тебе сказал: мне бы только до тридцати лет дотянуть, а там — кубок об пол!
И действительно так, действительно только в этом и весь секрет, но разве это не страдание, хотя бы для такого, как он,
человека, который всю жизнь свою убил на
подвиг в пустыне и не излечился от любви к человечеству?
Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной
человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорог иной
подвиг человеческий, в который давно уже, может быть, перестал и верить, а все-таки по старой памяти чтишь его сердцем.
О, ты знал, что
подвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины времен и последних пределов земли, и понадеялся, что, следуя тебе, и
человек останется с Богом, не нуждаясь в чуде.
Отступался от дела, чтобы не быть дураком и подлецом, и возликовал от этого, будто совершил геройский
подвиг великодушного благородства; не поддаешься с первого слова зову, чтобы опять не хлопотать над собою и чтобы не лишиться этого сладкого ликования своим благородством, а эгоизм повертывает твои жесты так, что ты корчишь
человека, упорствующего в благородном подвижничестве».
Отступаешься от дела потому, что дело пропащее для тебя, а эгоизм повертывает твои жесты так, что ты корчишь
человека, совершающего благородный
подвиг».
Банковские воротилы были в страшной тревоге, то есть Мышников и Штофф. Они совещались ежедневно, но не могли прийти ни к какому результату. Дело в том, что их компаньон по пароходству Галактион держал себя самым странным образом, и каждую минуту можно было ждать, что он подведет. Сначала Штофф его защищал, а потом, когда Галактион отказался платить Стабровскому, он принужден был молчать и слушать. Даже Мышников, разоривший столько
людей и всегда готовый на новые
подвиги, — даже Мышников трусил.
Оставалось еще одно средство, когда Кочетов чувствовал себя живым
человеком, это те громовые обличительные корреспонденции, которые он время от времени печатал в столичных газетах, разоблачая
подвиги запольских дельцов.
Требование «научной» веры, замены веры знанием есть, как мы увидим, отказ от свободы, от свободного избрания и от вольного
подвига, требование это унижает
человека, а не возвышает его.
Поэтому дело спасения не было делом насилия над
человеком:
человеку предоставлена свобода выбора, от него ждут
подвига веры,
подвига вольного отречения от разума этого мира и от смертоносных сил этого мира во имя разума большого и сил благодатных и спасающих.
Если вера есть свободный
подвиг, то научное знание есть тяжелый долг труда, возложенный на
человека.
Не только аскетический
подвиг, не только молитва, но и творческий экстаз есть богообщение, в творческом экстазе Бог сходит к
человеку и участвует в делах его.
Ко мне собирались бы толпы
людей, и я пел бы им о делах их отцов, о
подвигах и славе.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал, барон или граф, с немецким именем, —
человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России»,
человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших
подвигов и даже с некоторою враждебностью к
подвигам.
У кабатчика Ермошки происходили разговоры другого характера. Гуманный порыв соскочил с него так же быстро, как и налетел. Хорошие и жалобные слова, как «совесть», «христианская душа», «живой
человек», уже не имели смысла, и обычная холодная жестокость вступила в свои права. Ермошке даже как будто было совестно за свой
подвиг, и он старательно избегал всяких разговоров о Кожине. Прежде всего начал вышучивать Ястребов, который нарочно заехал посмеяться над Ермошкой.
Девушка знала о
подвигах нового главного управляющего в Мурмосе и часто подолгу задумчиво смотрела прямо ему в лицо: некрасивый, пожилой
человек, почти старик — и больше ничего.
Камчатка порадовала, [Камчатка порадовала мужественным отражением англо-французского нападения на Петропавловск; в защите родной земли участвовали казаки, мещане, камчадалы и алеуты; слабо вооруженный отряд в 300
человек отразил две высадки и, несмотря на сильную бомбардировку, обратил в бегство десант в 900
человек, сбросив в море 300 из них.] но это такая дробь, что почти незаметно проходят
подвиги тамошней воительной силы.
Какой это суровый, и мрачный, и тяжелый
подвиг в жизни его был! «В России нельзя честно служить!» — подумал он — и в мыслях своих представил себе молодого
человека с волей, с характером, с страшным честолюбием, который решился служить, но только честно, и все-таки в конце концов будет сломлен.
«Бог с вами, кто вам сказал о каком-то неуважении к вам!.. Верьте, что я уважаю и люблю вас по-прежнему. Вы теперь исполняете святой долг в отношении
человека, который, как вы сами говорили, все-таки сделал вам много добра, и да подкрепит бог вас на этот
подвиг! Может быть, невдолге и увидимся».
Герой мой очень хорошо понимал, что в жизни вообще а в службе в особенности, очень много мерзавцев и что для противодействия им мало одной энергии, но надобно еще и суметь это сделать, а также и то, что для
человека, задавшего себе эту задачу, это труд и
подвиг великий; а потому, вернувшись со следствия об опекунских деяниях Клыкова, он решился прежде всего заехать к прокурору и посоветоваться с ним. Тот встретил его с какой-то полуулыбкой.
Она возвышает нравственную температуру
человека, изощряет его ум и делает его способным не только к
подвигам личной самоотверженности, но и к изобретению орудий с целью истребления врагов…
Люди, одаренные сильным воображением, приписывали ему аристократическое имя, которое он покрыл позором и потому принужден был скрыться, причем участвовал будто бы в
подвигах знаменитого Кармелюка.
Мир разделялся на две неравные части: одна — меньшая — офицерство, которое окружает честь, сила, власть, волшебное достоинство мундира и вместе с мундиром почему-то и патентованная храбрость, и физическая сила, и высокомерная гордость; другая — огромная и безличная — штатские, иначе шпаки, штафирки и рябчики; их презирали; считалось молодечеством изругать или побить ни с того ни с чего штатского
человека, потушить об его нос зажженную папироску, надвинуть ему на уши цилиндр; о таких
подвигах еще в училище рассказывали друг другу с восторгом желторотые юнкера.
С одной стороны, не подлежало сомнению, что в душе его укоренились те общие и несколько темные начала, которые заставляют
человека с уважением смотреть на всякий
подвиг добра и истины, на всякое стремление к общему благу.
Прислушиваясь к ее говору, я сам начинаю сознавать возможность и законность этого неудержимого стремления к душевному
подвигу, которое так просто и так естественно объясняется всеми жизненными обстоятельствами, оцепляющими незатейливое существование простого
человека.
Поэт, в справедливом сознании светозарности совершаемого им
подвига мысли, имел полное право воскликнуть, что он глаголом жжет сердца
людей; но при данных условиях слова эти были только отвлеченной истиной, близкой к самообольщению.
Колени у
человека, — говорит, — первый инструмент: как на них падешь, душа сейчас так и порхнет вверх, а ты тут, в сем возвышении, и бей поклонов земных елико мощно, до изнеможения, и изнуряй себя постом, чтобы заморить, и дьявол как увидит твое протягновение на
подвиг, ни за что этого не стерпит и сейчас отбежит, потому что он опасается, как бы такого
человека своими кознями еще прямее ко Христу не привести, и помыслит: «Лучше его оставить и не искушать, авось-де он скорее забудется».
— Долго-с; и все одним измором его, врага этакого, брал, потому что он другого ничего не боится: вначале я и до тысячи поклонов ударял и дня по четыре ничего не вкушал и воды не пил, а потом он понял, что ему со мною спорить не ровно, и оробел, и слаб стал: чуть увидит, что я горшочек пищи своей за окно выброшу и берусь за четки, чтобы поклоны считать, он уже понимает, что я не шучу и опять простираюсь на
подвиг, и убежит. Ужасно ведь, как он боится, чтобы
человека к отраде упования не привести.
Мы включаем в эту область всегочеловека, со всемразнообразием его определений и действительности; французы же главным образом интересуются торсом
человека и из всего разнообразия его определений с наибольшим рачением останавливаются на его физической правоспособности и на любовных
подвигах.
Есть множество средств сделать человеческое существование постылым, но едва ли не самое верное из всех — это заставить
человека посвятить себя культу самосохранения. Решившись на такой
подвиг, надлежит победить в себе всякое буйство духа и признать свою жизнь низведенною на степень бесцельного мелькания на все то время, покуда будет длиться искус животолюбия.
Под ее влиянием я покинул тебя, мое единственное сокровище, хоть, видит бог, что сотни
людей, из которых ты могла бы найти доброго и нежного мужа, — сотни их не в состоянии тебя любить так, как я люблю; но, обрекая себя на этот
подвиг, я не вынес его: разбитый теперь в Петербурге во всех моих надеждах, полуумирающий от болезни, в нравственном состоянии, близком к отчаянию, и, наконец, без денег, я пишу к тебе эти строчки, чтоб ты подарила и возвратила мне снова любовь твою.
— И сам я от
людей не требовал, — продолжал Александр, — ни
подвигов добра, ни великодушия, ни самоотвержения… требовал только должного, следующего мне по всем правам…
С начала курса в шайке кутил, главою которых был Зухин, было
человек восемь. В числе их сначала были Иконин и Семенов, но первый удалился от общества, не вынесши того неистового разгула, которому они предавались в начале года, второй же удалился потому, что ему и этого казалось мало. В первые времена все в нашем курсе с каким-то ужасом смотрели на них и рассказывали друг другу их
подвиги.
«Разрешаю Вам и благословляю Вас действовать. Старайтесь токмо держаться в законной форме. Вы, как писали мне еще прежде, уже представили о Ваших сомнениях суду; но пусть Аггей Никитич, имея в виду то, что он сам открыл, начнет свои действия, а там на лето и я к Вам приеду на помощь. К
подвигу Вашему, я уверен, Вы приступите безбоязненно; ибо оба Вы, в смысле высшей морали,
люди смелые».
Но план наш уж был составлен заранее. Мы обязывались провести время хотя бесполезно, но в то же время, по возможности, серьезно. Мы понимали, что всякая примесь легкомыслия должна произвести игривость ума и что только серьезное переливание из пустого в порожнее может вполне укрепить
человека на такой серьезный
подвиг, как непременное намерение „годить“. Поэтому хотя и не без насильства над самими собой, но мы оторвали глаза от соблазнительного зрелища и направили стопы по направлению к адмиралтейству.
Они показывали мне иную жизнь — жизнь больших чувств и желаний, которые приводили
людей к
подвигам и преступлениям. Я видел, что
люди, окружавшие меня, не способны на
подвиги и преступления, они живут где-то в стороне от всего, о чем пишут книги, и трудно понять — что интересного в их жизни? Я не хочу жить такой жизнью… Это мне ясно, — не хочу…
Словом же «выручка» прямо указывалось на то, что это был не блестящий
подвиг, а ошибка, погубившая много
людей.