Неточные совпадения
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная
весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на
плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Смотритель подумал с минуту и отвечал, что в истории многое покрыто мраком; но что был, однако же, некто Карл Простодушный, который имел на
плечах хотя и не порожний, но все равно как бы порожний сосуд, а войны
вел и трактаты заключал.
Тогда все члены заволновались, зашумели и, пригласив смотрителя народного училища, предложили ему вопрос: бывали ли в истории примеры, чтобы люди распоряжались,
вели войны и заключали трактаты, имея на
плечах порожний сосуд?
Воз был увязан. Иван спрыгнул и
повел за повод добрую, сытую лошадь. Баба вскинула на воз грабли и бодрым шагом, размахивая руками, пошла к собравшимся хороводом бабам. Иван, выехав на дорогу, вступил в обоз с другими возами. Бабы с граблями на
плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, веселыми голосами, шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее до повторенья, и дружно, в раз, подхватили опять с начала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.
Анна, покрасневшая в ту минуту, как вошел сын, заметив, что Сереже неловко, быстро вскочила, подняла с
плеча сына руку Алексея Александровича и, поцеловав сына,
повела его на террасу и тотчас же вернулась.
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга резвая твоя?»
— Налей еще мне полстакана…
Довольно, милый… Вся семья
Здорова; кланяться
велели.
Ах, милый, как похорошели
У Ольги
плечи, что за грудь!
Что за душа!.. Когда-нибудь
Заедем к ним; ты их обяжешь;
А то, мой друг, суди ты сам:
Два раза заглянул, а там
Уж к ним и носу не покажешь.
Да вот… какой же я болван!
Ты к ним на той неделе зван...
Карл Иваныч снял халат, надел синий фрак с возвышениями и сборками на
плечах, оправил перед зеркалом свой галстук и
повел нас вниз — здороваться с матушкой.
На похоронах отчима он
вел ее между могил под руку и, наклоняя голову к
плечу ее, шептал ей что-то, а она, оглядываясь, взмахивала головой, как голодная лошадь, и на лице ее застыла мрачная, угрожающая гримаса.
Самгин шагал среди танцующих, мешая им, с упорством близорукого рассматривая ряженых, и сердился на себя за то, что выбрал неудобный костюм, в котором путаются ноги. Среди ряженых он узнал Гогина, одетого оперным Фаустом; клоун, которого он
ведет под руку, вероятно, Татьяна. Длинный арлекин, зачем-то надевший рыжий парик и шляпу итальянского бандита, толкнул Самгина, схватил его за
плечо и тихонько извинился...
Они оба
вели себя так шумно, как будто кроме них на улице никого не было. Радость Макарова казалась подозрительной; он был трезв, но говорил так возбужденно, как будто желал скрыть, перекричать в себе истинное впечатление встречи. Его товарищ беспокойно вертел шеей, пытаясь установить косые глаза на лице Клима. Шли медленно,
плечо в
плечо друг другу, не уступая дороги встречным прохожим. Сдержанно отвечая на быстрые вопросы Макарова, Клим спросил о Лидии.
Невидимая в темноте, она
вела себя безумно и бесстыдно. Кусала
плечи его, стонала и требовала, задыхаясь...
Пышно украшенный цветами, зеленью, лентами, осененный красным знаменем гроб несли на
плечах, и казалось, что несут его люди неестественно высокого роста. За гробом
вели под руки черноволосую женщину, она тоже была обвязана, крест-накрест, красными лентами; на черной ее одежде ленты выделялись резко, освещая бледное лицо, густые, нахмуренные брови.
Но почему-то нужно было видеть, как
поведет себя Марина, и — вот он сидит
плечо в
плечо с нею в ложе для публики.
— Об ужасах всегда хорошо рассказывают, — лениво проговорила Марина, обняв ее за
плечи,
ведя к двери.
— А одеваетесь монахиней: напоказ
плеч и рук не выставляете…
ведете себя сообразно вашим почтенным летам… — говорил он.
— Здесь свежо! — заметила она, делая движение
плечами, — надо
велеть затопить камин…
— Ce Тушар вошел с письмом в руке, подошел к нашему большому дубовому столу, за которым мы все шестеро что-то зубрили, крепко схватил меня за
плечо, поднял со стула и
велел захватить мои тетрадки.
Солдаты все тагалы. Их, кто говорит, до шести, кто — до девяти тысяч. Офицеры и унтер-офицеры — испанцы. По всему плацу босые индийские рекруты маршировали повзводно; их
вел унтер-офицер, а офицер, с бамбуковой палкой, как коршун, вился около. Палка действовала неутомимо, удары сыпались то на голые пятки, то на
плечи, иногда на затылок провинившегося… Я поскорей уехал.
Старшой подошел и сердито ткнул Маслову в
плечо и, кивнув ей головой,
повел ее в женский коридор. В женском коридоре ее всю ощупали, обыскали и, не найдя ничего (коробка папирос была засунута в калаче), впустили в ту же камеру, из которой она вышла утром.
— Добрые
вести не лежат на месте! — весело проговорила высокая, полная женщина, показываясь в дверях спальни; за ее
плечом виднелось розовое бойкое лицо Верочки, украшенное на лбу смешным хохолком.
Он
велел оседлать лошадь, надел зеленый сюртучок с бронзовыми пуговицами, изображавшими кабаньи головы, вышитый гарусом ягдташ, серебряную флягу, накинул на
плечо новенькое французское ружье, не без удовольствия повертелся перед зеркалом и кликнул свою собаку Эсперанс, подаренную ему кузиной, старой девицей с отличным сердцем, но без волос.
Офицер ожидал меня во всей форме, с белыми отворотами, с кивером без чехла, с лядункой через
плечо, со всякими шнурками. Он сообщил мне, что архиерей разрешил священнику венчать, но
велел предварительно показать метрическое свидетельство. Я отдал офицеру свидетельство, а сам отправился к другому молодому человеку, тоже из Московского университета. Он служил свои два губернских года, по новому положению, в канцелярии губернатора и пропадал от скуки.
— В ту пору воз с сеном плохо навили, — говорил он, — и начал он по дороге на сторону валиться. Мужик-то лошадь под уздцы
вел, а я сбоку шел,
плечом подпирал. Ну, и случилось.
Старик крепко взял меня за
плечо и
повел по двору к воротам; мне хотелось плакать от страха пред ним, но он шагал так широко и быстро, что я не успел заплакать, как уже очутился на улице, а он, остановясь в калитке, погрозил мне пальцем и сказал...
— Вот что,
Веля… — сказал он, взяв дочь за
плечо и посматривая на ее будущего учителя. — Помни всегда, что на небе есть бог, а в Риме святой его «папеж». Это тебе говорю я, Валентин Яскульский, и ты должна мне верить потому, что я твой отец, — это рrimо.
Они сыграли. Павел проиграл и тотчас же
повел Салова к Яру. Когда они, после вкусных блюд и выпитой бутылки хорошего вина, вышли на улицу, то Салов, положив Павлу руку на
плечо, проговорил...
Вихров на это дружески потрепал его по
плечу и
повел его к закуске.
Бешеная, хлещущая радость. Я хочу крикнуть что-то вроде: «Так ее!», «Держи ее!» — но слышу только свой шепот. А на
плече у меня — уже тяжелая рука, меня держат,
ведут, я пытаюсь объяснить им…
Посидит-посидит иной, кто посолиднее, и сначала, видно, очень стыдится идти, а только глазом
ведет, либо усом дергает, а потом один враг его
плечом дернет, другой ногой мотнет, и смотришь, вдруг вскочит и хоть не умеет плясать, а пойдет такое ногами выводить, что ни к чему годно!
Эта же краля как пошла, так как фараон плывет — не колыхнется, а в самой, в змее, слышно, как и хрящ хрустит и из кости в кость мозжечок идет, а станет, повыгнется,
плечом ведет и бровь с носком ножки на одну линию строит…
— Да, — произнес он, — много сделал он добра, да много и зла; он погубил было философию, так что она едва вынырнула на
плечах Гегеля из того омута, и то еще не совсем; а прочие знания, бог знает, куда и пошли. Все это бросилось в детали, подробности; общее пропало совершенно из глаз, и сольется ли когда-нибудь все это во что-нибудь целое, и к чему все это
поведет… Удивительно!
Александр трепетал. Он поднял голову и поглядел сквозь слезы через
плечо соседа. Худощавый немец, согнувшись над своим инструментом, стоял перед толпой и могущественно
повелевал ею. Он кончил и равнодушно отер платком руки и лоб. В зале раздался рев и страшные рукоплескания. И вдруг этот артист согнулся в свой черед перед толпой и начал униженно кланяться и благодарить.
— Что это было такое? Молния? — спросила она, широко
поводя глазами и не принимая с его
плеч своих обнаженных рук.
— Пойдемте — вот сюда, — сказала она ему, закинув раскрытый зонтик за
плечо. — Я в здешнем парке как дома:
поведу вас по хорошим местам. И знаете что (она часто употребляла эти два слова): мы с вами не будем говорить теперь об этой покупке; мы о ней после завтрака хорошенько потолкуем; а вы должны мне теперь рассказать о себе… чтобы я знала, с кем я имею дело. А после, если хотите, я вам о себе порасскажу. Согласны?
— Да вот так же, вам всегда везет, и сейчас тоже! Вчера приехал ко мне мой бывший денщик, калмык, только что из полка отпущенный на льготу! Прямо с поезда, проездом в свой улус, прежде ко мне повидаться, к своему командиру… Я еду на поезд — а он навстречу на своем коне… Триста монет ему давали в Москве — не отдал! Ну, я
велел ему дожидаться, — а вышло кстати… Вот он вас проводит, а потом и мою лошадь приведет… Ну, как, довольны? — и хлопнул меня по
плечу.
Тулузов потом бросился к лежавшей на полу Катрин. Кровотечение у нее из
плеча и шеи было сильное. Он
велел ее поднять и положить на постель, где заботливо осмотрел ее ранки.
— Да, что делать?.. Извините! — отвечал частный пристав, пожимая
плечами. — Служба то
повелевает, а еще более того наша Управа благочиния, которая заставляет нас по необходимости делать неприятности обывателям.
— Закрой глаза платком, когда смеяться захочется, — посоветовала сестра и опять
повела его за
плечо в гостиную.
— После, после он тебе вырежет, — сказала ей мать и
повела сына из комнаты, все держа его за
плечи.
Я его, знаете, сечь никогда не секу, а только как заленится или так в чем проштрафится, возьму за
плечи,
поведу к окну, — там у нас в саду березы стоят.
— Это — мой гость, — решительно объявила она, взяла Сашу за
плечи и
повела к себе.
Да и
повёл за собою. Ходит быстро, мелкими шажками, шубёнка у него старенькая и не по росту, видно, с чужого
плеча. Молоденький он, худущий и смятенный; придя к себе домой, сразу заметался, завертелся недостойно сана, бегает из горницы в горницу, и то за ним стул едет, то он рукавом ряски со стола что-нибудь смахнёт и всё извиняется...
Актер. Хочешь — в сени выведу? Ну, вставай. (Помогает женщине подняться, накидывает ей на
плечи какую-то рухлядь и, поддерживая,
ведет в сени.) Ну-ну… твердо! Я — сам больной… отравлен алкоголем…
— Опять! — с досадой сказал молодой барин, пожимая
плечами: — отчего же ты больна, а не приходила сказаться в больницу? Ведь для этого и больница заведена. Разве вам не
повещали?
И теперь, как обыкновенно, он угадывал ее намерения. Ему было понятно, что она хочет продолжать вчерашнее и только для этого попросила его проводить ее и теперь вот
ведет к себе в дом. Но что она может еще прибавить к своему отказу? Что она придумала нового? По всему, по взглядам, по улыбке и даже по тому, как она, идя с ним рядом, держала голову и
плечи, он видел, что она по-прежнему не любит его, что он чужой для нее. Что же она хочет еще сказать?
Была одна до того старая, что казалось, вот-вот сейчас разрушится: она
поводила обнаженными, страшными, темно-серыми
плечами и, прикрыв рот веером, томно косилась на Ратмирова уже совсем мертвыми глазами; он за ней ухаживал; ее очень уважали в высшем свете как последнюю фрейлину императрицы Екатерины.
Высокий человек в кожаном переднике, с голыми огромными руками, держит на
плече девочку лет шести, серенькую, точно мышь, и говорит женщине, идущей рядом с ним,
ведя за руку мальчугана, рыжего, как огонь...
А вокруг яслей — арабы в белых бурнусах уже успели открыть лавочки и продают оружие, шёлк, сласти, сделанные из воска, тут же какие-то неизвестной нации люди торгуют вином, женщины, с кувшинами на
плечах, идут к источнику за водою, крестьянин
ведет осла, нагруженного хворостом, вокруг Младенца — толпа коленопреклоненных людей, и всюду играют дети.
Приплясывая, идет черноволосая генуэзка,
ведя за руку человека лет семи от роду, в деревянных башмаках и серой шляпе до
плеч. Он встряхивает головенкой, чтобы сбросить шляпу на затылок, а она всё падает ему на лицо, женщина срывает ее с маленькой головы и, высоко взмахнув ею, что-то поет и смеется, мальчуган смотрит на нее, закинув голову, — весь улыбка, потом подпрыгивает, желая достать шляпу, и оба они исчезают.
Повел тут
плечом Опанас, поднял глаза на Оксану и говорит про себя...