Неточные совпадения
Как только пить надумали,
Влас сыну-малолеточку
Вскричал: «Беги за Трифоном!»
С дьячком приходским Трифоном,
Гулякой, кумом старосты,
Пришли его
сыны,
Семинаристы: Саввушка
И Гриша, парни добрые,
Крестьянам
письма к сродникам
Писали; «Положение»,
Как вышло, толковали им,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.
Третий пример был при Беневоленском, когда был"подвергнут расспросным речам"дворянский
сын Алешка Беспятов, за то, что в укору градоначальнику, любившему заниматься законодательством, утверждал:"Худы-де те законы, кои писать надо, а те законы исправны, кои и без
письма в естестве у каждого человека нерукотворно написаны".
Получив
письмо мужа, она знала уже в глубине души, что всё останется по-старому, что она не в силах будет пренебречь своим положением, бросить
сына и соединиться с любовником.
Узнав о близких отношениях Алексея Александровича к графине Лидии Ивановне, Анна на третий день решилась написать ей стоившее ей большого труда
письмо, в котором она умышленно говорила, что разрешение видеть
сына должно зависеть от великодушия мужа. Она знала, что, если
письмо покажут мужу, он, продолжая свою роль великодушия, не откажет ей.
Просидев дома целый день, она придумывала средства для свиданья с
сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это
письмо, когда ей принесли
письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но
письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к
сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде
сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и
письма, которые у нее скопились на столе.
Он останется прав, а меня, погибшую, еще хуже, еще ниже погубит…» «Вы сами можете предположить то, что ожидает вас и вашего
сына», вспомнила она слова из
письма.
Я сидел погруженный в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист бумаги, — посмотри, доносчик ли я на своего барина и стараюсь ли я помутить
сына с отцом». Я взял из рук его бумагу: это был ответ Савельича на полученное им
письмо. Вот он от слова до слова...
— Вот князь Serge все узнал: он
сын какого-то лекаря, бегает по урокам, сочиняет, пишет русским купцам французские
письма за границу за деньги, и этим живет…» — «Какой срам!» — сказала ma tante.
— Ах, пащенок! Так это
письмо в самом деле у тебя было зашито, и зашивала дура Марья Ивановна! Ах вы, мерзавцы-безобразники! Так ты с тем, чтоб покорять сердца, сюда ехал, высший свет побеждать, Черту Ивановичу отмстить за то, что побочный
сын, захотел?
Устраняя себя передачею
письма из рук в руки, и именно молча, я уж тем самым тотчас бы выиграл, поставив себя в высшее над Версиловым положение, ибо, отказавшись, насколько это касается меня, от всех выгод по наследству (потому что мне, как
сыну Версилова, уж конечно, что-нибудь перепало бы из этих денег, не сейчас, так потом), я сохранил бы за собою навеки высший нравственный взгляд на будущий поступок Версилова.
Но затем, простив ей по неведению, прибавил, «как бы смотря в книгу будущего» (выражалась госпожа Хохлакова в
письме своем), и утешение, «что
сын ее Вася жив несомненно, и что или сам приедет к ней вскорости, или
письмо пришлет, и чтоб она шла в свой дом и ждала сего.
Делать нечего: написала я
сыну письмо, рассказала все и послала ему свое благословение без гроша денег.
Он до того разлюбезничался, что рассказал мне все свои семейные дела, даже семилетнюю болезнь жены. После завтрака он с гордым удовольствием взял с вазы, стоявшей на столе,
письмо и дал мне прочесть «стихотворение» его
сына, удостоенное публичного чтения на экзамене в кадетском корпусе. Одолжив меня такими знаками несомненного доверия, он ловко перешел к вопросу, косвенно поставленному, о моем деле. На этот раз я долею удовлетворил городничего.
Но, как назло княгине, у меня память была хороша. Переписка со мной, долго скрываемая от княгини, была наконец открыта, и она строжайше запретила людям и горничным доставлять
письма молодой девушке или отправлять ее
письма на почту. Года через два стали поговаривать о моем возвращении. «Эдак, пожалуй, каким-нибудь добрым утром несчастный
сын брата отворит дверь и взойдет, чего тут долго думать да откладывать, — мы ее выдадим замуж и спасем от государственного преступника, человека без религии и правил».
Действительно, оба
сына, один за другим, сообщили отцу, что дело освобождения принимает все более и более серьезный оборот и что ходящие в обществе слухи об этом предмете имеют вполне реальное основание. Получивши первое
письмо, Арсений Потапыч задумался и два дня сряду находился в величайшем волнении, но, в заключение, бросил
письмо в печку и ответил
сыну, чтоб он никогда не смел ему о пустяках писать.
— Ах ты, сукин
сын! Почему подаешь барину
письмо не на серебряном подносе?
Нагнувшись над
сыном моим,
Улыбку малютки родного
Запомнить старалась; играла я с ним
Печатью
письма рокового.
— А вы, княгиня, — обратился он вдруг к Белоконской со светлою улыбкой, — разве не вы, полгода назад, приняли меня в Москве как родного
сына, по
письму Лизаветы Прокофьевны, и действительно, как родному
сыну, один совет дали, который я никогда не забуду. Помните?
Маланья Сергеевна с горя начала в своих
письмах умолять Ивана Петровича, чтобы он вернулся поскорее; сам Петр Андреич желал видеть своего
сына; но он все только отписывался, благодарил отца за жену, за присылаемые деньги, обещал приехать вскоре — и не ехал.
В
письме от 12 июля Пущин сообщает, что Фонвизины получили успокоительное известие: их
сыновья, родившиеся до 14 декабря 1825 г. и оставленные по распоряжению Николая I в России, не замешаны в деле петрашевцев.
Я тогда послал от Терпугова просьбу в консисторию. [Пущин мог ходатайствовать за внебрачного
сына А. П. Барятинского — П. А Терпугова, — вероятно, о признании его прав на фамилию отца. Просьба была безуспешна: в собрании бумаг М. С. Волконского имеются
письма к нему П. А. Терпугова за 1904 и 1905 гг. (ЦГИА, ф. 1146, оп. 1, № 904).]
Вероятно, моя Annette давно, именем моим, поздравила вас с женитьбой Воли; я искренно пожелал счастья вашему
сыну, узнавши об его намерении из
письма сестры.
Благодарю за известие о водворении Бакунина в доме Лучших. Хорошо знать его на хороших руках, но я хотел бы, чтоб ты мне сказал, на ком он затевает жениться? Может быть, это знакомая тебе особа — ты был дедушкой всех томских невест. И я порадовал бы его матушку, если б мог сказать ей что-нибудь положительное о выборе ее
сына. Неизвестность ее тревожит, а тут всегда является Маремьяна. [Речь идет об M. А. Бакунине. Об этом — и в начале следующего
письма.]
Вероятно, не удивило тебя
письмо Балакшина от 26 июня. Ты все это передал Николаю, который привык к проявлениям Маремьяны-старицы. [Прозвище Пущина за его заботы о всех нуждающихся в какой-либо помощи.] — Записку о Тизенгаузене можешь бросить, не делая никаких справок. Это тогдашние бредни нашего doyen d'âge, [Старшего годами, старшины (франц.).] от которых я не мог отделаться.
Сын его сказал мне теперь, что означенный Тизенгаузен давно имеет другое место. Это дело можно почислить решенным.
Наши здешние все разыгрывают свои роли, я в иных случаях только наблюдатель… [Находясь в Тобольске, Пущин получил 19 октября
письмо — от своего крестного
сына Миши Волконского: «Очень, очень благодарю тебя, милый Папа Ваня, за прекрасное ружье… Прощай, дорогой мой Папа Ваня. Я не видал еще твоего брата… Неленька тебя помнит. Мама свидетельствует тебе свое почтение… Прошу твоего благословения. М. Волконский» (РО, ф. 243, оп. I, № 29).]
На двадцать втором году Вильгельм Райнер возвратился домой, погостил у отца и с его рекомендательными
письмами поехал в Лондон. Отец рекомендовал
сына Марису, Фрейлиграту и своему русскому знакомому, прося их помочь молодому человеку пристроиться к хорошему торговому дому и войти в общество.
Макар Григорьев тоже иногда заходил к Павлу в номера, принося к нему
письма от полковника, который почему-то все-таки считал вернее писать к Макару Григорьеву, чем прямо на квартиру к
сыну.
Клеопатра Петровна уехала из Москвы, очень рассерженная на Павла. Она дала себе слово употребить над собой все старания забыть его совершенно; но скука, больной муж, смерть отца Павла, который, она знала, никогда бы не позволил
сыну жениться на ней, и, наконец, ожидание, что она сама скоро будет вдовою, — все это снова разожгло в ней любовь к нему и желание снова возвратить его к себе. Для этой цели она написала ему длинное и откровенное
письмо...
— Прекрасно-с! И поэтому, по приезде в Петербург, вы возьмите этого молодого человека с собой и отправляйтесь по адресу этого
письма к господину, которого я очень хорошо знаю; отдайте ему
письмо, и что он вам скажет: к себе ли возьмет вашего
сына для приготовления, велит ли отдать кому — советую слушаться беспрекословно и уже денег в этом случае не жалеть, потому что в Петербурге также пьют и едят, а не воздухом питаются!
Я же господину Фатееву изъяснил так: что
сын мой, как следует всякому благородному офицеру, не преминул бы вам дать за то удовлетворение на оружие; но так как супруга ваша бежала уже к нему не первому, то вам сталее спрашивать с нее, чем с него, — и он, вероятно, сам не преминет немедленно выпроводить ее из Москвы к вам на должное распоряжение, что и приказываю тебе сим
письмом немедленно исполнить, а таких чернобрысых и сухопарых кошек, как она, я полагаю, найти в Москве можно».
Павел любил Фатееву, гордился некоторым образом победою над нею, понимал, что он теперь единственный защитник ее, — и потому можно судить, как оскорбило его это
письмо; едва сдерживая себя от бешенства, он написал на том же самом
письме короткий ответ отцу: «Я вашего
письма, по грубости и неприличию его тона, не дочитал и возвращаю его вам обратно, предваряя вас, что читать ваших
писем я более не стану и буду возвращать их к вам нераспечатанными.
Сын ваш Вихров».
От полковника получено было, наконец,
письмо, извещающее, что Александра Григорьевна с величайшим удовольствием разрешает детям взять залу для такой умной их забавы. С своей же стороны Михаил Поликарпович прибавлял
сыну: «Чтобы девушка гуляла, но дельца не забывала!» Полковник терпеть не мог театра.
Николай Сергеич не расспрашивал Алешу, потому что князь Петр Александрович, видимо, умалчивал в своем
письме о настоящей причине изгнания
сына.
Он оскорбил Николая Сергеича ужасным
письмом, все на ту же тему, как и прежде, а
сыну положительно запретил посещать Ихменевых.
Тщетно слал он
письмо за
письмом к Петеньке, описывая продерзостные поступки «негодяя» (увы! с Анпетова он уже перенес эту кличку на Стрелова!): на все его жалобы
сын отвечал одними сарказмами.
Приехавши из губернского города в Воплино, Утробин двое суток сряду проспал непробудным сном. Проснувшись, он увидел на столе
письмо от
сына, который тоже извещал о предстоящей катастрофе и писал:"Самое лучшее теперь, милый папаша, — это переселить крестьян на неудобную землю, вроде песков: так, по крайней мере, все дальновидные люди здесь думают".
— Это
письмо, — отвечал Калинович, — от матери моей; она больна и извещает, может быть, о своих последних минутах… Вы сами отец и сами можете судить, как тяжело умирать, когда единственный
сын не хочет закрыть глаз. Я, вероятно, сейчас же должен буду ехать.
Несмотря на то, что служба Петра Васильевича шла так хорошо, что он скоро надеялся иметь свой кусок хлеба, он все бросил, вышел в отставку и, как почтительный
сын, считавший своею первою обязанностию успокаивать старость матери (что он совершенно искренно и писал ей в
письмах), приехал в деревню.
В кармане у меня были
письма в редакцию газеты «Одъек» и ее редакторам Пашичу и Протичу и к учителю М.М. Бойовичу от его
сына литератора, студента Московского университета.
В
письме своем Прасковья Ивановна, — с которою Варвара Петровна не видалась и не переписывалась лет уже восемь, — уведомляла ее, что Николай Всеволодович коротко сошелся с их домом и подружился с Лизой (единственною ее дочерью) и намерен сопровождать их летом в Швейцарию, в Vernex-Montreux, несмотря на то что в семействе графа К… (весьма влиятельного в Петербурге лица), пребывающего теперь в Париже, принят как родной
сын, так что почти живет у графа.
Все
письма его были коротенькие, сухие, состояли из одних лишь распоряжений, и так как отец с
сыном еще с самого Петербурга были, по-модному, на ты, то и
письма Петруши решительно имели вид тех старинных предписаний прежних помещиков из столиц их дворовым людям, поставленным ими в управляющие их имений.
Напомню еще вскользь и о полученном ею анонимном
письме, о котором она давеча так раздражительно проговорилась Прасковье Ивановне, причем, кажется, умолчала о дальнейшем содержании
письма; а в нем-то, может быть, и заключалась разгадка возможности того ужасного вопроса, с которым она вдруг обратилась к
сыну.
В следующие затем дни к Марфиным многие приезжали, а в том числе и m-me Тулузова; но они никого не принимали, за исключением одного Углакова, привезшего Егору Егорычу
письмо от отца, в котором тот, извиняясь, что по болезни сам не может навестить друга, убедительно просил Марфина взять к себе
сына в качестве ординарца для исполнения поручений по разным хлопотам, могущим встретиться при настоящем их семейном горе.
— А вам скажут на это, что в
письме тоже значится, что Валерьян Николаич убьет
сына Власа, когда тот будет требовать у него жены своей! — возразил Тулузов и затем уже принялся успокоивать Екатерину Петровну.
Приятель мой Милорадович некогда передавал мне, что когда он стал бывать у Екатерины Филипповны, то старику-отцу его это очень не понравилось, и он прислал
сыну строгое
письмо с такого рода укором, что бог знает, у кого ты и где бываешь…
Егор Егорыч вздохнул и печально мотнул головой: ему живо припомнилась вся эта минувшая история, как сестра, совершенно несправедливо заступившись за
сына, разбранила Егора Егорыча самыми едкими и оскорбительными словами и даже просила его избавить от своих посещений, и как он, несмотря на то, все-таки приезжал к ней несколько раз, как потом он ей писал длинные
письма, желая внушить ей все безумие подобного отношения к нему, и как на эти
письма не получил от нее ни строчки в ответ.
Неизвестно, дошло ли до Петеньки это
письмо; но не дальше как через месяц после его отсылки Порфирий Владимирыч получил официальное уведомление, что
сын его, не доехавши до места ссылки, слег в одном из попутных городков в больницу и умер.
20-го декабря. Я в крайнем недоумении. Дьячиха, по маломыслию, послала своему
сыну по почте рублевую ассигнацию в простом конверте, но конверт сей на почте подпечатали и, открыв преступление вдовы, посылку ее конфисковали и подвергли ее штрафу. Что на почте
письма подпечатывают и читают — сие никому не новость; но как же это рублевую ассигнацию вдовицы ловят, а „Колокол“, который я беру у исправника, не ловят? Что это такое: простота или воровство?
Письмо было от
сына. Он описывал выход Хаджи-Мурата и столкновение с Меллер-Закомельским.