Неточные совпадения
Дело устроено было вот как: как только приходил проситель и засовывал руку в карман, с тем чтобы вытащить оттуда известные рекомендательные
письма за подписью
князя Хованского, как выражаются у нас на Руси: «Нет, нет, — говорил он с улыбкой, удерживая его руки, — вы думаете, что я… нет, нет.
Он оставляет раут тесный,
Домой задумчив едет он;
Мечтой то грустной, то прелестной
Его встревожен поздний сон.
Проснулся он; ему приносят
Письмо:
князь N покорно просит
Его на вечер. «Боже! к ней!..
О, буду, буду!» и скорей
Марает он ответ учтивый.
Что с ним? в каком он странном сне!
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
Досада? суетность? иль вновь
Забота юности — любовь?
Вдруг батюшка получает из Петербурга
письмо от нашего родственника
князя Б**.
— Вот
князь Serge все узнал: он сын какого-то лекаря, бегает по урокам, сочиняет, пишет русским купцам французские
письма за границу за деньги, и этим живет…» — «Какой срам!» — сказала ma tante.
— Кому? Ха-ха-ха! А скандал, а
письмо покажем
князю! Где отберут? Я не держу документов в квартире. Я покажу
князю через третье лицо. Не упрямьтесь, барыня, благодарите, что я еще не много прошу, другой бы, кроме того, попросил еще услуг… знаете каких… в которых ни одна хорошенькая женщина не отказывает, при стеснительных обстоятельствах, вот каких… Хе-хе-хе! Vous êtes belle, vous! [Вы же красивая женщина! (франц.)]
Тогда
князь, остававшийся в зале, приступил к Зерщикову и потребовал настоятельно, чтоб тот заявил публично о моей невинности и, кроме того, принес бы мне извинение в форме
письма.
По крайней мере те пункты, на которые опираются
князья Сокольские, оспаривая завещание, получают сильную поддержку в этом
письме.
План состоял в том, чтобы вдруг, без всяких подходов и наговоров, разом объявить все
князю, испугать его, потрясти его, указать, что его неминуемо ожидает сумасшедший дом, и когда он упрется, придет в негодование, станет не верить, то показать ему
письмо дочери: «дескать, уж было раз намерение объявить сумасшедшим; так теперь, чтоб помешать браку, и подавно может быть».
Я запомнил себя в комнате Версилова, на его диване; помню вокруг меня лица Версилова, мамы, Лизы, помню очень, как Версилов говорил мне о Зерщикове, о
князе, показывал мне какое-то
письмо, успокоивал меня.
— Это
письмо того самого Столбеева, по смерти которого из-за завещания его возникло дело Версилова с
князьями Сокольскими.
И вот он умирает; Катерина Николавна тотчас вспомнила про
письмо: если бы оно обнаружилось в бумагах покойного и попало в руки старого
князя, то тот несомненно прогнал бы ее навсегда, лишил наследства и не дал бы ей ни копейки при жизни.
Известие об этом
письме подействовало на старого
князя, может быть, в несколько раз сильнее, чем она сама и мы все предполагали.
Знал он тоже, что и Катерине Николавне уже известно, что
письмо у Версилова и что она этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с
письмом к старому
князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала
письмо в Петербурге, была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее оставалась надежда, что
письмо, может быть, не у Версилова, и, в заключение, что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и умоляла там Марью Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись у ней.
Князь сообщил ему адрес Версилова, и действительно Версилов на другой же день получил лично от Зерщикова
письмо на мое имя и с лишком тысячу триста рублей, принадлежавших мне и забытых мною на рулетке денег.
Между тем в
письме этом, частном, писанном два года назад, завещатель сам излагает настоящую свою волю или, вернее, желание, излагает скорее в пользу
князей, чем Версилова.
Я уже сообщал во второй части моего рассказа, забегая вперед, что он очень кратко и ясно передал мне о
письме ко мне арестованного
князя, о Зерщикове, о его объяснении в мою пользу и проч., и проч.
И вот о
письме этом, сейчас, там у
князя, он даже и виду не подал.
— Да? Так я и подумал. Вообразите же, то дело, про которое давеча здесь говорил Версилов, — что помешало ему вчера вечером прийти сюда убедить эту девушку, — это дело вышло именно через это
письмо. Версилов прямо, вчера же вечером, отправился к адвокату
князя Сокольского, передал ему это
письмо и отказался от всего выигранного им наследства. В настоящую минуту этот отказ уже облечен в законную форму. Версилов не дарит, но признает в этом акте полное право
князей.
Князь, воротившись с игры, написал в ту же ночь два
письма — одно мне, а другое в тот прежний его полк, в котором была у него история с корнетом Степановым.
О вероятном прибытии дочери мой
князь еще не знал ничего и предполагал ее возвращение из Москвы разве через неделю. Я же узнал накануне совершенно случайно: проговорилась при мне моей матери Татьяна Павловна, получившая от генеральши
письмо. Они хоть и шептались и говорили отдаленными выражениями, но я догадался. Разумеется, не подслушивал: просто не мог не слушать, когда увидел, что вдруг, при известии о приезде этой женщины, так взволновалась мать. Версилова дома не было.
Андроников, говорят, тогда же вразумил ее и отсоветовал; а впоследствии, когда
князь выздоровел совсем, то и нельзя уже было воротиться к этой идее; но
письмо у Андроникова осталось.
Я и не знал никогда до этого времени, что
князю уже было нечто известно об этом
письме еще прежде; но, по обычаю всех слабых и робких людей, он не поверил слуху и отмахивался от него из всех сил, чтобы остаться спокойным; мало того, винил себя в неблагородстве своего легковерия.
Во-вторых, составил довольно приблизительное понятие о значении этих лиц (старого
князя, ее, Бьоринга, Анны Андреевны и даже Версилова); третье: узнал, что я оскорблен и грожусь отмстить, и, наконец, четвертое, главнейшее: узнал, что существует такой документ, таинственный и спрятанный, такое
письмо, которое если показать полусумасшедшему старику
князю, то он, прочтя его и узнав, что собственная дочь считает его сумасшедшим и уже «советовалась с юристами» о том, как бы его засадить, — или сойдет с ума окончательно, или прогонит ее из дому и лишит наследства, или женится на одной mademoiselle Версиловой, на которой уже хочет жениться и чего ему не позволяют.
Катерина Николавна имела неосторожность, когда старый
князь, отец ее, за границей стал уже выздоравливать от своего припадка, написать Андроникову в большом секрете (Катерина Николавна доверяла ему вполне) чрезвычайно компрометирующее
письмо.
— Если бы вы захотели мне сделать особенное удовольствие, — громко и открыто обратился он ко мне, выходя от
князя, — то поедемте сейчас со мною, и я вам покажу
письмо, которое сейчас посылаю к Андрею Петровичу, а вместе и его
письмо ко мне.
Тушар вдруг спохватился, что мало взял денег, и с «достоинством» объявил вам в
письме своем, что в заведении его воспитываются
князья и сенаторские дети и что он считает ниже своего заведения держать воспитанника с таким происхождением, как я, если ему не дадут прибавки.
Кирила Петрович взбесился; насилу
князь мог уговорить его не показывать Маше и виду, что он уведомлен о ее
письме.
Князь нашел сие весьма благоразумным, пошел к своей невесте, сказал ей, что
письмо очень его опечалило, но что он надеется со временем заслужить ее привязанность, что мысль ее лишиться слишком для него тяжела и что он не в силах согласиться на свой смертный приговор.
Расспросивши меня, Орлов написал
письмо к
князю Голицыну, прося его свиданья.
В Петербурге, погибая от бедности, он сделал последний опыт защитить свою честь. Он вовсе не удался. Витберг просил об этом
князя А. Н. Голицына, но
князь не считал возможным поднимать снова дело и советовал Витбергу написать пожалобнее
письмо к наследнику с просьбой о денежном вспомоществовании. Он обещался с Жуковским похлопотать и сулил рублей тысячу серебром. Витберг отказался.
В восьмидесятых годах здесь жили даже «
князь с княгиней», слепой старик с беззубой старухой женой, которой он диктовал, иногда по-французски,
письма к благодетелям, своим старым знакомым, и получал иногда довольно крупные подачки, на которые подкармливал голодных переписчиков.
Князь, однако же, сообразил, сколько мог, что
письмо было передано рано утром, чрез служанку, Вере Лебедевой, для передачи по адресу… «так же как и прежде… так же как и прежде, известному персонажу и от того же лица-с… (ибо одну из них я обозначаю названием „лица“-с, а другую лишь только „персонажа“, для унижения и для различия; ибо есть великая разница между невинною и высокоблагородною генеральскою девицей и… камелией-с), итак,
письмо было от „лица“-с, начинающегося с буквы А…»
Затем, почти после полугодового молчания, Евгений Павлович уведомил свою корреспондентку, опять в длинном и подробном
письме, о том, что он, во время последнего своего приезда к профессору Шнейдеру, в Швейцарию, съехался у него со всеми Епанчиными (кроме, разумеется, Ивана Федоровича, который, по делам, остается в Петербурге) и
князем Щ.
— Верите ли вы, — вдруг обратилась капитанша к
князю, — верите ли вы, что этот бесстыдный человек не пощадил моих сиротских детей! Всё ограбил, всё перетаскал, всё продал и заложил, ничего не оставил. Что я с твоими заемными
письмами делать буду, хитрый и бессовестный ты человек? Отвечай, хитрец, отвечай мне, ненасытное сердце: чем, чем я накормлю моих сиротских детей? Вот появляется пьяный и на ногах не стоит… Чем прогневала я господа бога, гнусный и безобразный хитрец, отвечай?
— Верное дело, — объявил наконец Птицын, складывая
письмо и передавая его
князю. — Вы получаете безо всяких хлопот, по неоспоримому духовному завещанию вашей тетки, чрезвычайно большой капитал.
«Какая… славная…» — подумал
князь и тотчас забыл о ней. Он зашел в угол террасы, где была кушетка и пред нею столик, сел, закрыл руками лицо и просидел минут десять; вдруг торопливо и тревожно опустил в боковой карман руку и вынул три
письма.
Почему про этого проклятого «рыцаря бедного» в этом анонимном
письме упомянуто, тогда как она
письмо от
князя даже сестрам не показала?
Князь молча, дрожащею рукой протянул ему
письмо.
«И как смели, как смели мне это проклятое анонимное
письмо написать про эту тварь, что она с Аглаей в сношениях? — думала Лизавета Прокофьевна всю дорогу, пока тащила за собой
князя, и дома, когда усадила его за круглым столом, около которого было в сборе всё семейство, — как смели подумать только об этом?
— Ну, что же? — сказал
князь, как бы очнувшись. — Ах да! Ведь вы знаете сами, Лебедев, в чем наше дело: я приехал по вашему же
письму. Говорите.
По-видимому, ни
князь, ни доктор, у которого он жил в Швейцарии, не захотели ждать официальных уведомлений или делать справки, а
князь, с
письмом Салазкина в кармане, решился отправиться сам…
–…Но мы, может быть, будем не бедны, а очень богаты, Настасья Филипповна, — продолжал
князь тем же робким голосом. — Я, впрочем, не знаю наверно, и жаль, что до сих пор еще узнать ничего не мог в целый день, но я получил в Швейцарии
письмо из Москвы, от одного господина Салазкина, и он меня уведомляет, что я будто бы могу получить очень большое наследство. Вот это
письмо…
— У меня нет
письма, — удивился и оробел
князь ужасно, — если есть и цело еще, то у Аглаи Ивановны.
Но прошло с месяц по отъезде
князя, и генеральша Епанчина получила от старухи княгини Белоконской, уехавшей недели две пред тем в Москву к своей старшей замужней дочери,
письмо, и
письмо это произвело на нее видимое действие.
— А вот что, батюшка, — разгорячилась Лизавета Прокофьевна, — мы вот все заметили, сидим здесь и хвалимся пред ним, а вот он сегодня
письмо получил от одного из них, от самого-то главного, угреватого, помнишь, Александра? Он прощения в
письме у него просит, хоть и по своему манеру, и извещает, что того товарища бросил, который его поджигал-то тогда, — помнишь, Александра? — и что
князю теперь больше верит. Ну, а мы такого
письма еще не получали, хоть нам и не учиться здесь нос-то пред ним подымать.
Князь действительно вынул из кармана
письмо.
— Вы, кажется, сказали,
князь, что
письмо к вам от Салазкина? — спросил Птицын. — Это очень известный в своем кругу человек; это очень известный ходок по делам, и если действительно он вас уведомляет, то вполне можете верить. К счастию, я руку знаю, потому что недавно дело имел… Если бы вы дали мне взглянуть, может быть, мог бы вам что-нибудь и сказать.
— Трудно объяснить, только не тех, про какие вы теперь, может быть, думаете, — надежд… ну, одним словом, надежд будущего и радости о том, что, может быть, я там не чужой, не иностранец. Мне очень вдруг на родине понравилось. В одно солнечное утро я взял перо и написал к ней
письмо; почему к ней — не знаю. Иногда ведь хочется друга подле; и мне, видно, друга захотелось… — помолчав, прибавил
князь.
Сказав это,
князь прочел это
письмо почти слово в слово, как оно было.
Князь понял наконец, почему он холодел каждый раз, когда прикасался к этим трем
письмам, и почему он отдалял минуту прочесть их до самого вечера.