Неточные совпадения
Климу показалось, что эти слова
относятся не
к нему, а
к господу.
Они держали себя наособицу от других купцов,
к которым
относились немного брезгливо; но до настоящего кровного
барина этому полумужичью было еще далеко.
Но другие, и преимущественно кулачный
господин, хотя и не вслух, но в сердце своем,
относились к Настасье Филипповне с глубочайшим презрением, и даже с ненавистью, и шли
к ней как на осаду.
В городе Кишкин знал всех и поэтому прямо отправился в квартиру прокурора. Его заставили подождать в передней. Прокурор, пожилой важный
господин,
отнесся к нему совсем равнодушно и, сунув жалобу на письменный стол, сказал, что рассмотрит ее.
Кругло говоря, и Никитушка и Марина Абрамовна были отживающие типы той старой русской прислуги, которая рабски-снисходительно
относилась к своим
господам и гордилась своею им преданностью.
— «Толкуй больной с подлекарем», — проговорил, вставая, Канунников. — У меня еще делов и боже мой. Прощайте. Прощай, лукавый рабе, —
отнесся он
к Лобачевскому. — Молокососов-то не одобряешь, а сам такой же, только потаенный. Потаенный, — шутил он, тряся руку молодому медику. — Волки, все вы волки, отличные
господа перед
господом. А ты, новый
барин, древности тоже сопротивник?
— А вы, новый
барин? —
отнесся Канунников
к Розанову.
— Et vous, monsieur? [А вы,
господин? (франц.).] —
отнесся Абреев
к кадету.
Поедете вы, сударь, теперь в деревню, —
отнесся Макар Григорьев опять
к Вихрову, — ждать строгости от вас нечего: строгого
господина никогда из вас не будет, а тоже и поблажкой, сударь, можно все испортить дело.
— Ну, так сыграемте! А вы, Николай Гаспирович, хотите? —
отнесся он
к черноволосому
господину.
—
Господа, хотите играть в карты? —
отнеслась Мари
к двум пожилым генералам, начинавшим уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность. Мари же сейчас всех их усадила: она, кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало вошел еще новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.
— Нет, вы,
господа, слишком легко
относитесь к такому важному предмету, — защищался Сарматов. — Тем более что нам приходится вращаться около планет. Вот спросите хоть у доктора, он отлично знает, что анатомия всему голова… Кажется, пустяки плечи какие-нибудь или гусиная нога, а на деле далеко не пустяки. Не так ли, доктор?
— Послушайте,
господа, — заговорил Лбов и опять заранее засмеялся. — Вы знаете, что сказал генерал Дохтуров о пехотных адъютантах? Это
к тебе, Бек,
относится. Что они самые отчаянные наездники во всем мире…
Но этот анекдот я уже давно слышал, и даже вполне уверен, что и все
господа офицеры знают его наизусть. Но они невзыскательны, и некоторые повествования всегда производят неотразимый эффект между ними.
К числу их
относятся рассказы о том, как офицер тройку жидов загнал, о том, как русский, квартируя у немца, неприличность даже на потолке сделал, и т. д.
— Посмотрите, как ваш Коловоротов от души танцует! —
относится она
к инвалидному начальнику, который самолично наблюдает, чтобы
господа офицеры исполняли свои обязанности неуклонно.
Надо сказать, что я несколько трушу Гриши, во-первых, потому, что я человек чрезвычайно мягкий, а во-вторых, потому, что сам Гриша такой бесподобный и бескорыстный
господин, что нельзя
относиться к нему иначе, как с полным уважением. Уже дорогой я размышлял о том, как отзовется о моем поступке Гриша, и покушался даже бежать от моего спутника, но не сделал этого единственно по слабости моего характера.
— Может быть, — подхватил со вздохом хозяин. — Во всяком случае,
господа, я полагаю, что и мне, и вам, Федор Иваныч, — обратился он
к жандармскому штаб-офицеру, — и вашему превосходительству, конечно, и вам, наконец, Рафаил Никитич, — говорил он,
относясь к губернскому предводителю и губернскому почтмейстеру, — всем нам донести по своим начальствам, как мы были приняты, и просить защиты, потому что он теперь говорит, а потом будет и действовать, тогда служить будет невозможно!
— Значит, так и записать надо, — продолжал губернатор, крутя усы. — Так и напишите, —
отнесся он строго
к секретарю Экзархатову, — что все
господа присутствующие остаются при старом заключении, а
господин вице-губернатор имеет представить свое особенное мнение, и вы уж, пожалуйста, потрудитесь не замедлить, — прибавил он, обращаясь
к Калиновичу, как бы желая хоть этим стеснить его.
— Этот
господин был уже у нас в переделке! —
отнесся губернатор
к сидевшему от него по правую руку Калиновичу. — Но сенат требует вторичного пересвидетельствования и заставляет нас перепевать на тот же лад старую песню.
— C'est etonnant! Qu'en pensez vous? [ — Это удивительно! Что вы об этом думаете? (франц.).] —
отнесся камер-юнкер
к гегелианцу и, видя, что тот не совсем уразумел его вопрос, присовокупил: — Поэтому
господин Тулузов за двадцать душ простил своей жене все?..
— Monsieur le prince [
Господин князь (франц.).], —
отнесся он
к Индобскому, — когда кит поглотил Иону в свое чрево, у китов тоже, вероятно, был в это время голод?
— Ну, кому же, я вас спрашиваю,
господа, придет в голову, как не дьяволу, придумать такую штуку? —
отнесся опять Феодосий Гаврилыч
к прочим своим гостям.
— Но кто он такой?.. Я его не знаю… Connaissez vous се monsieur? [Знаете вы этого
господина? (франц.).] —
отнеслась она
к камер-юнкеру.
Сначала Арина Петровна
отнеслась к этому новому занятию своего мужа брезгливо и даже с волнением (в котором, однако ж, больше играла роль привычка властности, нежели прямая ревность), но потом махнула рукой и наблюдала только за тем, чтоб девки-поганки не носили
барину ерофеича.
Аннинька не знала, что и сказать на эти слова. Мало-помалу ей начинало казаться, что разговор этих простодушных людей о «сокровище» совершенно одинакового достоинства с разговорами
господ офицеров «расквартированного в здешнем городе полка» об «la chose». Вообще же, она убедилась, что и здесь, как у дяденьки, видят в ней явление совсем особенное,
к которому хотя и можно
отнестись снисходительно, но в некотором отдалении, дабы «не замараться».
До сих пор она ко всему
относилась безучастно, а на Порфирия Владимирыча смотрела как на «
барина»,
к которому у ней существовали подневольные отношения.
—
Господин наш Никита Алексеич Плодомасов и
господин Пармен Семенович Туганов от себя и от супруги своей изволили приказать нам, их слугам, принести вам, сударыня Ольга Арсентьевна, их поздравление. Сестрица, повторите, —
отнесся он
к стоявшей возле него сестре, и когда та кончила свое поздравление, Николай Афанасьевич шаркнул исправнику и продолжал...
— Вот с этой бумажкой вы пойдете в аптеку… давайте через два часа по чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание… Продолжайте согревающий компресс… Кроме того, хотя бы вашей дочери и сделалось лучше, во всяком случае пригласите завтра доктора Афросимова. Это дельный врач и хороший человек. Я его сейчас же предупрежу. Затем прощайте,
господа! Дай Бог, чтобы наступающий год немного снисходительнее
отнесся к вам, чем этот, а главное — не падайте никогда духом.
К жизни надо
относиться дружески,
господа, доверчиво…
Варвара Михайловна. Мне нравится, как вы
относитесь друг
к другу… славно! Садитесь чай пить,
господа!
Заглазно они
относились к заказчикам вообще иронически, и когда, например, видели
барина, сидящего на балконе с газетой, то замечали...
Он уже не называл меня ни сектантом, ни
господином маляром и не
относился с одобрением
к моей рабочей жизни, как раньше, а говорил...
— Я очень рад, конечно, тому, если только это правда! — сказал князь. — Ну, теперь, любезный, ты можешь идти, —
отнесся он
к лакею. — Кланяйся
господину Жуквичу и поблагодари его от меня; а тебе вот на водку!
— Ничего-с! — повторил еще раз Елпидифор Мартыныч, усаживаясь в кресло и приготовляясь, как видно, побеседовать. — К-х-ха! — откашлянулся он затем с каким-то особенным наслаждением и
отнесся уже с разговорами
к княгине. — Был я, сударыня, ваше сиятельство, у графа Виктора Сергеевича на обеде; кушали у него: владыко с викарием, генерал-губернатор со свитой, разные
господа сенаторы…
Беркутов. Меропа Давыдовна, благодарю вас за радушный прием и за участие, которое вы во мне приняли! Позвольте предложить вам этот маленький подарок. (Подает Мурзавецкой коробочку.) Это аквамариновые четки!
Господа, я пробыл здесь недолго, но уж имел возможность вполне оценить эту во всех отношениях редкую женщину. Желательно, чтоб наши передовые люди всегда
относились с глубоким уважением
к Меропе Давыдовне. Мы должны подавать пример другим, как нужно уважать такую почтенную старость!
— Да что ты, Мильсан, веришь русским? — вскричал молодой кавалерист, — ведь теперь за них мороз не станет драться; а бедные немцы так привыкли от нас бегать, что им в голову не придет порядком схватиться — и с кем же?.. с самим императором! Русские нарочно выдумали это известие, чтоб мы скорей сдались, Ils sont malins ces barbares! [Они хитры, эти варвары! (франц.)] Не правда ли,
господин Папилью? — продолжал он,
относясь к толстому офицеру. — Вы часто бываете у Раппа и должны знать лучше нашего…
— Тебя не стеснит этот
господин? —
отнесся он
к нему.
— То есть, пожалуй, генерал-адъютант, штатский только: он статс-секретарь! — отвечал не без важности Янсутский. — Я, собственно, позвал этого
господина, —
отнесся он как бы больше
к графу, — затем, что он хоть и надутая этакая скотина, но все-таки держаться
к этаким людям поближе не мешает.
— Ничего,
господин пастор, ничего; это вас подкрепит, — убеждал Шульц и, дополнив стакан его аугсбургского преподобия,
относился с теми же доводами
к другим.
— Пожалуйте,
господа! —
отнесся полицмейстер
к двум
господам, из которых один был похож на англичанина, а другой на десятеричное i. — Понятые и Егоров за нами, а остальным быть здесь до приказания, — закричал он.
— Позвольте мне,
господа, как хозяину, узнать теперь, чему я обязан вашим посещением? —
отнесся Крылушкин
к полицмейстеру.
— Это более
относится к домашним обстоятельствам и
к частной жизни моей, Андрей Филиппович, — едва слышным голосом проговорил полумертвый
господин Голядкин, — это не официальное приключение, Андрей Филиппович…
— На все есть известная форма-с. Явитесь
к секретарю его превосходительства и потом
отнеситесь, как следует,
к господину правителю канцелярии. Просьба есть?..
— Позвольте,
господа, — восклицал Введенский, — чтобы правильнее
относиться к делу, следует понять, что Ганзиер миф. Для каждого понимающего, что такое миф, несомненно, что когда идет дело о русском юноше, получающем образование через сближение с иностранцами, то невольно возникает образ Ганзы, сообщившей нашим непочатым предкам свое образование. Во избежание некоторой сложности такого представления, миф уловляет тождественными звуками нужное ему олицетворение, и появляется Ганзиер миф.
Генерал занял место за столом знакомых ему офицеров, поклонился всем вставшим при его приходе и громко сказал: «Садитесь,
господа!» — что
относилось к нижним чинам. Мы молча кончили обед; Иван Платоныч приказал подать красного румынского вина и после второй бутылки, когда лицо у него повеселело и щеки и нос приняли яркий оттенок, обратился ко мне...
— Отлично играют! —
отнесся к Бахтиарову худощавый
господин, которого в городе называли плательной вешалкой.
— По недоразумению моему готов: честь имею вас проздравить, батюшка Владимир Андреич, и честь имею вас проздравить, благодетельница наша Марья Ивановна. Проздравление мое приношу вам, Надежда Владимировна, — говорил он, подходя
к руке
барина, барыни и барышни, — а вам и выразить, не могу, —
отнесся он
к невесте. — А вам осмеливаюсь только кланяться и возносить за вас молитвы
к богу, — заключил он, обращаясь
к жениху, и раскланялся перед ним, шаркнувши обеими ногами.
Пологий (Николаю). Позвольте заметить: читая газеты,
господин Синцов всегда рассуждает о политике и очень пристрастно
относится к властям…
— Эй ты, севильский цирюльник, —
отнесся он
к официанту, — подай-ка сюда
господина квартирмейстера — ромашки, — и затем, объяснив, что ром он называет квартирмейстером, потому что он в желудке приготовляет квартиру
к восприятию дальнейшего, выпил залпом стакан квартирмейстера, крякнул и съел кусок хлеба.
Так ли я,
господа, говорю? —
отнесся Аполлос Михайлыч
к мужчинам.