Неточные совпадения
Я хочу подставить другую щеку, я хочу
отдать рубаху, когда у меня берут кафтан, и молю
Бога только о том, чтоб он не отнял у меня счастье прощения!
На дороге ли ты
отдал душу
Богу, или уходили тебя твои же приятели за какую-нибудь толстую и краснощекую солдатку, или пригляделись лесному бродяге ременные твои рукавицы и тройка приземистых, но крепких коньков, или, может, и сам, лежа на полатях, думал, думал, да ни с того ни с другого заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь, и поминай как звали.
— Как же, а я приказал самовар. Я, признаться сказать, не охотник до чаю: напиток дорогой, да и цена на сахар поднялась немилосердная. Прошка! не нужно самовара! Сухарь отнеси Мавре, слышишь: пусть его положит на то же место, или нет, подай его сюда, я ужо снесу его сам. Прощайте, батюшка, да благословит вас
Бог, а письмо-то председателю вы
отдайте. Да! пусть прочтет, он мой старый знакомый. Как же! были с ним однокорытниками!
Несмотря на это, на меня часто находили минуты отчаяния: я воображал, что нет счастия на земле для человека с таким широким носом, толстыми губами и маленькими серыми глазами, как я; я просил
бога сделать чудо — превратить меня в красавца, и все, что имел в настоящем, все, что мог иметь в будущем, я все
отдал бы за красивое лицо.
Но сердобольная мамаша тотчас же, полушепотом и скороговоркой, разрешила некоторые важнейшие недоумения, а именно, что Аркадий Иванович человек большой, человек с делами и со связями, богач, —
бог знает что там у него в голове, вздумал и поехал, вздумал и деньги
отдал, а стало быть, и дивиться нечего.
— Ино-ска-за-тель-но.
Бог — это народ, Авраам — вождь народа; сына своего он
отдает в жертву не
богу, а народу. Видишь, как просто?
— Дурачок! Чтоб не страдать. То есть — чтоб его, народ, научили жить не страдая. Христос тоже Исаак,
бог отец
отдал его в жертву народу. Понимаешь: тут та же сказка о жертвоприношении Авраамовом.
Я тебе, Иваныч, прямо скажу: работники мои — лучше меня, однакож я им снасть и шняку не
отдам, в работники не пойду, коли
бог помилует.
Райский воротился домой,
отдал отчет бабушке о Леонтье, сказавши, что опасности нет, но что никакое утешение теперь не поможет. Оба они решили послать на ночь Якова смотреть за Козловым, причем бабушка отправила целый ужин, чаю, рому, вина — и
бог знает чего еще.
Бог с вами: типун бы вам на язык — на якорь становимся!» В самом деле скомандовали: «Из бухты вон!», потом: «
Отдай якорь!» Раздался минутный гром рванувшейся цепи, фрегат дрогнул и остановился.
— А теперь, стало быть, в
Бога уверовал, коли деньги назад
отдаешь?
Все тогда встали с мест своих и устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще с улыбкой взирая на них, тихо опустился с кресел на пол и стал на колени, затем склонился лицом ниц к земле, распростер свои руки и, как бы в радостном восторге, целуя землю и молясь (как сам учил), тихо и радостно
отдал душу
Богу.
Ты вечно сердишься, тебе бы все только ума, а я опять-таки повторю тебе, что я
отдал бы всю эту надзвездную жизнь, все чины и почести за то только, чтобы воплотиться в душу семипудовой купчихи и
Богу свечки ставить.
— Вольтер в
Бога верил, но, кажется, мало и, кажется, мало любил и человечество, — тихо, сдержанно и совершенно натурально произнес Алеша, как бы разговаривая с себе равным по летам или даже со старшим летами человеком. Колю именно поразила эта как бы неуверенность Алеши в свое мнение о Вольтере и что он как будто именно ему, маленькому Коле,
отдает этот вопрос на решение.
— Гм. Вероятнее, что прав Иван. Господи, подумать только о том, сколько
отдал человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет! Кто же это так смеется над человеком? Иван? В последний раз и решительно: есть
Бог или нет? Я в последний раз!
— Да притом, — продолжал он, — и мужики-то плохие, опальные. Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай
Бог ему царство небесное, их не жаловал, больно не жаловал. А у меня, скажу вам, такая примета: коли отец вор, то и сын вор; уж там как хотите… О, кровь, кровь — великое дело! Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в солдаты
отдавал и так рассовывал — кой-куды; да не переводятся, что будешь делать? Плодущи, проклятые.
Ареопаг славится беспощадною строгостью, неумолимым нелицеприятием:
боги и богини приходили
отдавать свои дела на его решение.
Отец выпивал, но только когда приходилась нужда невтерпеж, — это реальное горе, или когда доход был порядочный; тут он
отдавал матери все деньги и говорил: «ну, матушка, теперь, слава
богу, на два месяца нужды не увидишь; а я себе полтинничек оставил, на радости выпью» — это реальная радость.
— «Ну, что ж он сделал?..» — «Он возвратил мне деньги и письмо да сказал: ступай себе с
богом,
отдай это на почту».
Отдашь и даром.
Довольно слов, довольно убеждений!
Бросай венок девичий! Ты жена,
Снегурочка. Поклялся я
богамиПеред царем и клятву исполняю.
Тот нашему капитану грудь сильно прохватил, почах, сердечный, одначе месяца через три
богу душу и
отдал.
— Слышал я, государь мой, — говорил он однажды, — что братец ваш еще кавалерию изволил получить. Стар, батюшка, становлюсь, скоро
богу душу
отдам, а ведь не сподобил меня господь видеть братца в кавалерии, хоть бы раз перед кончиной лицезреть их в ленте и во всех регалиях!
Антипка-то в ту пору в ногах валялся, деньги предлагал, а она одно твердит: «Тебе все равно, какой иконе
Богу ни молиться…» Так и не
отдала.
Но, кроме того, ежели верить в новоявленные фантазии, то придется веру в Святое писание оставить. А в Писании именно сказано: рабы! господам повинуйтесь! И у Авраама, и у прочих патриархов были рабы, а они сумели же угодить
Богу. Неужто, в самом деле, ради пустой похвальбы дозволительно и веру нарушить, и заветы отцов на поруганье
отдать? Для чего? для того, чтоб стремглав кинуться в зияющую пучину, в которой все темно, все неизвестно?
— В ученье! ну, дай ему
Бог! Уж которого ты в ученье
отдаешь, пошли тебе Царица Небесная! И дочек и сынов — всех к делу пристроила!
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться
Богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро свое
отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.
Бог творил мир,
отдавая себя на заклание.
Чужды раболепствования не токмо в том, что благоговение наше возбуждать может, но даже и в люблении нашем, мы,
отдавая справедливость великому мужу, не возмним быти ему
богом всезиждущим, не посвятим его истуканом на поклонение обществу и не будем пособниками в укоренении какого-либо предрассуждения или ложного заключения. Истина есть высшее для нас божество, и если бы всесильный восхотел изменить ее образ, являяся не в ней, лице наше будет от него отвращенно.
Чиста наша жертва, — мы всё
отдаемИзбранникам нашим и
богу.
—
Бог видит, Аглая, чтобы возвратить ей спокойствие и сделать ее счастливою, я
отдал бы жизнь мою, но… я уже не могу любить ее, и она это знает!
И усмехались, но на цифрах и на подобиях стали дрожать, и книгу просили закрыть, и уйти, и награждение мне к Святой назначили, а на Фоминой
богу душу
отдали.
А мне, после сегодняшнего дня, после этих ощущений, остается
отдать вам последний поклон — и хотя с печалью, но без зависти, без всяких темных чувств сказать, в виду конца, в виду ожидающего
бога: „Здравствуй, одинокая старость!
— Да вы, может быть,
бог знает как напутали при исполнении ваших поручений; он этим и воспользовался, —
отдал вас под суд.
— Как это, например, хорошо его стихотворение, — подхватил Павел, желавший перед Неведомовым немножко похвастаться своим знакомством с Виктором Гюго. — «К красавице», где он говорит, что когда б он
богом был, то он
отдал бы за ее поцелуй власть над ангелами и над дьяволами… У нас де ля Рю, кажется, перевел это и попался за то.
Только один этот впереди мужчинища идет, как теперь гляжу на него, плешивый эдакой, здоровый черт, как махнул его прямо с плеча дубиной по голове, так барин только проохнул и тут же
богу душу
отдал.
— Ну, вот и слава
богу! — отвечала почтенная старушка, — теперь, стало быть, ты как захочешь, так и будешь решать! А у меня кстати с птенцовскими мужиками дело об лугах идет; двадцать лет длится — ни взад, ни вперед! То мне
отдадут во владенье, то опять у меня отнимут и им
отдадут. Да этак раз с десять уж. А теперь, по крайности, хоть конец будет: как тебе захочется, так ты и решишь.
Вытянули они у него таким родом векселей на полмиллиона — он и душу
богу отдал!
— Не счастье-с, а вся причина в том, что он проезжего купца обворовал. Останавливался у него на постоялом купец, да и занемог. Туда-сюда, за попом, за лекарем, ан он и душу
богу отдал. И оказалось у этого купца денег всего двадцать пять рублей, а Осип Иваныч пообождал немного, да и стал потихоньку да полегоньку, шире да глубже, да так, сударь, это дело умненько повел, что и сейчас у нас в К. никто не разберет, когда именно он разбогател.
Я видела, что он последнее на меня
отдавал, а сам бился
бог знает как.
Верьте
богу, Демьян Иваныч, а таких документиков дешевле двух тысяч никто не
отдаст!
— Был с нами еще секретарь из земского суда-с, да столоначальник из губернского правления… ну-с, и они тут же… то есть мещанин-с… Только были мы все в подпитии-с, и
отдали им это предпочтение-с… то есть не мы, ваше высокоблагородие, а Аннушка-с… Ну-с, по этой причине мы точно их будто помяли… то есть бока ихние-с, — это и следствием доказано-с… А чтоб мы до чего другого касались… этого я, как перед
богом, не знаю…
«Ну, ты, — отвечает, — очень не пугайся:
бог милостив, и авось как-нибудь выкручусь, а только я за эту Грушу в табор полсотни тысяч
отдал».
Знаем тоже его не сегодня; может, своими глазами видали, сколько все действия этого человека на интересе основаны: за какие-нибудь тысячи две-три он мало что ваше там незаконное свидетельство, а все бы дело вам
отдал — берите только да жгите, а мы-де начнем новое, — бывали этакие случаи, по смертоубийствам даже, где уж точно что кровь иногда вопиет на небо; а вы, слава
богу, еще не душу человеческую загубили!
Кругом тихо. Только издали, с большой улицы, слышится гул от экипажей, да по временам Евсей, устав чистить сапог, заговорит вслух: «Как бы не забыть: давеча в лавочке на грош уксусу взял да на гривну капусты, завтра надо
отдать, а то лавочник, пожалуй, в другой раз и не поверит — такая собака! Фунтами хлеб вешают, словно в голодный год, — срам! Ух, господи, умаялся. Вот только дочищу этот сапог — и спать. В Грачах, чай, давно спят: не по-здешнему! Когда-то господь
бог приведет увидеть…»
Пока во мне останется хоть капелька крови, пока не высохли слезы в глазах и
бог терпит грехам моим, я ползком дотащусь, если не хватит сил дойти, до церковного порога; последний вздох
отдам, последнюю слезу выплачу за тебя, моего друга.
— Эх! Не тот, не тот ныне народ пошел. Жидковаты стали люди, не емкие. Посудите сами: на блинах у Петросеева Оганчиков-купец держал пари с бакалейщиком Трясиловым — кто больше съест блинов. И что же вы думаете? На тридцать втором блине, не сходя с места,
богу душу
отдал! Да-с, измельчали люди. А в мое молодое время, давно уже этому, купец Коровин с Балчуга свободно по пятидесяти блинов съедал в присест, а запивал непременно лимонной настойкой с рижским бальзамом.
— Что б сделал? А хватил бы саблею по всем по сорока и стал бы крошить их, доколе б души
богу не
отдал!
— Как бы Евпраксеюшка-то у нас
Богу душу не
отдала! — сказала Улитушка, не побоявшись нарушить молитвенное стояние Иудушки.
Знаю, что многие из этих людей будут с самоуверенностью доказывать, что они считают свое положение не только законным, но необходимым, будут в защиту свою говорить, что власти от
бога, что государственные должности необходимы для блага человечества, что богатство не противно христианству, что богатому юноше сказано
отдать имение, только если он хочет быть совершен, что существующее теперь распределение богатств и торговля такими и должны быть и выгодны для всех и т. п.
«Изолгали мы и
бога самого, дабы тем прикрыть лень свою, трусливое нежелание
отдать сердца наши миру на радость; нарочито сделали
бога чёрным и угрюмым и отняли у него любовь к земле нашей: для того исказили
бога, чтобы жаловаться на него, и вот стал он воистину тёмен, непонятен, и стала оттого вся жизнь запутана, страшна и тайнами прикрыта».