Неточные совпадения
— Нет! — говорил он
на следующий день Аркадию, — уеду отсюда
завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты
оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни
на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
— Я, конечно, не нахожу унизительного, но мы вовсе не в таком соглашении, а, напротив, даже в разногласии, потому что я
на днях,
завтра,
оставляю ходить к князю, не видя там ни малейшей службы…
—
Оставим, — сказал Версилов, странно посмотрев
на меня (именно так, как смотрят
на человека непонимающего и неугадывающего), — кто знает, что у них там есть, и кто может знать, что с ними будет? Я не про то: я слышал, ты
завтра хотел бы выйти. Не зайдешь ли к князю Сергею Петровичу?
— Спасибо хоть за это, — усмехнулся Иван. — Знай, что я его всегда защищу. Но в желаниях моих я
оставляю за собою в данном случае полный простор. До свидания
завтра. Не осуждай и не смотри
на меня как
на злодея, — прибавил он с улыбкою.
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды людей, Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил
на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее
на сие письмо, который начала и не дописала,
оставила на столе, чтобы
завтра отослать
на почту.
Завтра, может быть, я вам покажу весь план в подробности, который мне
оставил Иван Федорович накануне суда,
на случай чего-нибудь…
— Ну, так вот что. Сегодня я новых лекарств привезла; вот это — майский бальзам, живот ему чаще натирайте, а
на ночь скатайте катышук и внутрь принять дайте. Вот это — гофманские капли, тоже, коли что случится, давайте; это — настойка зверобоя,
на ночь полстакана пусть выпьет. А ежели давно он не облегчался, промывательное поставьте. Бог даст, и полегче будет. Я и лекарку у вас
оставлю; пускай за больным походит, а
завтра утром придет домой и скажет, коли что еще нужно. И опять что-нибудь придумаем.
Чем дальше вниз по реке, тем снег был глубже, тем больше мы уставали и тем медленнее мы продвигались вперед. Надо было что-нибудь придумать. Тогда я решил
завтра оставить нарты
на биваке и пойти всем троим
на разведку. Я прежде всего рассчитывал дать отдых себе, моим спутникам и собакам. Я намеревался протоптать
на лыжах дорогу, чтобы ею можно было воспользоваться
на следующий день.
Отец Акакий уже знал, в чем дело, и опять не знал, что посоветовать. Конечно, воротить Феню можно, но к чему это поведет: сегодня воротили, а
завтра она убежит. Не лучше ли пока ее
оставить и подействовать
на мужа: может, он перейдет из-за жены в православие.
«P.S. Бедный страдалец — муж мой
завтра или послезавтра умрет. Он
оставил мне духовную
на все имение… Я теперь поэтому помещица двухсот душ».
— Стало быть, перепустили маленько. А вы, господа, не всё зараз. Посрамословьте малость, да и
на завтра что-нибудь
оставьте! Дней-то ведь впереди много у бога!
— Вознесенская, Богоявленская — все эти глупые названия вам больше моего должны быть известны, так как вы здешний обыватель, и к тому же вы несправедливы: я вам прежде всего заявила про дом Филиппова, а вы именно подтвердили, что его знаете. Во всяком случае можете искать
на мне
завтра в мировом суде, а теперь прошу вас
оставить меня в покое.
Петр Верховенский в заседании хотя и позвал Липутина к Кириллову, чтоб удостовериться, что тот примет в данный момент «дело Шатова»
на себя, но, однако, в объяснениях с Кирилловым ни слова не сказал про Шатова, даже не намекнул, — вероятно считая неполитичным, а Кириллова даже и неблагонадежным, и
оставив до
завтра, когда уже всё будет сделано, а Кириллову, стало быть, будет уже «всё равно»; по крайней мере так рассуждал о Кириллове Петр Степанович.
— Ну, у нас
на этот счет просто: вы вот сегодня при мне нанимали себе в деревню лакея, и он вам, по вашему выражению, «не понравился», а
завтра можно напечатать, что вы смотрите
на наем себе лакея с другой точки зрения и добиваетесь, чтоб он вам «нравился». Нет,
оставьте их лучше в покое; «с ними» у нас порядочные люди нынче не знакомятся.
— Андрюшка! — сказал Кручина одному из слуг. — Отведи его
на село к приказчику; скажи, чтоб он угостил его порядком,
оставил завтра отобедать, а потом дал бы ему любого коня из моей конюшни и три золотых корабленика. Да крепко-накрепко накажи ему, — прибавил боярин вполголоса, — чтоб он не спускал его со двора и не давал никому, а особливо приезжим, говорить с ним наедине. Этот колдун мне что-то очень подозрителен!
Слушай же мое последнее слово: если ты не чувствуешь себя в состоянии
завтра же, сегодня же все
оставить и уйти вслед за мною — видишь, как я смело говорю, как я себя не жалею, — если тебя страшит неизвестность будущего, и отчуждение, и одиночество, и порицание людское, если ты не надеешься
на себя, одним словом — скажи мне это откровенно и безотлагательно, и я уйду; я уйду с растерзанною душою, но благословлю тебя за твою правду.
Негина. Ах, дело, дело! Ну,
завтра,
завтра,
оставим до
завтра. А теперь не мешайте мне. Я теперь такая добрая, такая честная, какой никогда еще не была и, может быть,
завтра уж не буду.
На душе у меня теперь очень хорошо, очень честно, не надо этому мешать.
— Не фантазируйте, моя милая.
На библиотечку деньги нужны, Ну, я вас теперь
оставлю, а вы успокойтесь и подумайте, а
завтра приходите ко мне веселенькая. Это будет очаровательно! Ну, прощайте, мой ангелочек. Дайте я вас поцелую.
— Панкрат, — сказал профессор, глядя
на него поверх очков, — извини, что я тебя разбудил. Вот что, друг, в мой кабинет
завтра утром не ходить. Я там работу
оставил, которую сдвигать нельзя. Понял?
По первому готовы будьте знаку
К дворца ступеням подойти.
На пир
Я моряков удалых приглашаю.
Сегодня или
завтра я намерен
Испанию
оставить навсегда.
Боабдил уходит, входит Лепорелло.
— А мне говорил о вас Асклипиодот, — добродушно басил о. Андроник — это был он, — поглаживая свою седую бороду. — Вы совсем было нас без рыбы
оставили… А каких мы окуней набродили с ним, во! — Отец Андроник отмерил
на своей пухлой, покрытой волосами руке с пол-аршина. — Ей-богу, так… А метрику Асклипиодот вам
завтра же доставит, только вы уж Егору-то ничего не говорите, а то он сейчас архирею ляпнет
на нас, ни с чем пирог.
— Уж так плох, матушка-барыня, так плох, — присовокупила скотница, качая головою, — лица
на нем, сударыня, нетути; и ничего-то не молвит, только что охает, так-то охает, что беда-с; больно хил, сударыня; побоялась я
оставить его до
завтра, народу в избе нет,
на праздник ушли… я и пришла доложить вашей милости…
— Так уж
завтра, пожалуйста, порешим с тюленем-то. Я
на тебя в полной надежде. Встанем пораньше, я схожу
на Гребновскую, поразузнаю там про последние цены, и ты узнай, а там, Бог даст, и покончим… Пожалуйста, не задержи. Мне бы ко дворам поскорей — завод пора в ход пускать. Если бы
завтра с тобой мы покончили, послезавтра бы отправился, а товар принять приказчика
оставил бы. Завтрашнего числа он должен беспременно сюда приехать.
Я придумал идти
завтра на почту и подкупить почталиона, чтобы, в случае получения письма
на мое имя, он не приносил его мне домой, а
оставил у себя, пока я не приду за ним.
Уже я начинал мечтать о щах и бараньем боке с кашей, ожидавших меня в лагере, когда пришло известие, что генерал приказал построить
на речке редут и
оставить в нем до
завтра третий батальон К. полка и взвод четырехбатарейной.
Варя попросила его к Денизе Яковлевне.
На нее страшно было смотреть. До истерики дело, однако ж, не дошло. Пирожков сел у кровати и старался толком расспросить ее: имеет ли она хоть какие-нибудь фактические права
на инвентарь? Ничего
на бумаге у ней не было. Он ей посоветовал — отложив свой гонор, поехать
завтра утром к Гордею Парамонычу, просить ее
оставить до весны, а самой искать компаньона.
«Вам, говорю, пора зимние рамы вставлять», и целый день у ней прохлаждаюсь, рамы вставляю и норовлю еще
на завтра рамы две
оставить.
«Я уеду
завтра на несколько дней к себе в имение и
оставлю здесь ее одну, авось догадаются», — решил он.
—
Оставьте его, пусть спит, теперь все равно нельзя ехать,
завтра утром передадите ему это письмо, может поехать с княжной Маргаритой Дмитриевной. Меня не будить. Доложите князю, что я приеду прямо
на похороны. Велите заложить тройку рыжих. Пусть отвезут князя и княжну и подождут
на станции Николая Леопольдовича… — подала княгиня Якову письмо Шатова.
— A propos! Вы
завтра свободны от двух до четырех? — обратилась ко мне
на днях Валентина Львовна Кедрина, моя хорошая знакомая, молоденькая, хорошенькая и разбитная вдовушка, довольно долго
оставляя в моей руке свою миниатюрную ручку в лиловой перчатке.
— Хорошо, вы хотите остаться, тем хуже для вас, я вас
оставляю, но… — баронесса остановилась, — поклянитесь мне, что
завтра, несмотря ни
на что, десять тысяч будут у меня.
— Что же это ты, матушка, лежебочничаешь, когда надо дело делать, — сказал один из пришедших, — нам выступать готовиться приказано, не нынче
завтра уйдем мы из Питера…
На кого же тогда тебя, матушка наша,
оставим… Немцы-то тебя слопают как пить дадут и не подавятся… Коли честью не пойдешь, мы тебя силком поведем, вот тебе наш солдатский сказ…
— А ты думаешь, шучу. У нас это не так водится, не для того я его с тобой иногда одну
оставляла, чтобы он перед тобой амуры распускал. Надо было честь честью сперва ко мне бы обратиться, я бы попросила время подумать и переговорить с тобой. Протянула бы денька два-три, а потом уже и дала бы согласие. А они
на, поди… Столковались без матери.
Завтра приедет просить твоей руки. А я вот возьму да
завтра не приму.
—
На меня-то что… Я уже не нынче-завтра прощусь с вами, а его ты мне выходи, он мужчина молодой, здоровый, его болезнь не сломит, поломает, поломает, да и
оставит… Умирать ему рано.
Он был любимцем не только всей семьи, но и дворни. Любил его и отец,
на него возлагал все свои самолюбивые надежды
на продолжение рода Скуратовых, не нынче-завтра бояр — эта мечта не
оставляла Малюту.
— Спаси дочь мою! — закричала баронесса Адольфу умоляющим голосом. — Поручаю ее тебе, сдаю
на твои руки, как будущую твою супругу. Не
оставь ее; может быть,
завтра у ней не станет матери.
И между тем он
оставил крест у себя, хоть
на день:
завтра же отдаст назад через Андрюшу.
— Посмотрим, кто кого
оставит, — отвечала Соня, бегло взглянув
на мать, как будто ей совестно было говорить при ней, — посмотрим, кто кого
оставит, — продолжала она. — За себя я не боюсь и за Сережу тоже! (Сережа ходил по комнате и размышлял о том, как ему
завтра заказать платье — самому пойти или послать за портным; его не интересовал разговор Сони с отцом…) — Соня засмеялась.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом
на завтра приезде государя ― всё это с новою силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не
оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
— Ты вздор-то
оставь, и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы
завтра к утру под княжнин обоз, да сам
на сходку не ходи. Слышишь?
Радуйся, что еще Петроград-то твой, а уж с Царь-Градом заботы
оставь!» И тут же представилось мне, что сидит в Константинополе какой-нибудь турок Ибрагим-бей, по-нашему Илья Петрович, и в ус себе не дует, что не нынче
завтра наши умники и его толстый живот возьмут
на прицел.
— С какой стати ты переписал одних нас — людей именитых, и теперь одних нас сюда собрал? Это противно вере: перед богом все люди равны, как знатные, так и незнатные. Мы не хотим гордиться перед незнатными и бедными и ослушаться божьей воли.
Оставь решение до завтрего утра, и когда у тебя
завтра утром
на заре ударят в медную доску, мы хотим собраться все вместе с простолюдинами христианской веры — может быть, в их простых умах найдется больше, чем у нас, и веры, и разума, и смелости.