Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я
не знаю, как могло начальство поверить ему такую должность: он хуже, чем якобинец, и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить
трудно.
Не прикажете ли, я все это изложу лучше на бумаге?
По осени у старого
Какая-то глубокая
На шее рана сделалась,
Он
трудно умирал:
Сто дней
не ел; хирел да сох,
Сам над собой подтрунивал:
—
Не правда ли, Матренушка,
На комара корёжского
Костлявый я похож?
С утра встречались странникам
Все больше люди малые:
Свой брат крестьянин-лапотник,
Мастеровые, нищие,
Солдаты, ямщики.
У нищих, у солдатиков
Не спрашивали странники,
Как им — легко ли,
трудно ли
Живется на Руси?
Солдаты шилом бреются,
Солдаты дымом греются —
Какое счастье тут?..
Трудно было дышать в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб к голоду
не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной больницы на десять кроватей, нащипали корпии и послали во все места по рапорту.
— Что же,
трудно, Егор,
не спать?
Левин покраснел гораздо больше ее, когда она сказала ему, что встретила Вронского у княгини Марьи Борисовны. Ей очень
трудно было сказать это ему, но еще труднее было продолжать говорить о подробностях встречи, так как он
не спрашивал ее, а только нахмурившись смотрел на нее.
Всё, что ей казалось возможно прежде, теперь так
трудно было сообразить, особенно в шумящей толпе всех этих безобразных людей,
не оставлявших ее в покое.
— Бетси говорила, что граф Вронский желал быть у нас, чтобы проститься пред своим отъездом в Ташкент. — Она
не смотрела на мужа и, очевидно, торопилась высказать всё, как это ни
трудно было ей. — Я сказала, что я
не могу принять его.
Хотя и хлопотливо было смотреть за всеми детьми и останавливать их шалости, хотя и
трудно было вспомнить и
не перепутать все эти чулочки, панталончики, башмачки с разных ног и развязывать, расстегивать и завязывать тесемочки и пуговки.
— Так вы нынче ждете Степана Аркадьича? — сказал Сергей Иванович, очевидно
не желая продолжать разговор о Вареньке. —
Трудно найти двух свояков, менее похожих друг на друга, — сказал он с тонкою улыбкой. — Один подвижной, живущий только в обществе, как рыба в воде; другой, наш Костя, живой, быстрый, чуткий на всё, но, как только в обществе, так или замрет или бьется бестолково, как рыба на земле.
—
Не натягивайте струны и попробуйте перервать — очень
трудно; но натяните до последней возможности и наляжьте тяжестью пальца на натянутую струну — она лопнет.
— Но, — сказал Сергей Иванович, тонко улыбаясь и обращаясь к Каренину, — нельзя
не согласиться, что взвесить вполне все выгоды и невыгоды тех и других наук
трудно и что вопрос о том, какие предпочесть,
не был бы решен так скоро и окончательно, если бы на стороне классического образования
не было того преимущества, которое вы сейчас высказали: нравственного — disons le mot [скажем прямо] — анти-нигилистического влияния.
— Нет, душа моя, для меня уж нет таких балов, где весело, — сказала Анна, и Кити увидела в ее глазах тот особенный мир, который ей
не был открыт. — Для меня есть такие, на которых менее
трудно и скучно….
― Вы говорите ― нравственное воспитание. Нельзя себе представить, как это
трудно! Только что вы побороли одну сторону, другие вырастают, и опять борьба. Если
не иметь опоры в религии, ― помните, мы с вами говорили, ― то никакой отец одними своими силами без этой помощи
не мог бы воспитывать.
Но меньшая, Лили, была прелестна своим наивным удивлением пред всем, и
трудно было
не улыбнуться, когда, причастившись, она сказала: «please, some mоге».
— Нет, он мне очень нравится.
Не оттого, что он будущий beau-frère, [Шурин,] — отвечала Львова. — И как он хорошо себя держит! А это так
трудно держать себя хорошо в этом положении —
не быть смешным. А он
не смешон,
не натянут, он видно, что тронут.
Иногда она в душе упрекала его за то, что он
не умеет жить в городе; иногда же сознавалась, что ему действительно
трудно было устроить здесь свою жизнь так, чтобы быть ею довольным.
Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно,
не качаясь, — надо еще соображаться, ни на минуту
не забывая, куда плыть, что под ногами вода, и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это, хотя и очень радостно, но очень
трудно.
Она молча села в карету Алексея Александровича и молча выехала из толпы экипажей. Несмотря на всё, что он видел, Алексей Александрович всё-таки
не позволял себе думать о настоящем положении своей жены. Он только видел внешние признаки. Он видел, что она вела себя неприлично, и считал своим долгом сказать ей это. Но ему очень
трудно было
не сказать более, а сказать только это. Он открыл рот, чтобы сказать ей, как она неприлично вела себя, но невольно сказал совершенно другое.
Но
трудно человеку недовольному
не упрекать кого-нибудь другого, и того самого, кто ближе всего ему, в том, в чем он недоволен.
— Вы опасный человек! — сказала она мне, — я бы лучше желала попасться в лесу под нож убийцы, чем вам на язычок… Я вас прошу
не шутя: когда вам вздумается обо мне говорить дурно, возьмите лучше нож и зарежьте меня, — я думаю, это вам
не будет очень
трудно.
Он был храбр, говорил мало, но резко; никому
не поверял своих душевных и семейных тайн; вина почти вовсе
не пил, за молодыми казачками, — которых прелесть
трудно постигнуть,
не видав их, — он никогда
не волочился. Говорили, однако, что жена полковника была неравнодушна к его выразительным глазам; но он
не шутя сердился, когда об этом намекали.
— Напротив, тысячи —
трудно без греха, а миллионы наживаются легко. Миллионщику нечего прибегать к кривым путям. Прямой таки дорогой так и ступай, все бери, что ни лежит перед тобой! Другой
не подымет.
И вот таким образом составился в голове нашего героя сей странный сюжет, за который,
не знаю, будут ли благодарны ему читатели, а уж как благодарен автор, так и выразить
трудно.
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как
трудно было дать понять простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор>
не мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и делала книксен.
— Константин Федорович! Платон Михайлович! — вскрикнул он. — Отцы родные! вот одолжили приездом! Дайте протереть глаза! Я уж, право, думал, что ко мне никто
не заедет. Всяк бегает меня, как чумы: думает — попрошу взаймы. Ох,
трудно,
трудно, Константин Федорович! Вижу — сам всему виной! Что делать? свинья свиньей зажил. Извините, господа, что принимаю вас в таком наряде: сапоги, как видите, с дырами. Да чем вас потчевать, скажите?
Без девчонки было бы
трудно сделать и это, потому что дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыплют из мешка, и Селифану довелось бы поколесить уже
не по своей вине.
Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всех насаливал: распускал небылицу, глупее которой
трудно выдумать, расстроивал свадьбу, торговую сделку и вовсе
не почитал себя вашим неприятелем; напротив, если случай приводил его опять встретиться с вами, он обходился вновь по-дружески и даже говорил: «Ведь ты такой подлец, никогда ко мне
не заедешь».
Конечно,
трудно, хлопотливо, страшно, чтобы как-нибудь еще
не досталось, чтобы
не вывести из этого истории.
Впрочем, и
трудно было, потому что представились сами собою такие интересные подробности, от которых никак нельзя было отказаться: даже названа была по имени деревня, где находилась та приходская церковь, в которой положено было венчаться, именно деревня Трухмачевка, поп — отец Сидор, за венчание — семьдесят пять рублей, и то
не согласился бы, если бы он
не припугнул его, обещаясь донести на него, что перевенчал лабазника Михайла на куме, что он уступил даже свою коляску и заготовил на всех станциях переменных лошадей.
— Нет, Платон Михайлович, — сказал Хлобуев, вздохнувши и сжавши крепко его руку, —
не гожусь я теперь никуды. Одряхлел прежде старости своей, и поясница болит от прежних грехов, и ревматизм в плече. Куды мне! Что разорять казну! И без того теперь завелось много служащих ради доходных мест. Храни бог, чтобы из-за меня, из-за доставки мне жалованья прибавлены были подати на бедное сословие: и без того ему
трудно при этом множестве сосущих. Нет, Платон Михайлович, бог с ним.
—
Трудно, Платон Михалыч,
трудно! — говорил Хлобуев Платонову. —
Не можете вообразить, как
трудно! Безденежье, бесхлебье, бессапожье! Трын-трава бы это было все, если бы был молод и один. Но когда все эти невзгоды станут тебя ломать под старость, а под боком жена, пятеро детей, — сгрустнется, поневоле сгрустнется…
Что думал он в то время, когда молчал, — может быть, он говорил про себя: «И ты, однако ж, хорош,
не надоело тебе сорок раз повторять одно и то же», — Бог ведает,
трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставление.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе
не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право,
трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь,
не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это
не стоит внимания и
не достойно, чтобы о нем говорить.
Я выделывал ногами самые забавные штуки: то, подражая лошади, бежал маленькой рысцой, гордо поднимая ноги, то топотал ими на месте, как баран, который сердится на собаку, при этом хохотал от души и нисколько
не заботился о том, какое впечатление произвожу на зрителей, Сонечка тоже
не переставала смеяться: она смеялась тому, что мы кружились, взявшись рука за руку, хохотала, глядя на какого-то старого барина, который, медленно поднимая ноги, перешагнул через платок, показывая вид, что ему было очень
трудно это сделать, и помирала со смеху, когда я вспрыгивал чуть
не до потолка, чтобы показать свою ловкость.
— Я на это тебе только одно скажу:
трудно поверить, чтобы человек, который, несмотря на свои шестьдесят лет, зиму и лето ходит босой и,
не снимая, носит под платьем вериги в два пуда весом и который
не раз отказывался от предложений жить спокойно и на всем готовом, —
трудно поверить, чтобы такой человек все это делал только из лени.
Еще и теперь у редкого из них
не было закопано добра — кружек, серебряных ковшей и запястьев под камышами на днепровских островах, чтобы
не довелось татарину найти его, если бы, в случае несчастья, удалось ему напасть врасплох на Сечь; но
трудно было бы татарину найти его, потому что и сам хозяин уже стал забывать, в котором месте закопал его.
Эти минуты были для нее счастьем; нам
трудно так уйти в сказку, ей было бы
не менее
трудно выйти из ее власти и обаяния.
Это случалось
не часто, хотя Лисс лежал всего в четырех верстах от Каперны, но дорога к нему шла лесом, а в лесу многое может напугать детей, помимо физической опасности, которую, правда,
трудно встретить на таком близком расстоянии от города, но все-таки
не мешает иметь в виду.
Иначе
трудно им выйти из колеи, а оставаться в колее они, конечно,
не могут согласиться, опять-таки по природе своей, а по-моему, так даже и обязаны
не соглашаться.
Так что, если даже и братом пожертвуете, то и тут ничего
не докажете: насилие очень
трудно доказать, Авдотья Романовна.
— Как это вы так заметливы?.. — неловко усмехнулся было Раскольников, особенно стараясь смотреть ему прямо в глаза: но
не смог утерпеть и вдруг прибавил: — Я потому так заметил сейчас, что, вероятно, очень много было закладчиков… так что вам
трудно было бы их всех помнить… А вы, напротив, так отчетливо всех их помните, и… и…
И хоть я и далеко стоял, но я все, все видел, и хоть от окна действительно
трудно разглядеть бумажку, — это вы правду говорите, — но я, по особому случаю, знал наверно, что это именно сторублевый билет, потому что, когда вы стали давать Софье Семеновне десятирублевую бумажку, — я видел сам, — вы тогда же взяли со стола сторублевый билет (это я видел, потому что я тогда близко стоял, и так как у меня тотчас явилась одна мысль, то потому я и
не забыл, что у вас в руках билет).
— Врешь ты, деловитости нет, — вцепился Разумихин. — Деловитость приобретается
трудно, а с неба даром
не слетает. А мы чуть
не двести лет как от всякого дела отучены… Идеи-то, пожалуй, и бродят, — обратился он к Петру Петровичу, — и желание добра есть, хоть и детское; и честность даже найдется, несмотря на то, что тут видимо-невидимо привалило мошенников, а деловитости все-таки нет! Деловитость в сапогах ходит.
— Я вам
не про то, собственно, говорила, Петр Петрович, — немного с нетерпением перебила Дуня, — поймите хорошенько, что все наше будущее зависит теперь от того, разъяснится ли и уладится ли все это как можно скорей, или нет? Я прямо, с первого слова говорю, что иначе
не могу смотреть, и если вы хоть сколько-нибудь мною дорожите, то хоть и
трудно, а вся эта история должна сегодня же кончиться. Повторяю вам, если брат виноват, он будет просить прощения.
Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя
не убил? Зачем он стоял тогда над рекой и предпочел явку с повинною? Неужели такая сила в этом желании жить и так
трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти?
Борис. Эх, Кулигин, больно
трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних
не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки
не привыкну никак.
Я подумал, что если в сию решительную минуту
не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени
трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув на него гордо, сказал: «Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую
не умничать и делать то, что тебе приказывают».
Но Аркадий уже
не слушал его и убежал с террасы. Николай Петрович посмотрел ему вслед и в смущенье опустился на стул. Сердце его забилось… Представилась ли ему в это мгновение неизбежная странность будущих отношений между им и сыном, сознавал ли он, что едва ли
не большее бы уважение оказал ему Аркадий, если б он вовсе
не касался этого дела, упрекал ли он самого себя в слабости — сказать
трудно; все эти чувства были в нем, но в виде ощущений — и то неясных; а с лица
не сходила краска, и сердце билось.
— Спасибо, Аркаша, — глухо заговорил Николай Петрович, и пальцы его опять заходили по бровям и по лбу. — Твои предположения действительно справедливы. Конечно, если б эта девушка
не стоила… Это
не легкомысленная прихоть. Мне нелегко говорить с тобой об этом; но ты понимаешь, что ей
трудно было прийти сюда при тебе, особенно в первый день твоего приезда.