Неточные совпадения
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я
не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим
нравов развращать
не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Правдин.
По крайней мере, сударыня, вы
не можете жаловаться на злой его
нрав. Он смирен…
Развращение
нравов развивалось
не по дням, а
по часам.
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться
по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую минуту будет бояться, чтобы
не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного
нрава или просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным на службе?
Вожеватов. Очень благодарен. Коли придет
по нраву, так
не останется в накладе.
О нет-с,
не потому;
Сам
по себе,
по нраву,
по уму.
Платон Михайлыч мой единственный, бесценный!
Теперь в отставке, был военный;
И утверждают все, кто только прежде знал,
Что с храбростью его, с талантом,
Когда бы службу продолжал,
Конечно, был бы он московским комендантом.
Останови он тогда внимание на ней, он бы сообразил, что она идет почти одна своей дорогой, оберегаемая поверхностным надзором тетки от крайностей, но что
не тяготеют над ней, многочисленной опекой, авторитеты семи нянек, бабушек, теток с преданиями рода, фамилии, сословия, устаревших
нравов, обычаев, сентенций; что
не ведут ее насильно
по избитой дорожке, что она идет
по новой тропе,
по которой ей приходилось пробивать свою колею собственным умом, взглядом, чувством.
«Да, долго еще до прогресса! — думал Райский, слушая раздававшиеся ему вслед детские голоса и проходя в пятый раз
по одним и тем же улицам и опять
не встречая живой души. — Что за фигуры, что за
нравы, какие явления! Все, все годятся в роман: все эти штрихи, оттенки, обстановка — перлы для кисти! Каков-то Леонтий: изменился или все тот же ученый, но недогадливый младенец? Он — тоже находка для художника!»
В одном из прежних писем я говорил о способе их действия: тут, как ни знай сердце человеческое, как ни будь опытен, а трудно действовать
по обыкновенным законам ума и логики там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и
нравам народа, как трудно разговаривать на его языке,
не имея грамматики и лексикона.
Но пока она будет держаться нынешней своей системы, увертываясь от влияния иностранцев, уступая им кое-что и держа своих по-прежнему в страхе,
не позволяя им брать без позволения даже пустой бутылки, она еще будет жить старыми своими началами, старой религией, простотой
нравов, скромностью и умеренностью образа жизни.
Наконец мы, более или менее, видели четыре нации, составляющие почти весь крайний восток. С одними имели ежедневные и важные сношения, с другими познакомились поверхностно, у третьих были в гостях, на четвертых мимоходом взглянули. Все четыре народа принадлежат к одному семейству если
не по происхождению, как уверяют некоторые, производя, например, японцев от курильцев, то
по воспитанию, этому второму рождению,
по культуре, потом
по нравам, обычаям, отчасти языку, вере, одежде и т. д.
Со стороны этот люд мог показаться тем сбродом, какой питается от крох, падающих со стола господ, но староверческие предания придавали этим людям совсем особенный тон: они являлись чем-то вроде хозяев в бахаревском доме, и сама Марья Степановна перед каждым кануном отвешивала им земной поклон и покорным тоном говорила: «Отцы и братия, простите меня, многогрешную!» Надежде Васильевне
не нравилось это заказное смирение, которым прикрывались те же недостатки и пороки, как и у никониан, хотя
по наружному виду от этих выдохшихся обрядов веяло патриархальной простотой
нравов.
Около дырявых, ободранных кошей суетилась подвижная полунагая толпа ребят, денно-нощно работали женщины, эти безответные труженицы в духе добрых азиатских
нравов, и вечно ничего
не делали сами башкиры, попивая кумыс и разъезжая
по окрестностям на своих мохноногих лошадках;
по ночам около кошей горели яркие огни, и в тихом воздухе таяла и стыла башкирская монотонная песня, рассказывавшая про подвиги башкирских богатырей, особенно о знаменитом Салавате.
Насчет же того особого пункта, остался ли что-нибудь должен Федор Павлович Мите при расчете
по имению — даже сам Ракитин
не мог ничего указать и отделался лишь общими местами презрительного характера: «кто, дескать, мог бы разобрать из них виноватого и сосчитать, кто кому остался должен при бестолковой карамазовщине, в которой никто себя
не мог ни понять, ни определить?» Всю трагедию судимого преступления он изобразил как продукт застарелых
нравов крепостного права и погруженной в беспорядок России, страдающей без соответственных учреждений.
Она отлично изучила
нрав своей жертвы, знает излюбленные пути ее и повадки; например, она хорошо знает, что
по глубокому снегу кабарга бегает все
по одному и тому же кругу, чтобы
не протаптывать новой дороги.
По кротости и робости своего
нрава он, кроме самого нежного сожаления о своем приятеле да болезненного недоумения, ничего
не выказал… но все в нем лопнуло и опустилось.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне,
по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия,
нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же
не останется времени — так и быть, потому что это
не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России,
не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
— В таком случае… конечно… я
не смею… — и взгляд городничего выразил муку любопытства. Он помолчал. — У меня был родственник дальний, он сидел с год в Петропавловской крепости; знаете, тоже, сношения — позвольте, у меня это на душе, вы, кажется, все еще сердитесь? Я человек военный, строгий, привык;
по семнадцатому году поступил в полк, у меня
нрав горячий, но через минуту все прошло. Я вашего жандарма оставлю в покое, черт с ним совсем…
Бакай хотел мне что-то сказать, но голос у него переменился и крупная слеза скатилась
по щеке — собака умерла; вот еще факт для изучения человеческого сердца. Я вовсе
не думаю, чтоб он и мальчишек ненавидел; это был суровый
нрав, подкрепляемый сивухою и бессознательно втянувшийся в поэзию передней.
Мой отец
по воспитанию,
по гвардейской службе,
по жизни и связям принадлежал к этому же кругу; но ему ни его
нрав, ни его здоровье
не позволяли вести до семидесяти лет ветреную жизнь, и он перешел в противуположную крайность. Он хотел себе устроить жизнь одинокую, в ней его ждала смертельная скука, тем более что он только для себя хотел ее устроить. Твердая воля превращалась в упрямые капризы, незанятые силы портили
нрав, делая его тяжелым.
Мещане
не были произведены революцией, они были готовы с своими преданиями и
нравами, чуждыми на другой лад революционной идеи. Их держала аристократия в черном теле и на третьем плане; освобожденные, они прошли
по трупам освободителей и ввели свой порядок. Меньшинство было или раздавлено, или распустилось в мещанство.
Дом княжны Анны Борисовны, уцелевший каким-то чудом во время пожара 1812,
не был поправлен лет пятьдесят; штофные обои, вылинялые и почерневшие, покрывали стены; хрустальные люстры, как-то загорелые и сделавшиеся дымчатыми топазами от времени, дрожали и позванивали, мерцая и тускло блестя, когда кто-нибудь шел
по комнате; тяжелая, из цельного красного дерева, мебель, с вычурными украшениями, потерявшими позолоту, печально стояла около стен; комоды с китайскими инкрустациями, столы с медными решеточками, фарфоровые куклы рококо — все напоминало о другом веке, об иных
нравах.
Княгиня осталась одна. У нее были две дочери; она обеих выдала замуж, обе вышли
не по любви, а только чтоб освободиться от родительского гнета матери. Обе умерли после первых родов. Княгиня была действительно несчастная женщина, но несчастия скорее исказили ее
нрав, нежели смягчили его. Она от ударов судьбы стала
не кротче,
не добрее, а жестче и угрюмее.
В нашей семье
нравы вообще были мягкие, и мы никогда еще
не видели такой жестокой расправы. Я думаю, что
по силе впечатления теперь для меня могло бы быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы за окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил в азарт; лицо у него стало скверное, глаза были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела в воздухе.
Что же касается до миловидности и нравственных качеств, то горлинку должно признать высшим их выражением или
по крайней мере очевиднейшим, потому что она смирна,
не боится человека,
не прячется от него и дает полную возсть к наблюдению своих
нравов даже нелюбопытному человеку.
К сожалению, я
не знаю коротко
нравов этой утки, которые непременно должны быть замечательны, чему доказательством служит особенность в плоскости ног и в свивании гнезд, плавающих
по воде.
Не для того, чтобы служба сама
по себе развращала
нравы; но для того, чтобы со зрелыми
нравами надлежало начинать службу.
Не то с женщиной: раз сделавши неверный шаг, она уже теряет,
по силе господствующих
нравов, возможность спокойного возврата на прежнюю дорогу.
— От нас, от нас, поверьте мне (он схватил ее за обе руки; Лиза побледнела и почти с испугом, но внимательно глядела на него), лишь бы мы
не портили сами своей жизни. Для иных людей брак
по любви может быть несчастьем; но
не для вас, с вашим спокойным
нравом, с вашей ясной душой! Умоляю вас,
не выходите замуж без любви,
по чувству долга, отреченья, что ли… Это то же безверие, тот же расчет, — и еще худший. Поверьте мне — я имею право это говорить: я дорого заплатил за это право. И если ваш бог…
— Дорогая Елена Викторовна, — горячо возразил Чаплинский, — я для вас готов все сделать. Говорю без ложного хвастовства, что отдам свою жизнь
по вашему приказанию, разрушу свою карьеру и положение
по вашему одному знаку… Но я
не рискую вас везти в эти дома. Русские
нравы грубые, а то и просто бесчеловечные
нравы. Я боюсь, что вас оскорбят резким, непристойным словом или случайный посетитель сделает при вас какую-нибудь нелепую выходку…
По простоте деревенских
нравов, хозяйка никого никому
не представляла. Девица, впрочем, сама присела Павлу и, как кажется, устремила на него при этом довольно внимательный взгляд.
— Это еще большее варварство — кидать в женщину грязью, неизвестно еще, виновную ли; и отчего же начальство в карете ее
не возит, чтобы
не предавать ее,
по крайней мере, публичному поруганию? Все это, опять повторяю, показывает одну только страшную дикость
нравов, — горячился Вихров.
— Так, значит, насчет собственности-то и у вас
не особенно крепко? Ну,
по крайней мере, хоть насчет чистоты
нравов… надеюсь, что в этом отношении…
Возражение это, прежде всего,
не весьма нравственно, хотя
по преимуществу слышится со стороны людей, считающих себя охранителями добрых
нравов в обществе.
— Нельзя, сударь,
нрав у меня легкий, — онзнает это и пользуется. Опять же земляк, кум, детей от купели воспринимал — надо и это во внимание взять. Ведь он, батюшка, оболтус оболтусом, порядков-то здешних
не знает: ни подать, ни принять — ну, и руководствуешь.
По его, как собрались гости, он на всех готов одну селедку выставить да полштоф очищенного! Ну, а я и воздерживай. Эти крюшончики да фрукты — ктообо всем подумал? Я-с! А кому почет-то?
Мы переехали в город.
Не скоро я отделался от прошедшего,
не скоро принялся за работу. Рана моя медленно заживала; но собственно против отца у меня
не было никакого дурного чувства. Напротив: он как будто еще вырос в моих глазах… пускай психологи объяснят это противоречие, как знают. Однажды я шел
по бульвару и, к неописанной моей радости, столкнулся с Лушиным. Я его любил за его прямой и нелицемерный
нрав, да притом он был мне дорог
по воспоминаниям, которые он во мне возбуждал. Я бросился к нему.
По эвтой самой причине и капитал свой бережешь, даже от семьи-то прячешь, потому что
не ровен час — деньги-то всякому ведь
по нраву.
Смекнул Порфирий Петрович, что
по нраву бабе такие речи, что она и им, пожалуй,
не побрезгует, да
не входило это в его расчеты.
Или,
по протечении времени, наоборот:"Понеже из опыта, а такожде из полицейских рапортов усматривается, что чрезмерное быстрых разумом Невтонов 17 размножение приводит
не к смягчению
нравов, но токмо к обременению должностных мест и лиц излишнею перепискою, в чем и наблюдения генерал-маёра Отчаянного согласно утверждают.
Если бы Морозов покорился или, упав к ногам царя, стал бы униженно просить о пощаде, быть может, и смягчился бы Иван Васильевич. Но вид Морозова был слишком горд, голос слишком решителен; в самой просьбе его слышалась непреклонность, и этого
не мог снести Иоанн. Он ощущал ко всем сильным
нравам неодолимую ненависть, и одна из причин,
по коим он еще недавно,
не отдавая себе отчета, отвратил сердце свое от Вяземского, была известная ему самостоятельность князя.
— Слушай, молодец, — сказал он, — твоя дерзостность мне было пришлась
по нраву, я хотел было пощадить тебя. Но если ты сейчас же
не скажешь мне, кто ты таков, как бог свят, велю тебя повесить!
Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке
не дрогнул пистолет.
И что за диво?.. Издалёка,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам
по воле рока.
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и
нравы;
Не мог щадить он нашей славы,
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
Первое известие о постигшем нас ударе я получил от вице-губернатора. Еще невежественный, приехал я утром к нему и застал его расхаживающим взад и вперед
по кабинету:
по всей вероятности, он обдумывал, какая участь должна постигнуть нашу губернию. Наш вице-губернатор человек
нравов придворных, и потому чувствительности большой
не имеет, но и он был тронут.
Ноздрев,
по свойственной ему пылкости
нрава,
не раз порывался взять взятку, но Держиморда постоянно его удерживал.
По ее живому и нетерпеливому
нраву это ей было очень тяжело; а как она
не хотела заводить объяснений при Параше и решилась отложить их до послеобеденного отдыха, когда она останется одна с мужем, то и завела она разговоры с своей горничной, вспоминая про уфимское житье.
Я думаю, мы с вами оттого
не понимаем или,
по крайней мере,
не сочувствуем этой грусти, что у нас
нрав поверхностнее, удобовпечатлительнее, что нас занимает и увлекает внешность.
Так прошел весь медовый месяц. Павел Митрич оказался человеком веселого
нрава, любил ездить
по гостям и к себе возил гостей. Назовет кого попало, а потом и посылает жену тормошить бабушку насчет угощенья. Сам никогда слова
не скажет, а все через жену.
Глеб провел ладонью
по высокому лбу и сделался внимательнее: ему
не раз уже приходила мысль отпустить сына на заработки и взять дешевого батрака. Выгоды были слишком очевидны, но грубый, буйный
нрав Петра служил препятствием к приведению в исполнение такой мысли. Отец боялся, что из заработков, добытых сыном,
не увидит он и гроша. В последние три дня Глеб уже совсем было решился отпустить сына, но
не делал этого потому только, что сын предупредил его, — одним словом,
не делал этого из упрямства.
Зная
нрав Глеба, каждый легко себе представит, как приняты были им все эти известия. Он приказал жене остаться в избе, сам поднялся с лавки, провел ладонью
по лицу своему, на котором
не было уже заметно кровинки, и вышел на крылечко. Заслышав голос Дуни, раздавшийся в проулке, он остановился. Это обстоятельство дало, по-видимому, другое направление его мыслям. Он
не пошел к задним воротам, как прежде имел намерение, но выбрался на площадку, обогнул навесы и притаился за угол.
Петру стоило только обнаружить свою мысль, и Василий тотчас же согласился столько же
по слабости духа и тому влиянию, какое производил на него буйно-несговорчивый
нрав брата, сколько и потому, может статься, что он также
не прочь был высвободиться из-под грозного отцовского начала и подышать на волюшке.