Неточные совпадения
Артемий Филиппович.
Не судьба, батюшка, судьба — индейка: заслуги привели к
тому. (
В сторону.)Этакой свинье лезет всегда
в рот счастье!
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы,
то есть,
не поможете
в нашей просьбе,
то уж
не знаем, как и быть: просто хоть
в петлю полезай.
Городничий (
в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду
в деньгах или
в чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на
то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность
в поступках.
В это время слышны шаги и откашливания
в комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к дверям, толпятся и стараются выйти, что происходит
не без
того, чтобы
не притиснули кое-кого. Раздаются вполголоса восклицания...
Колода есть дубовая
У моего двора,
Лежит давно: из младости
Колю на ней дрова,
Так
та не столь изранена,
Как господин служивенькой.
Взгляните:
в чем душа!
— Чего же вам еще?
Не то ли вам рассказывать,
Что дважды погорели мы,
Что Бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я,
Как мерин,
в бороне!..
И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину —
До нитки разорил!
А драл… как сам Шалашников!
Да
тот был прост; накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А деньги сунь, отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца — хватка мертвая:
Пока
не пустит по миру,
Не отойдя сосет!
— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик —
не богатырь?
И жизнь его
не ратная,
И смерть ему
не писана
В бою — а богатырь!
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной…
Все терпит богатырь!
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я
не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия —
не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду
не учатся.
У нас чиновник плохонький,
И
тот полов
не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу я вам,
не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А мне поют: «Трудись...
Влас наземь опускается.
«Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь
не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С
тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть
в горсти!..
Случается, к недужному
Придешь:
не умирающий,
Страшна семья крестьянская
В тот час, как ей приходится
Кормильца потерять!
Глеб — он жаден был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! с камнем
в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за
то тебе вечно маяться!
Потом свою вахлацкую,
Родную, хором грянули,
Протяжную, печальную,
Иных покамест нет.
Не диво ли? широкая
Сторонка Русь крещеная,
Народу
в ней
тьма тём,
А ни
в одной-то душеньке
Спокон веков до нашего
Не загорелась песенка
Веселая и ясная,
Как вёдреный денек.
Не дивно ли?
не страшно ли?
О время, время новое!
Ты тоже
в песне скажешься,
Но как?.. Душа народная!
Воссмейся ж наконец!
«Ну полно, полно, миленький!
Ну,
не сердись! — за валиком
Неподалеку слышится. —
Я ничего… пойдем!»
Такая ночь бедовая!
Направо ли, налево ли
С дороги поглядишь:
Идут дружненько парочки,
Не к
той ли роще правятся?
Та роща манит всякого,
В той роще голосистые
Соловушки поют…
Сам Ермил,
Покончивши с рекрутчиной,
Стал тосковать, печалиться,
Не пьет,
не ест:
тем кончилось,
Что
в деннике с веревкою
Застал его отец.
Такая рожь богатая
В тот год у нас родилася,
Мы землю
не ленясь
Удобрили, ухолили, —
Трудненько было пахарю,
Да весело жнее!
Снопами нагружала я
Телегу со стропилами
И пела, молодцы.
(Телега нагружается
Всегда с веселой песнею,
А сани с горькой думою:
Телега хлеб домой везет,
А сани — на базар!)
Вдруг стоны я услышала:
Ползком ползет Савелий-дед,
Бледнешенек как смерть:
«Прости, прости, Матренушка! —
И повалился
в ноженьки. —
Мой грех — недоглядел...
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору
не того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так
в избу прикатит!
В сарае,
в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй,
не шути с огнем!»
— Гони его, родимая,
По шее! — «А
не хочешь ты
Солдаткой быть?» Я к дедушке:
«Что делать? Научи...
К дьячку с семинаристами
Пристали: «Пой „Веселую“!»
Запели молодцы.
(
Ту песню —
не народную —
Впервые спел сын Трифона,
Григорий, вахлакам,
И с «Положенья» царского,
С народа крепи снявшего,
Она по пьяным праздникам
Как плясовая пелася
Попами и дворовыми, —
Вахлак ее
не пел,
А, слушая, притопывал,
Присвистывал; «Веселою»
Не в шутку называл...
Милон.
Не могу. Мне велено и солдат вести без промедления… да, сверх
того, я сам горю нетерпением быть
в Москве.
Стародум. И
не дивлюся: он должен привести
в трепет добродетельную душу. Я еще
той веры, что человек
не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на
то, что видим.
Милон. Душа благородная!.. Нет…
не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его
в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
По моему расчету,
не тот богат, который отсчитывает деньги, чтоб прятать их
в сундук, а
тот, который отсчитывает у себя лишнее, чтоб помочь
тому, у кого нет нужного.
Стародум(один). Он, конечно, пишет ко мне о
том же, о чем
в Москве сделал предложение. Я
не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего
в то время аскетизма; но, с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем
не столь необходимо для счастия народов, как это кажется с первого взгляда.
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки
не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча,
то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие»,
то есть такие прозорливцы, которых задача состояла
в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся
в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего
не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и
не знаю как!"За что же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему. А он
не то чтобы что, плюнул мне прямо
в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Опасность предстояла серьезная, ибо для
того, чтобы усмирять убогих людей, необходимо иметь гораздо больший запас храбрости, нежели для
того, чтобы палить
в людей,
не имеющих изъянов.
Стрельцы
в то время хотя уж
не были настоящими, допетровскими стрельцами, однако кой-что еще помнили.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена
в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки
не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на
том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперед, потому что
не в состоянии сознать себя
в связи с каким бы
то ни было порядком явлений…
На это отвечу: цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для
того, чтобы законодатели
не коснели
в праздности…"
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"
в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась лишь
в том, что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями
не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
"И
не осталось от
той бригадировой сладкой утехи даже ни единого лоскута.
В одно мгновение ока разнесли ее приблудные голодные псы".
Тем не менее душа ее жаждала непрестанно, и когда
в этих поисках встретилась с одним знаменитым химиком (так называла она Пфейфера),
то прилепилась к нему бесконечно.
Но так как он все-таки был сыном XVIII века,
то в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который мог бы дать очень горькие плоды, если б он
не был
в значительной степени смягчен духом легкомыслия.
Мало
того: летописец доказывает, что глуповцы даже усиленно добивались, чтоб Бородавкин пролил свет
в их темные головы, но успеха
не получили, и
не получили именно по вине самого градоначальника.
— Ни сам я
тоя книжицы
не сочинял, ни сочинителя оной
в глаза
не видывал, а напечатана она
в столичном городе Москве
в университетской типографии, иждивением книгопродавцев Манухиных! — твердо отвечал Линкин.
"Водка, — говорилось
в том указе, —
не токмо
не вселяет веселонравия, как многие полагают, но, при довольном употреблении, даже отклоняет от оного и порождает страсть к убивству.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки.
Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним
в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и
тот, который за минуту перед
тем был привезен
в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Тут только понял Грустилов,
в чем дело, но так как душа его закоснела
в идолопоклонстве,
то слово истины, конечно,
не могло сразу проникнуть
в нее. Он даже заподозрил
в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка,
та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев
в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Когда человек и без законов имеет возможность делать все, что угодно,
то странно подозревать его
в честолюбии за такое действие, которое
не только
не распространяет, но именно ограничивает эту возможность.
Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а
не то чтобы оную вслух проповедовать, как делают некоторые вольнолюбцы, которые потому свои мысли вольными полагают, что они у них
в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.
А потому советуем и приказываем: водку кушать только перед обедом, но и
то из малой рюмки;
в прочее же время безопасно кушать пиво, которое ныне
в весьма превосходном качестве и
не весьма дорогих цен из заводов 1-й гильдии купца Семена Козыря отпущается".
При первом столкновении с этой действительностью человек
не может вытерпеть боли, которою она поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но
в то же время еще надеется, что злодейство, быть может, пройдет мимо.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал
в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между
тем начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь,
то есть приступил к дознанию, и
в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы
не волновать народ и
не поселить
в нем несбыточных мечтаний.
Тем не менее, говоря сравнительно, жить было все-таки легко, и эта легкость
в особенности приходилась по нутру так называемым смердам.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал
в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования
не найдено, но, судя по
тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это было едва ли
не лучшее время
в его истории.
Последствием такого благополучия было
то, что
в течение целого года
в Глупове состоялся всего один заговор, но и
то не со стороны обывателей против квартальных (как это обыкновенно бывает), а, напротив
того, со стороны квартальных против обывателей (чего никогда
не бывает).