Неточные совпадения
—
В таком случае, — продолжал князь, всегда очень любезный и находчивый
в приеме незнакомых посетителей, — позвольте мне начать с
того, что вашего почтенного родственника мы любим, уважаем, дорожим его службой и боимся только одного, чтоб он нас
не оставил.
Князь, как большая часть мягких и добрых людей, был почти неспособен отказывать просьбам, особенно так прямо и смело высказанным, как высказал свою Шамаев, но
в то же время он был настолько опытен и осторожен
в службе, чтобы
не поддаться же сразу человеку, совершенно
не зная, кто он и что он такое.
Была бы она дама и неглупая, а уж добрая, так очень добрая; но здравого смысла у ней как-то мало было; о хозяйстве и
не спрашивай:
не понимала ли она, или
не хотела ничем заняться, только даже обедать приказать
не в состоянии была; деревенскую жизнь терпеть
не могла; а рядиться, по гостям ездить, по городам бы жить или этак года бы, например, через два съездить
в Москву,
в Петербург, и прожить там тысяч десять — к этому
в начальные годы замужества была неимоверная страсть; только этим и бредила; ну, а брат, как человек расчетливый, понимал так, что
в одном отношении он привык уже к сельской жизни; а другое и
то, что как там ни толкуй, а
в городе все втрое или вчетверо выйдет против деревни; кроме
того, усадьбу оставить, так и доход с именья будет
не тот.
Этот мальчик до
того уж простер свою дерзость ко мне, что на днях нарочно облил все мое новенькое платье деревянным маслом, и я просила Настасью Дмитриевну позволить мне только поставить его
в угол, она и этого
не хотела сделать и мне же насказала самых обидных колкостей.
— Это так, — говорю, — только
не твой, моя милая сестрица; я знаю наперед: Митенька, например, заленится
в класс идти; а ты, вместо
того чтобы принудить его, еще сама его оставишь, будешь ко всем учителям ездить да кланяться; а он на это станет надеяться, а потому учиться-то
не будет и станет шалить.
При деньгах, так запотроев много, а нет, так денек-другой
в кухне и огня
не разводят: готовить нечего; сами куда-нибудь
в гости уедут, а старушка дома сидит и терпит; но, как я, по моему глупому разуму, думаю, так оне и этим бы
не потяготились,
тем, что теперь, как все это на наших глазах, так оне
в разлуке с ним больше убиваются.
— Небольшое, сударь; больше бы им надобно маменьку свою жалеть. Сударушка приехала сюда
в этакой мороз
в одном старом салопишке, на ножках ботиночек
не было, а валеные сапоги, как у мужичка; платье, что видите на ней, только и есть, к себе уж и
не зовите лучше
в гости:
не в чем приехать.
Не дорогого бы стоило искупить все эти вещи, да, видно, и на
то не хватило: на дело так нет у нас, а на пустяки тысячи кидают.
— Слушай, — говорю, — сестра, ты знаешь, у меня денег у самого немного, но так как я вижу, что ты действительно
в крайности,
то я тебе дам полтораста рублей с одним условием, чтобы ты из них гроша
не посылала Дмитрию, а издержала все на себя. Посмотри, до чего ты себя довела и на что похоже ты живешь: у тебя, как говорится, ни ложки ни плошки нет;
в доме
того и гляди, что убьет тебя штукатурка; сама ты
в рубище ходишь.
И я
не ошибся
в своем предположении.
В первую же почту
тот дает мне знать, что отправлено сто сорок соребром. Для себя только десять целковых оставила. Так это меня взорвало. Сейчас же поехал к ней. Она — знает уж кошка, чье мясо съела: как увидела меня, так и побледнела.
— Уважаю вас, дядюшка, — говорит, — как почтенного дядю, спорить с вами я
не смею,
тем более что про себя лично
в этом случае мне рассказывать довольно щекотливо, и замечу одно, что тамошние женщины все прекрасно образованны, очень богаты и потому избалованны. Встречая молодого человека, если он им нравится, они знать
не хотят, богаты ли вы, бедны, чиновны или нет.
— Зачем же на всех? На счастливцев выпадает! Но… если удается некоторым,
то почему
не искать и каждому? Возьмите вы молодого человека
в моем положении и скажите мне откровенно, чем другим я могу поправить мою карьеру; а поправить ее мне очень нужно: я очень небогат, но и по моему воспитанию, и по
тому кругу,
в котором я жил, по всему этому я привык жить порядочно.
— Если так рассуждать, так вы, конечно, — говорит, — дядюшка, правы, но вы забыли, что нынче
не те уж времена и
не такое мы с детства получаем воспитание. Кто говорит! Если б я вырос
в деревне, ничему бы
не учился…
Я хочу только жить между людьми, равными мне, и
в обществе, хоть сколько-нибудь образованном; но предположим, что я поступлю буквально по вашему совету,
то есть ничего
не буду предпринимать и смиренно удовольствуюсь доходами с именья;
в таком случае, как я и прежде вам объяснил, службу я должен оставить и, следовательно, поселиться
в деревне,
в нашей прекрасной Бычихе; но что ж потом я стану делать?
— Нет-с, — говорю, — я
не тому, а очень уж вы хвалите тамошние места; видно, там зазнобушка есть, так и кажется все
в ином свете.
—
Не хвастай, — говорю, — понравится сатана лучше ясного сокола;
в тех местах женщины на это преловкие, часто вашу братью, молоденьких офицеров, надувают; а если ты думаешь жениться, так выбери-ка лучше здесь, на родине, невесту;
в здешней палестине мы о каждой девушке знаем — и семейство ее, и род-то весь, и состояние, и характер, пожалуй.
— Послушай, — говорю, — Дмитрий Никитич, исполни ты хоть один раз
в жизни мою просьбу и поверь, что сам за
то после будешь благодарить:
не закладывай ты именья, а лучше перевернись как-нибудь. Залог для хозяев, которые на занятые деньги покупают именья, благодетелен; но заложить и деньги прожить — это хомут,
в котором, рано ли, поздно ли, ты затянешься. О тебе я
не говорю: ты мужчина, проживешь как-нибудь; но я боюсь за мать твою, ты оставишь ее без куска хлеба.
Да как заладила это: «
Не могу я без него жить», плачет день, плачет другой… Я было ее к себе,
в город, лекаря пригласил,
тот с неделю посмотрел и говорит: «Если ее оставить
в этом положении, так она с ума сойдет». Как после этого прикажешь с ней быть?
Однако получаю с нарочно посланным от него письмо,
в котором приносит тысячу извинений, что до сих пор сам
не был и жены
не представил; причина
тому та, что, приехавши
в усадьбу,
не нашел ни одной годной для выезда лошади.
Словом, я вижу, что он немного корчит из себя барича; к супруге своей
в то же время очень внимателен, беспрестанно, знаете, обращается к ней на французском языке. Она ему также отвечает по-французски. Я-то
не понимаю, а только жена мне после сказывала, что она это, как называется, произносит совершенно как француженка. Далее потом вышли как-то и мы, и гости все наши
в залу. Он, увидевши тут фортепьяно, вдруг говорит моей жене...
— Да, — продолжаю я, — должна благодарить бога,
тем более, какая у тебя прекрасная невестка!
Не ошибся Дмитрий Никитич
в выборе: и сама по себе, да и состояние, кажется — одно другому отвечает.
— Да как вам сказать, — говорит, — прожектов у меня
в голове много, потому что хоть и вы мне говорили и многие другие, что покойный мой отец был хороший хозяин, но, виноват,
не вижу этого решительно ни
в чем. Если у него и было хозяйство,
то маленькое, ничтожное, женское, как говорится.
— О боже мой, сплавов! Мне и
не нужно сплавов. Ко мне на дом все приедут и купят; извольте заметить, что у меня две тысячи десятин.
В здешней полосе лес растет до своей нормальной величины двадцать пять лет; следовательно, если я разобью свою дачу на двадцать пять просеков,
то каждый год могу, бесконечное число лет, вырубать восемьдесят десятин лесу и свободно сжечь его для какого угодно вам фабричного дела.
— Да, — отвечает она мне, — только все его эти прожекты, кажется, Елене Петровне (
то есть его супруге) очень неприятны, потому что, когда
в гостиной он тоже об этом рассказывал, так она ему при всех сказала: «Дай бог, говорит, чтобы все это было так выгодно, как ты, Митенька, рассчитываешь», а он, сконфузившись,
не нашелся на это ничего сказать, а только подошел и поцеловал ее
в голову.
Вскоре после этого начинается его переезд
в город, и вы, может быть,
не поверите, а ей-богу, ни один губернатор,
не то что уж из бедненьких, а из богатых, таким парадом
не приезжал.
— Дмитрий Никитич, — говорю, —
не стыдно ли тебе:
в то время, как ты должен стоять пред образом и молиться, у тебя эти пиры да банкеты проклятые!
— То-то, — говорит, — поговори ты ему, а
не то я и
в полицию на него пойду.
Ну, и знаете, утешаю ее, как умею, однако она весь вечер почти проплакала и после этого разговора еще более с нами сблизилась, почти каждый день видалися:
то она у нас, либо мы у нее. От Дмитрия Никитича — проходит месяц, проходит другой, проходит третий — ни строчки;
в доме, заметьте,
не оставил ни копейки. Она мне говорит об этом.
Однако случилось у меня тут очень много дел; кроме
того, губернатор
в другой уезд командировал разбойников ловить, так что я месяца три дома и
не бывал.
Но, как дальновидный плут,
в половине этак, знаете, лета, сообразивши, что ни сена, ни хлеба
в тот год
не родится, пригласил Дмитрия Никитича к себе
в гости, показал ему во всем блеске свое хозяйство, да и предложил купить.
— Он исполнял у меня поручения
не больше полугода, и самые пустые, но первый же его шаг состоял
в том, что он всем уездным присутственным местам начал предписывать, и когда я ему заметил это, он мне пренаивно объяснил,
в оправдание свое, что, быв представителем моим
в уезде, он считал себя вправе это делать.
Ко мне обыкновенно пишет, по всем делам, коротенькие, дружественные записочки, безграмотные, бестолковые, и я хоть
не формалист, но
в то же время, помилуйте, эти бумаги останутся при делах, и преемник мой, увидевши их, будет иметь полное право сказать: «Что за чудак был губернатор, который с своим чиновником особых поручений вел дружескую переписку по делам?» И
в заключение всего послал помимо меня
в Петербург нелепейший проект об изменении полиции, который, конечно,
не давши ему никакого хода, возвратили ко мне; однако
не менее
того все-таки видели, какого гуся я держу около себя.
— Знаю-с, — отвечал князь, — знаю даже, что вы вашу служебную деятельность распространили за пределы прямых ваших обязанностей. Вот ваш проект! — продолжал он, подавая Шамаеву толстую тетрадь. — Во-первых, вы
не должны были его посылать помимо меня; а во-вторых, чтобы писать о чем-нибудь проекты, надобно знать хорошо самое дело и руководствоваться здравым смыслом, а
в вашем ни
того, ни другого нет.
А потом, как водится, начался кутеж; он, очень грустный, задумчивый и, по-видимому,
не разделявший большого удовольствия, однако на моих глазах раскупорил бутылки три шампанского, и когда после ужина Аксюша, предмет всеобщего увлечения, закативши под самый лоб свои черные глаза и с замирающим от страсти голосом пропела: «Душа ль моя, душенька, душа ль, мил сердечный друг» и когда при этом один господин, достаточно выпивший, до
того исполнился восторга, что выхватил из кармана целую пачку ассигнаций и бросил ей
в колена, и когда она,
не ограничившись этим, пошла с тарелочкой собирать посильную дань и с прочих, Шамаев,
не задумавшись, бросил ей двадцать рублей серебром.