Неточные совпадения
Городничий (
бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик
не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Слесарша. Милости прошу: на городничего челом
бью! Пошли ему бог всякое зло! Чтоб ни детям его, ни ему, мошеннику, ни дядьям, ни теткам его ни в чем никакого прибытку
не было!
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин
бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Чина, звания
не пощадит, и будут все скалить зубы и
бить в ладоши.
«Что за мужчина? — старосту
Допытывали странники. —
За что его тузят?»
—
Не знаем, так наказано
Нам из села из Тискова,
Что буде где покажется
Егорка Шутов —
бить его!
И
бьем. Подъедут тисковцы.
Расскажут. Удоволили? —
Спросил старик вернувшихся
С погони молодцов.
«Чудной народ!
бьют сонного,
За что про что
не знаючи...
Народ кричал им: «
Бей его!» —
Пока в лесу
не скрылися
И парни, и беглец.
Порвалась цепь великая —
Теперь
не бьем крестьянина,
Зато уж и отечески
Не милуем его.
Усоловцы крестилися,
Начальник
бил глашатая:
«Попомнишь ты, анафема,
Судью ерусалимского!»
У парня, у подводчика,
С испуга вожжи выпали
И волос дыбом стал!
И, как на грех, воинская
Команда утром грянула:
В Устой, село недальное,
Солдатики пришли.
Допросы! усмирение! —
Тревога! по спопутности
Досталось и усоловцам:
Пророчество строптивого
Чуть в точку
не сбылось.
Скотинин. А движимое хотя и выдвинуто, я
не челобитчик. Хлопотать я
не люблю, да и боюсь. Сколько меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали, я ни на кого
не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян, так и концы в воду.
Но злаков на полях все
не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия весело-буйственного перешли к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки, напрасно облагали себя поклонами, давали обеты, постились, устраивали процессии — бог
не внимал мольбам. Кто-то заикнулся было сказать, что"как-никак, а придется в поле с сохою выйти", но дерзкого едва
не побили каменьями, и в ответ на его предложение утроили усердие.
3. Всякий градоправитель приходящего к нему из обывателей да выслушает, который же,
не выслушав, зачнет кричать, а тем паче
бить — и тот будет кричать и
бить втуне. [Вту́
не (церковно-славянск.) — напрасно.]
Аксиньюшка тоже
не плошала, но
била в баклуши неутомимо.
И Левину вспомнилась недавняя сцена с Долли и ее детьми. Дети, оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном в рот. Мать, застав их на деле, при Левине стала внушать им, какого труда стоит большим то, что они разрушают, и то, что труд этот делается для них, что если они будут
бить чашки, то им
не из чего будет пить чай, а если будут разливать молоко, то им нечего будет есть, и они умрут с голоду.
— Нет, это ужасно. Быть рабом каким-то! — вскрикнул Левин, вставая и
не в силах более удерживать своей досады. Но в ту же секунду почувствовал, что он
бьет сам себя.
Представь себе, что ты бы шел по улице и увидал бы, что пьяные
бьют женщину или ребенка; я думаю, ты
не стал бы спрашивать, объявлена или
не объявлена война этому человеку, а ты бы бросился на него защитил бы обижаемого.
— Вы мне
не сказали, когда развод. Положим, я забросила свой чепец через мельницу, но другие поднятые воротники будут вас
бить холодом, пока вы
не женитесь. И это так просто теперь. Ça se fait. [Это обычно.] Так вы в пятницу едете? Жалко, что мы больше
не увидимся.
― Алексей Александрович! Я
не говорю, что это невеликодушно, но это непорядочно ―
бить лежачего.
Когда половой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак
не уступал другим губернским городам: сильно
била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных.
Он пробовал об этом
не думать, старался рассеяться, развлечься, присел в вист, но все пошло как кривое колесо: два раза сходил он в чужую масть и, позабыв, что по третьей
не бьют, размахнулся со всей руки и хватил сдуру свою же.
— А! так ты
не можешь, подлец! когда увидел, что
не твоя берет, так и
не можешь!
Бейте его! — кричал он исступленно, обратившись к Порфирию и Павлушке, а сам схватил в руку черешневый чубук. Чичиков стал бледен как полотно. Он хотел что-то сказать, но чувствовал, что губы его шевелились без звука.
Кто говорит мне: «Дайте мне сто тысяч, я сейчас разбогатею», — я тому
не поверю: он
бьет наудачу, а
не наверняка.
Дамы наперерыв принялись сообщать ему все события, рассказали о покупке мертвых душ, о намерении увезти губернаторскую дочку и сбили его совершенно с толку, так что сколько ни продолжал он стоять на одном и том же месте, хлопать левым глазом и
бить себя платком по бороде, сметая оттуда табак, но ничего решительно
не мог понять.
Знаю, знаю тебя, голубчик; если хочешь, всю историю твою расскажу: учился ты у немца, который кормил вас всех вместе,
бил ремнем по спине за неаккуратность и
не выпускал на улицу повесничать, и был ты чудо, а
не сапожник, и
не нахвалился тобою немец, говоря с женой или с камрадом.
Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят;
Еще
не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
Везде блистают фонари;
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и
бьют в ладони:
А уж Онегин вышел вон;
Домой одеться едет он.
Привычка усладила горе,
Не отразимое ничем;
Открытие большое вскоре
Ее утешило совсем:
Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять,
И всё тогда пошло на стать.
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок
била осердясь —
Всё это мужа
не спросясь.
Онегин вновь часы считает,
Вновь
не дождется дню конца.
Но десять
бьет; он выезжает,
Он полетел, он у крыльца,
Он с трепетом к княгине входит;
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько минут
Они сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей отвечает. Голова
Его полна упрямой думой.
Упрямо смотрит он: она
Сидит покойна и вольна.
«Положим, — думал я, — я маленький, но зачем он тревожит меня? Отчего он
не бьет мух около Володиной постели? вон их сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: оттого он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, — прошептал я, — как бы мне делать неприятности. Он очень хорошо видит, что разбудил и испугал меня, но выказывает, как будто
не замечает… противный человек! И халат, и шапочка, и кисточка — какие противные!»
— А-а! каблуками
бить да еще браниться! — закричал Сережа, схватив в руки лексикон и взмахнув над головою несчастного, который и
не думал защищаться, а только закрывал руками голову.
— Хотел, чтобы загрызли… Бог
не попустил. Грех собаками травить! большой грех!
Не бей, большак, [Так он безразлично называл всех мужчин. (Примеч. Л.Н. Толстого.)] что
бить? Бог простит… дни
не такие.
Милость чужого короля, да и
не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим
бьет их в морду, дороже для них всякого братства.
Прежде
били добре, а уж теперь
побьем так, что и пят
не унесут домой.
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза
не видали, что такое война, тогда как молодому человеку, — и сами знаете, панове, — без войны
не можно пробыть. Какой и запорожец из него, если он еще ни разу
не бил бусурмена?
Сговорившись с тем и другим, задал он всем попойку, и хмельные козаки, в числе нескольких человек, повалили прямо на площадь, где стояли привязанные к столбу литавры, в которые обыкновенно
били сбор на раду.
Не нашедши палок, хранившихся всегда у довбиша, они схватили по полену в руки и начали колотить в них. На бой прежде всего прибежал довбиш, высокий человек с одним только глазом, несмотря, однако ж, на то, страшно заспанным.
Своих, чертов сын, своих
бьешь?..» Но Андрий
не различал, кто пред ним был, свои или другие какие; ничего
не видел он.
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что
не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми судно крепится к причалу.] канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер
бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения
не оставляла его лица.
Здесь тоже духота была чрезвычайная и, кроме того, до тошноты
било в нос свежею, еще
не выстоявшеюся краской на тухлой олифе вновь покрашенных комнат.
— Добивай! — кричит Миколка и вскакивает, словно себя
не помня, с телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало — кнуты, палки, оглоблю — и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становится сбоку и начинает
бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.
В городах целый день
били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто
не знал того, а все были в тревоге.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно
бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть
не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
— Ну,
бейте прямо, а
не играйте, как кошка с мышью.
Все были в тревоге и
не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других,
бил себя в грудь, плакал, ломал себе руки.
— Садись! Все садись! — кричит Миколка, — всех повезет. Засеку! — И хлещет, хлещет, и уже
не знает, чем и
бить от остервенения.
Ну, если хотите, так
бейте меня, а я рад, рад, что он
не удался, что вы свободны, что вы
не совсем еще погибли для человечества, рад…
— Никто хозяйку
не бил, — проговорила она опять строгим и решительным голосом. Он смотрел на нее, едва дыша.
— Небось со вчерашнего
не ел. Целый-то день прошлялся, а самого лихоманка
бьет.
И стал он тут опять бегать, и все
бил себя в грудь, и серчал, и бегал, а как об вас доложили, — ну, говорит, полезай за перегородку, сиди пока,
не шевелись, что бы ты ни услышал, и стул мне туда сам принес и меня запер; может, говорит, я тебя и спрошу.
— Катерина Ивановна ведь вас чуть
не била, у отца-то?
—
Била! Да что вы это! Господи,
била! А хоть бы и
била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего
не знаете… Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная… Она справедливости ищет… Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует… И хоть мучайте ее, а она несправедливого
не сделает. Она сама
не замечает, как это все нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается… Как ребенок, как ребенок! Она справедливая, справедливая!
Как донской-то казак, казак вел коня поить,
Добрый молодец, уж он у ворот стоит.
У ворот стоит, сам он думу думает,
Думу думает, как будет жену губить.
Как жена-то, жена мужу возмолилася,
Во скоры-то ноги ему поклонилася,
Уж ты, батюшко, ты ли мил сердечный друг!
Ты
не бей,
не губи ты меня со вечера!
Ты убей, загуби меня со полуночи!
Дай уснуть моим малым детушкам,
Малым детушкам, всем ближним соседушкам.