Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость:
к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Лука Лукич (
к зрителям).Ей-богу, и в рот никогда не брал луку.
Городничий. Зачем! Так уж, видно, судьба! (Вздохнув.)До сих пор, благодарение
богу, подбирались
к другим городам; теперь пришла очередь
к нашему.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и
к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Растаковский (входит).Антона Антоновича поздравляю. Да продлит
бог жизнь вашу и новой четы и даст вам потомство многочисленное, внучат и правнучат! Анна Андреевна! (Подходит
к ручке Анны Андреевны.)Марья Антоновна! (Подходит
к ручке Марьи Антоновны.)
Бобчинский. Он, он, ей-богу он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так он и в тарелки
к нам заглянул. Меня так и проняло страхом.
Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи в жизни, сходили, еще даже и спасибо получал. Авось
бог вынесет и теперь. (Обращаясь
к Бобчинскому.)Вы говорите, он молодой человек?
Идите вы
к чиновнику,
К вельможному боярину,
Идите вы
к царю,
А женщин вы не трогайте, —
Вот
Бог! ни с чем проходите
До гробовой доски!
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай
Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Сжалился
Бог и
к спасению
Схимнику путь указал:
Старцу в молитвенном бдении
Некий угодник предстал...
Сижу, креплюсь… по счастию,
День кончился, а
к вечеру
Похолодало, — сжалился
Над сиротами
Бог!
Бурмистр потупил голову,
— Как приказать изволите!
Два-три денька хорошие,
И сено вашей милости
Все уберем,
Бог даст!
Не правда ли, ребятушки?.. —
(Бурмистр воротит
к барщине
Широкое лицо.)
За барщину ответила
Проворная Орефьевна,
Бурмистрова кума:
— Вестимо так, Клим Яковлич.
Покуда вёдро держится,
Убрать бы сено барское,
А наше — подождет!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (
К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же, себе на уме,
Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Г-жа Простакова. Прочтите его сами! Нет, сударыня, я, благодаря
Бога, не так воспитана. Я могу письма получать, а читать их всегда велю другому. (
К мужу.) Читай.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (
К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря
Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (
К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Стародум(целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю
Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти
к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Г-жа Простакова.
Бог вас знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит, что на покой. (Правдину.) Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела, что
к тебе несут какой-то пакет.
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (
К Правдину.) Вот, батюшка!
Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек.
К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
— Точно ли ты в
бога не веришь? — подскочил он
к Линкину и, по важности обвинения, не выждав ответа, слегка ударил его, в виде задатка, по щеке.
Но злаков на полях все не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия весело-буйственного перешли
к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки, напрасно облагали себя поклонами, давали обеты, постились, устраивали процессии —
бог не внимал мольбам. Кто-то заикнулся было сказать, что"как-никак, а придется в поле с сохою выйти", но дерзкого едва не побили каменьями, и в ответ на его предложение утроили усердие.
Забыли глуповцы истинного
бога и прилепились
к идолам.
И еще скажу: летопись сию преемственно слагали четыре архивариуса: Мишка Тряпичкин, да Мишка Тряпичкин другой, да Митька Смирномордов, да я, смиренный Павлушка, Маслобойников сын. Причем единую имели опаску, дабы не попали наши тетрадки
к г. Бартеневу и дабы не напечатал он их в своем «Архиве». А затем
богу слава и разглагольствию моему конец.
И
бог знает чем разрешилось бы всеобщее смятение, если бы в эту минуту не послышался звон колокольчика и вслед за тем не подъехала
к бунтующим телега, в которой сидел капитан-исправник, а с ним рядом… исчезнувший градоначальник!
Упоминалось о том, что
Бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек отца и матерь и прилепится
к жене, будет два в плоть едину» и что «тайна сия велика есть»; просили, чтобы
Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих.
— Живы? Целы? Слава
Богу! — проговорил он, шлепая по неубравшейся воде сбивавшеюся, полною воды ботинкой и подбегая
к ним.
— Барыня, голубушка! — заговорила няня, подходя
к Анне и целуя ее руки и плечи. — Вот
Бог привел радость нашему новорожденному. Ничего-то вы не переменились.
Заметив тот особенный поиск Ласки, когда она прижималась вся
к земле, как будто загребала большими шагами задними ногами и слегка раскрывала рот, Левин понял, что она тянула по дупелям, и, в душе помолившись
Богу, чтобы был успех, особенно на первую птицу, подбежал
к ней.
У всех было то же отношение
к его предположениям, и потому он теперь уже не сердился, но огорчался и чувствовал себя еще более возбужденным для борьбы с этою какою-то стихийною силой, которую он иначе не умел назвать, как «что
Бог даст», и которая постоянно противопоставлялась ему.
— Да,
Бог дает крест и дает силу нести его. Часто удивляешься,
к чему тянется эта жизнь… С той стороны! — с досадой обратилась она
к Вареньке, не так завёртывавшей ей пледом ноги.
— Сергей Иваныч? А вот
к чему! — вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот
к чему… Да что говорить? Только одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с
Богом, ступай! — кричал он, вставая со стула, — и ступай, и ступай!
— Она очень просила меня поехать
к ней, — продолжала Анна, — и я рада повидать старушку и завтра поеду
к ней. Однако, слава
Богу, Стива долго остается у Долли в кабинете, — прибавила Анна, переменяя разговор и вставая, как показалось Кити, чем-то недовольная.
— Ах, графиня, непременно свезите, ради
Бога, свезите меня
к ним! Я никогда ничего не видал необыкновенного, хотя везде отыскиваю, — улыбаясь сказал Вронский.
«Я, воспитанный в понятии
Бога, христианином, наполнив всю свою жизнь теми духовными благами, которые дало мне христианство, преисполненный весь и живущий этими благами, я, как дети, не понимая их, разрушаю, то есть хочу разрушить то, чем я живу. А как только наступает важная минута жизни, как дети, когда им холодно и голодно, я иду
к Нему, и еще менее, чем дети, которых мать бранит за их детские шалости, я чувствую, что мои детские попытки с жиру беситься не зачитываются мне».
— Мне вас ужасно жалко! И как бы я счастлив был, если б устроил это! — сказал Степан Аркадьич, уже смелее улыбаясь. — Не говори, не говори ничего! Если бы
Бог дал мне только сказать так, как я чувствую. Я пойду
к нему.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских, и не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали в этот же день. Анна всё утро провела с Долли и с детьми. Она только послала записочку
к брату, чтоб он непременно обедал дома. «Приезжай,
Бог милостив», писала она.
«Не для нужд своих жить, а для
Бога. Для какого
Бога? И что можно сказать бессмысленнее того, что он сказал? Он сказал, что не надо жить для своих нужд, то есть что не надо жить для того, что мы понимаем,
к чему нас влечет, чего нам хочется, а надо жить для чего-то непонятного, для
Бога, которого никто ни понять, ни определить не может. И что же? Я не понял этих бессмысленных слов Федора? А поняв, усумнился в их справедливости? нашел их глупыми, неясными, неточными?».
«Полное, полное примиренье, полное, — подумала Анна, — слава
Богу!» — и, радуясь тому, что она была причиной этого, она подошла
к Долли и поцеловала ее.
— У меня хозяйство простое, — сказал Михаил Петрович. — Благодарю
Бога. Мое хозяйство всё, чтобы денежки
к осенним податям были готовы. Приходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои всё соседи мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить, ребята, я вам помог, и вы помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже есть бессовестные и из них, это правда.
— Слава
Богу! — сказал Максим Максимыч, подошедший
к окну в это время. — Экая чудная коляска! — прибавил он, — верно какой-нибудь чиновник едет на следствие в Тифлис. Видно, не знает наших горок! Нет, шутишь, любезный: они не свой брат, растрясут хоть англинскую!
Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет
Бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности
к усопшему, —
Бог с ними!
— Спаситель мой! — сказал Чичиков и, схвативши вдруг его руку, быстро поцеловал и прижал
к груди. —
Бог да наградит вас за то, что посетили несчастного!
— А зачем же так вы не рассуждаете и в делах света? Ведь и в свете мы должны служить
Богу, а не кому иному. Если и другому кому служим, мы потому только служим, будучи уверены, что так
Бог велит, а без того мы бы и не служили. Что ж другое все способности и дары, которые розные у всякого? Ведь это орудия моленья нашего: то — словами, а это делом. Ведь вам же в монастырь нельзя идти: вы прикреплены
к миру, у вас семейство.
Надворные советники, может быть, и познакомятся с ним, но те, которые подобрались уже
к чинам генеральским, те,
бог весть, может быть, даже бросят один из тех презрительных взглядов, которые бросаются гордо человеком на все, что ни пресмыкается у ног его, или, что еще хуже, может быть, пройдут убийственным для автора невниманием.
Потом мысли его перенеслись незаметно
к другим предметам и наконец занеслись
бог знает куда.
Поди ты сладь с человеком! не верит в
Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец
к бабе, которая лечит зашептываньями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая,
бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.
— А, херсонский помещик, херсонский помещик! — кричал он, подходя и заливаясь смехом, от которого дрожали его свежие, румяные, как весенняя роза, щеки. — Что? много наторговал мертвых? Ведь вы не знаете, ваше превосходительство, — горланил он тут же, обратившись
к губернатору, — он торгует мертвыми душами! Ей-богу! Послушай, Чичиков! ведь ты, — я тебе говорю по дружбе, вот мы все здесь твои друзья, вот и его превосходительство здесь, — я бы тебя повесил, ей-богу, повесил!
— Итак, если нет препятствий, то с
Богом можно бы приступить
к совершению купчей крепости, — сказал Чичиков.
Однако ж минуту спустя он тут же стал хитрить и попробовал было вывернуться, говоря, что, впрочем, в Англии очень усовершенствована механика, что видно по газетам, как один изобрел деревянные ноги таким образом, что при одном прикосновении
к незаметной пружинке уносили эти ноги человека
бог знает в какие места, так что после нигде и отыскать его нельзя было.
— Ну нет, в силах! У тетушки натура крепковата. Это старушка — кремень, Платон Михайлыч! Да
к тому ж есть и без меня угодники, которые около нее увиваются. Там есть один, который метит в губернаторы, приплелся ей в родню…
бог с ним! может быть, и успеет!
Бог с ними со всеми! Я подъезжать и прежде не умел, а теперь и подавно: спина уж не гнется.
— И не просадил бы! ей-богу, не просадил бы! Не сделай я сам глупость, право, не просадил бы. Не загни я после пароле на проклятой семерке утку, [Утка — прибавка
к ставке.] я бы мог сорвать весь банк.