Неточные совпадения
Не забирайте много с собой
одежды: по сорочке и по двое шаровар на козака да по горшку саламаты [Саламата — мучная похлебка (в основном из гречневой муки).] и толченого проса — больше чтоб и не было ни у
кого!
Кто расположился отдыхать, истомившись от боя;
кто присыпал землей свои раны и драл на перевязки платки и дорогие
одежды, снятые с убитого неприятеля.
Да где же это я в самом деле?
кто кругом меня, с этими бритыми лбами, смуглыми, как у мумий, щеками, с поникшими головами и полуопущенными веками, в длинных, широких
одеждах, неподвижные, едва шевелящие губами, из-за которых, с подавленными вздохами, вырываются неуловимые для нашего уха, глухие звуки?
После чая люди занялись каждый своим делом:
кто чистил винтовку,
кто поправлял седло или починял разорванную
одежду.
Спускаемся на Самотеку. После блеска новизны чувствуется старая Москва. На тротуарах и на площади толпится народ, идут с Сухаревки или стремятся туда. Несут разное старое хоботье:
кто носильное тряпье,
кто самовар,
кто лампу или когда-то дорогую вазу с отбитой ручкой. Вот мешок тащит оборванец, и сквозь дыру просвечивает какое-то синее мясо. Хлюпают по грязи в мокрой
одежде, еще не просохшей от дождя. Обоняется прелый запах трущобы.
Из трактира выбегали извозчики — в расстегнутых синих халатах, с ведром в руке — к фонтану, платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами воду и поили лошадей. Набрасывались на прохожих с предложением услуг, каждый хваля свою лошадь, величая каждого, судя по
одежде, —
кого «ваше степенство»,
кого «ваше здоровье»,
кого «ваше благородие», а
кого «вась-сиясь!». [Ваше сиятельство.]
Видно, что они спали в
одежде и в сапогах, тесно прижавшись друг к другу,
кто на наре, а
кто и под нарой, прямо на грязном земляном полу.
По словам Ядринцева, начальник завода при приеме каждой новой партии обыкновенно выкрикивал: «
Кто хочет оставаться, получай
одежду, а
кто в бега, тому незачем!» Начальство своим авторитетом как бы узаконивало побеги, в его духе воспитывалось всё сибирское население, которое и до сих пор побег не считает грехом.
Таковым урядникам производилася также приличная и соразмерная их состоянию
одежда. Обувь для зимы, то есть лапти, делали они сами; онучи получали от господина своего; а летом ходили босы. Следственно, у таковых узников не было ни коровы, ни лошади, ни овцы, ни барана. Дозволение держать их господин у них не отымал, но способы к тому.
Кто был позажиточнее,
кто был умереннее в пище, тот держал несколько птиц, которых господин иногда бирал себе, платя за них цену по своей воле.
— По
одежде встречают, Тарас… Разбогатеешь, так нас не забудь. Знаешь,
кому счастье?..
Он стал небрежен в
одежде, высокий стан его согнулся, очи померкли, нижняя челюсть отвисла, как у старика, и только в присутствии других он делал усилие над собою, гордо выпрямлялся и подозрительно смотрел на окольных, не замечает ли
кто в нем упадка духа.
Да я по дальности мало у
кого и бываю, потому что надо все в сторону; я же езжу на пол-империале, а на нем никуда в сторону невозможно, но вы этого, по своей провинциальности, не поймете: сидишь точно на доме, на крышке очень высоко, и если сходить оттуда, то надо иметь большею ловкость, чтобы сигнуть долой на всем скаку, а для женского пола, по причине их
одежды, этого даже не позволяют.
Поэтому он быстро, повернулся и пошел к парку. Если бы
кто смотрел на него в это время с площади, то мог бы видеть, как белая
одежда то теряется в тени деревьев, то мелькает опять на месячном свете.
Отв. — Из слов, которые он при этом сказал. Он говорил: Вы слышали, что сказано древним: око за око, зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но
кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую, и
кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю
одежду.
Потом
одежду, а
кто запасливей, так и рогожку, на которой спал, валили в лодку, и приказчик увозил бурлацкое имущество к посудине.
Хвала и честь тебе, свободы чадо!
Вперед ему треть жалованья выдать, —
Но эти
кто? я узнаю на них
Земли родной
одежду. Это наши.
Затем, как ни добивался Пафнутьев,
кто приходил, какого вида и роста, военный или статский, в
одежде или без таковой, молодой или старик, — так ничего и не добился.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания: на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову на нижнюю ступень полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас заметить, что с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась, вода утекла… то
кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых
одеждою приличий.
В это время в залу вошел низенький, невзрачный человек, но с огромной, как обыкновенно бывает у карликов, головой. В
одежде его видна была страшная борьба опрятности со временем, щегольства с бедностью. На плоском и широком лице его сияло удовольствие. Он быстро проходил залу, едва успевая поклониться некоторым из гостей. Хозяин смотрел, прищурившись, чтобы узнать,
кто это был новоприезжий.
Изношенные, тряпичные щеки ее тряслись, большой рот испуганно открылся, обнажив неровные, черные зубы, — хозяин резко толкнул ее прочь, схватил со стены какую-то
одежду и, держа ее
комом под мышкой, бросился в дверь.
Когда казны не станет,
Он серебро и золото отдаст,
Последнюю голодным он
одеждуСвою отдаст — но чтоб лихих людей
Не слушали; чтобы ловили всех,
Кто Дмитрия осмелится лишь имя
Произнести!
Николай Иванович. Узнаю свое положение, узнаю,
кто нам чистит сад, строит дома, делает нашу
одежду, кормит, одевает нас. Приходят мужики с косами и бабы с граблями, кланяются.
О, я люблю густые облака,
Когда они толпятся над горою,
Как на хребте стального шишака
Колеблемые перья! Пред грозою,
В
одеждах золотых, издалека
Они текут безмолвным караваном,
И, наконец, одетые туманом,
Обнявшись, свившись будто куча змей,
Беспечно дремлют на скале своей.
Настанет день, — их ветер вновь уносит:
Куда, зачем, откуда? —
кто их спросит?
Сажен сто впереди пехоты на большом белом коне, с конными татарами, ехал известный в полку за отчаянного храбреца и такого человека, который хоть
кому правду в глаза отрежет, высокий и красивый офицер в азиятской
одежде.
—
Кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму, а у
кого нет, продай
одежду свою и купи меч. Ибо сказываю вам, что должно исполниться на мне и этому написанному: «И к злодеям причтен».
Разгневанный Иисус шел большими шагами и молчал, и даже Иоанн с Петром не осмеливались приблизиться к нему, и все,
кому попадался на глаза Иуда в изодранной
одежде, с своим счастливо-возбужденным, но все еще немного испуганным лицом, отгоняли его от себя короткими и гневными восклицаниями.
Пойми и запомни, миленький, что белая
одежда обязательна для тех,
кто никогда еще не покидал неба; но для тех,
кто был на земле, такая вот чистенькая
одежда, как у тебя — срам и позор!
На другое утро я, напившись чаю и не отпросившись у мадмуазель Фрикэ, отправился в людскую избу. Мне хотелось опять поболтать со вчерашним чудаком. Не постучавшись в дверь — этого обычая у нас и в заводе не было, — я прямо вошел в комнату. Я застал в ней не того,
кого я искал, не Пунина, а покровителя его — филантропа Бабурина. Он стоял перед окном, без верхней
одежды, широко растопырив ноги, и тщательно вытирал себе голову и шею длинным полотенцем.
— Отцу Авраамию, что до меня в Синькове священником был. Его лишили места за… слабость, а ведь он в Синькове и теперь живет! Куда ему деваться?
Кто его кормить станет? Хоть он и стар, но ведь ему и угол, и хлеба, и
одежду надо! Не могу я допустить, чтоб он, при своем сане, пошел милостыню просить! Мне ведь грех будет, ежели что! Мне грех! Он… всем задолжал, а ведь мне грех, что я за него не плачу.
Не помогло старице… Телом удручилась, душой не очистилась… Столь страшно бывает демонское стреляние, столь велика злоба диавола на облекшихся в куколь незлобия и в
одежду иноческого бесстрастия!.. Искушение!.. Ох, это искушение!.. Придет оно —
кто в силах отвратить его?.. Царит, владеет людьми искушение!..
Кто против него?..
Лесники один за другим вставали, обувались в просохшую за ночь у тепленки обувь, по очереди подходили к рукомойнику и, подобно дяде Онуфрию и Петряю, размазывали по лицу грязь и копоть… Потом
кто пошел в загон к лошадям,
кто топоры стал на точиле вострить,
кто ладить разодранную накануне
одежду.
Часа два бился он с Кузьмой, но последний не сообщил ему ничего нового; сказал, что в полусне видел барина, что барин вытер о его полы руки и выбранил его «пьяной сволочью», но
кто был этот барин, какие у него были лицо и
одежда, он не сказал.
У Марьи Ивановны был и еще один недостаток: она терпеть не могла женщин, то есть, вернее сказать, не женщин, а всех,
кто был в длинной
одежде. Почему был у нее этот каприз, я не знаю наверное, но подозреваю, что когда-то, когда она была матерью, какая-нибудь женщина жестоко и безрассудно отняла от нее дитенка и унесла его. С тех пор, предполагаю я, она возненавидела всех женщин.
Кому из двух людей лучше: тому ли,
кто сам своим трудом себя кормит так, чтобы только не быть голодным, одевать себя так, чтобы не быть голым, обстраивать себя так, чтобы не быть мокрым и холодным, или тому,
кто или попрошайничеством, или прислуживанием, или, что самое обыкновенное, мошенничеством, или насилием добывает себе и сладкую пищу, и богатую
одежду, и богатое помещение?
И вот стали заходить добрые люди, поедят, попьют, переночуют, а то и переднюют, и день, и два, и неделю. Другой раз и возьмут что-нибудь из обуви и
одежды,
кому нужда. Уберут всё, как было до прихода, чтобы другим прохожим можно было также пользоваться, и уйдут и только знают благодарит неизвестного благодетеля.
— Упали! Упали! — раздались голоса на палубе, но никто ни с места. Не зная,
кто упал, Никифор Захарыч, мигом сбросив с себя верхнюю
одежду, бросился в Волгу. Недаром его смолоду окунем звали за то, что ему быть на воде все одно, что по земле ходить, и за то, что много людей он спас своим уменьем плавать.
По виду и
одежде ее трудно было догадаться,
кто она такая.
В руках того,
кто меня держит, остаются моя
одежда и часть кожи; но мне только холодно и стыдно — стыдно тем более, что тетушка с зонтиком и гомеопатической аптечкой, под руку с утопленником, идут мне навстречу.
— Гляньте-ка, вон гляньте: видите небось: все капралы поскидали кафтаны, а вон божия сосеночка промежду всех другой закон бережет: стоит вся в листве, как егарь в мундирчике, да командует:
кому когда просыпаться и из теплых ветров
одежду брать.
Мне хотелось решить,
кто такой был этот человек (юнкер или разжалованный?), и я, не замечая того, что мой взгляд (то есть взгляд незнакомого офицера) смущал его, вглядывался пристально в его
одежду и наружность.
Отовсюду снизу тянулись руки, и пальцы на них судорожно сокращались, хватая все, и
кто попадал в эту западню, тот уже не мог выбраться назад: сотни пальцев, крепких и слепых, как клешни, сжимали ноги, цеплялись за
одежду, валили человека на себя, вонзались в глаза и душили.
Говоривший зевнул, и
одежда его зашуршала: видимо, он потягивался. Я лег грудью на край вагона, чтобы влезть, — и сон тотчас же охватил меня. Кто-то приподнял меня сзади и положил, а я почему-то отпихивал его ногами — и опять заснул, и точно во сне слышал обрывки разговора...
— Благоприятель еще жив, а мы уж рассчитываем,
кого бы нам посадить, чтобы нашу руку гнули. Об
одеждах его мечем жребий!..
Когда же Регана говорит ему, что ему лучше бы вернуться назад к сестре, он возмущается и говорит: «Что же, мне просить у нее прощенье?» — и становится на колени, показывая, как бы было неприлично, если бы он униженно выпрашивал из милости у дочери пищи и
одежды, и проклинает самыми странными проклятиями Гонерилу и спрашивает,
кто посмел набить колодки на его посланного?
Наконец затрубили тревогу в форпосте. Устрашенные шведы хватались
кто за
одежду,
кто за оружие, закладывали рогатки, тушили огонь, бросались на коней, еще не оседланных и худо им повинующихся. Испуганные животные отрывались от своих коновязей и умножали суматоху. Однако ж начальник форпоста, полуодетый, прибыв на место сражения, собрал около себя несколько сот рейтар верхами, восстановил между ними возможный порядок и с возгласом...
Кто не слыхал об этой ночи, в которую жена его, столь надменная и пышная, предана поруганию солдат, влачивших ее по снегу в самой легкой ночной
одежде?
Кто бы не сказал, смотря на него: Антиной [Антиной — юноша, отличавшийся редкой красотой, любимец императора Адриана (ум. в 130 г.).] в
одежде военной!
Она не знала,
кем была ее мать, и когда я приезжала к ней, то надевала платья, которые никогда не носила, чтобы моя грязь не могла коснуться ее даже через мою
одежду.
Несмотря на простоту его
одежды, небольшой рост, сгорбленный летами стан и маленькое худощавое лицо, наружность его вселяла некоторый страх: резкие черты его лица были суровы; ум, проницательность и коварство, исходя из маленьких его глаз, осененных густыми седыми бровями, впивались когтями в душу того, на
кого только устремлялись; казалось, он беспрерывно что-то жевал, отчего седая и редкая борода его ходила то и дело из стороны в сторону; в движениях его не прокрадывалось даже игры смирения, но все было в них явный приказ, требование или урок.
Рыцарскую
одежду могли носить только те,
кто были посвящены в рыцарский сан, и кроме того, по орденским статутам, независимые государи и те из знатнейших дворян, которые, при их набожности и других добродетелях, вносили в казну братства 4000 скуди золотом.