Неточные совпадения
«Красива, умела одеться, избалована вниманием мужчин.
Книжной мудростью не очень утруждала себя. Рациональна. Правильно оценила отца и хорошо выбрала друга, — Варавка был наиболее интересный
человек в городе. И — легко “делал деньги”»…
Порою Самгин чувствовал, что он живет накануне открытия новой, своей историко-философской истины, которая пересоздаст его, твердо поставит над действительностью и вне всех старых,
книжных истин. Ему постоянно мешали домыслить, дочувствовать себя и свое до конца. Всегда тот или другой
человек забегал вперед, формулировал настроение Самгина своими словами. Либеральный профессор писал на страницах влиятельной газеты...
Еще недавно ему нравилось вслушиваться в растрепанный говор
людей, он был уверен, что болтливые пассажиры поездов, гости ресторанов, обогащая его знанием подлинной житейской правды, насыщают плотью суховатые системы
книжных фраз.
Самгин тоже опрокинулся на стол, до боли крепко опираясь грудью о край его. Первый раз за всю жизнь он говорил совершенно искренно с
человеком и с самим собою. Каким-то кусочком мозга он понимал, что отказывается от какой-то части себя, но это облегчало, подавляя темное, пугавшее его чувство. Он говорил чужими,
книжными словами, и самолюбие его не смущалось этим...
Варвара — чужой
человек. Она живет своей, должно быть, очень легкой жизнью. Равномерно благодушно высмеивает идеалистов, материалистов. У нее выпрямился рот и окрепли губы, но слишком ясно, что ей уже за тридцать. Она стала много и вкусно кушать. Недавно дешево купила на аукционе партию
книжной бумаги и хорошо продала ее.
Она убежала, отвратительно громко хлопнув дверью спальни, а Самгин быстро прошел в кабинет, достал из
книжного шкафа папку, в которой хранилась коллекция запрещенных открыток, стихов, корректур статей, не пропущенных цензурой. Лично ему все эти бумажки давно уже казались пошленькими и в большинстве бездарными, но они были монетой, на которую он покупал внимание
людей, и были ценны тем еще, что дешевизной своей укрепляли его пренебрежение к
людям.
«К Прейсу это не идет, но в нем сильно чувствуется чужой
человек», — подумал Самгин, слушая тяжеловатые,
книжные фразы. Прейс говорил о ницшеанстве, как реакции против марксизма, — говорил вполголоса, как бы сообщая тайны, известные только ему.
«Мне следует освободить память мою от засоренности
книжной… пылью. Эта пыль радужно играет только в лучах моего ума. Не вся, конечно. В ней есть крупицы истинно прекрасного. Музыка слова — ценнее музыки звука, действующей на мое чувство механически, разнообразием комбинаций семи нот. Слово прежде всего — оружие самозащиты
человека, его кольчуга, броня, его меч, шпага. Лишние фразы отягощают движение ума, его игру. Чужое слово гасит мою мысль, искажает мое чувство».
Мы разговаривали: говорили о небе, о луне, о звездах. Мне интересно было узнать, как объясняет все небесные явления
человек, проведший всю жизнь среди природы, ум которого не был заполнен
книжными аксиомами.
Он был бы смешон в тридцатилетнем
человеке, как знаменитое «Bettina will schlafen», [Беттина хочет спать (нем.).] но в свое время этот отроческий язык, этот jargon de la puberte, [жаргон возмужалости (фр.).] эта перемена психического голоса — очень откровенны, даже
книжный оттенок естественен возрасту теоретического знания и практического невежества.
Видеть себя в печати — одна из самых сильных искусственных страстей
человека, испорченного
книжным веком. Но тем не меньше решаться на публичную выставку своих произведений — нелегко без особого случая.
Люди, которые не смели бы думать о печатании своих статей в «Московских ведомостях», в петербургских журналах, стали печататься у себя дома. А между тем пагубная привычка иметь орган, привычка к гласности укоренилась. Да и совсем готовое орудие иметь недурно. Типографский станок тоже без костей!
Не мешая мне видеть действительность такою, какова она была, не охлаждая моего желания понимать живых
людей, этот
книжный хаос прикрывал меня прозрачным, но непроницаемым облаком от множества заразной грязи, от ядовитых отрав жизни.
— Только богу известно, кто боле мутит источники духа свята, может, это — ваш грех,
книжные, бумажные
люди, а я не
книжный, не бумажный, я — простой, живой
человек…
Особенно заметно, что, рассказывая о злодеях,
людях жадных и подлых, книги не показывают в них той необъяснимой жестокости, того стремления издеваться над
человеком, которое так знакомо мне, так часто наблюдалось мною.
Книжный злодей жесток деловито, почти всегда можно понять, почему он жесток, а я вижу жестокость бесцельную, бессмысленную, ею
человек только забавляется, не ожидая от нее выгод.
Человек я ученый,
книжный и всегда был чужд практической жизни.
И первое мое преимущество пред вами есть то, что я не знаю ни одной
книжной истины, коя для меня была бы дороже
человека!
Она в это время видела больше меня
людей интересных, и притом таких, о которых я имел только одни
книжные понятия.
Он смотрел в лицо ей с выражением сочувствия, но её жалобы не трогали его души. Ему не нравился её язык, какой-то
книжный, несвойственный
человеку, глубоко чувствующему, а светлые глаза её странно бегали из стороны в сторону, редко останавливаясь на чём-либо.
Почти все книги такого рода были изданы не частными
людьми, а по распоряжению самого же правительства; но самая возможность писать о всяческих предметах, начиная с политических новостей и оканчивая устройством какой-нибудь лодки, расширила круг идей литературных и вызвала на
книжную деятельность многих, которые в прежнее время никогда бы о ней и не подумали.
И после этого опять шел дальше по улице, и его тень бежала с ним рядом, да такая черная-пречерная, что мельник,
человек книжный и всегда готовый при случае пошевелить мозгами, думал про себя...
Вот в коротких словах содержание рассказа: на сцене являются два молодых гвардейских офицера, Симский и Мамонов,
книжная речь которых, пересыпанная дикими иностранными словами, приводит в изумление и досаду стариков того времени; оба молодые
человека весьма охотно принимают новый порядок вещей и уже скучают старинными обычаями: это представители нового поколения.
И все знали, что из города он воротится около шести вечера. По праздникам он ходил к ранней обедне, потом пил чай в трактире Синемухи, и вплоть до поздней ночи его можно было видеть всюду на улицах слободы: ходит
человек не торопясь, задумчиво тыкает в песок черешневой палочкой и во все стороны вертит головой, всех замечая, со всеми предупредительно здороваясь, умея ответить на все вопросы. Речь его носит оттенок
книжный, и это усиливает значение ее.
Это был местный уроженец из казаков,
человек средних лет, отличный служака, превосходно знавший местные условия. Из личных его особенностей мы знали его слабость к выпивке — из слободы его иногда увозили, уложив в повозку почти без сознания, — и к
книжным словам, которые он коллекционировал с жадностью любителя и вставлял, не всегда кстати, в свою речь.
Человек он, впрочем, был в общем добрый, и все его любили. С нами он был не в близких, но все же в хороших отношениях.
Она очень любила общество, любила разговоры
людей веселых и живых, любила шутки и смех, любила, чтоб ее заставляли хохотать, а не задумываться, любила простые речи о вещах ей доступных; а Шатов говорил протяжно, плавно, последовательно, очень складно и умно или, по крайней мере, рассудительно, но зато безжизненно, вяло, утомительно и беспрестанно сбивался на
книжные, отвлеченные предметы.
Во второй комнате, заставленной
книжными шкафами и довольно щеголеватою кабинетною мебелью, сидел на диване запыленный донельзя
человек.
Голос у него сочный, в
книжных словах слышен насмешливый звон, будто
человек сам над собой подтрунивает.
Бог его знает, заговорил ли в нем
книжный разум, или сказалась неодолимая привычка к объективности, которая так часто мешает
людям жить, но только восторги и страдание Веры казались ему приторными, несерьезными, и в то же время чувство возмущалось в нем и шептало, что всё, что он видит и слышит теперь, с точки зрения природы и личного счастья, серьезнее всяких статистик, книг, истин…
Несмотря на
книжные, иногда несколько напыщенные выражения, русское чувство, которым они были проникнуты, сильно отзывалось в сердцах русских
людей.
Еще ежели попадет такая теория на
человека, имеющего все шансы нравиться женщинам, ежели придется теория богатства и счастья по
человеку умеренному, аккуратному, искательному и ловкому, — так, пожалуй, будет и на дело похоже: у такого
человека есть залоги на счастье и богатство, приближающие его к принципам
книжной теории.
Действительный факт, отразившись в практической жизни деятельного, рабочего
человека, породит тоже действительный факт, тогда как
книжные теории и предположения образованных
людей, может быть, так и останутся только теоретическими предположениями.
— Вот намедни вы спрашивали меня, Андрей Иваныч, про «старую веру». Хоть я сам старовером родился, да из отцовского дома еще малым ребенком взят. Оттого и не знаю ничего, ничего почти и не помню. Есть охота, так вот Алексея Трифоныча спросите,
человек он
книжный, коренной старовер, к тому ж из-за Волги, из тех самых лесов Керженских, где теперь старая вера вот уж двести лет крепче, чем по другим местам, держится.
На такое дело он ни на минуту не призадумался бы ухлопать все свое состояньишко. Но Фрумкин, хотя и очень сочувствовал такой идее, однако же находил, что сначала практичнее было бы устроить дело
книжной торговли с общественной читальней, которая могла служить общим центром для
людей своего кружка, а при
книжной торговле можно сперва, в виде подготовительного опыта, заняться изданием отдельных хороших книжек, преимущественно по части переводов, а потом уже приступить и к журналу.
Члены коммуны чуть ли даже не единодушно были убеждены, что этот вечный труженик способен только смотреть за
книжным магазином, корпеть над конторскими книгами и счетами, да еще по принципу добровольно измозжать плоть свою, а он вдруг чем-то еще таким занимался, за что
люди знакомятся с секретными комнатами близ Цепного моста.
Лидинька не без увлечения повествовала Стрешневой, что они, вообще новые
люди (то есть и она в их числе), устроили свою жизнь на совершенно новых началах, что у них организовалась правильная ассоциация с общим разделением труда и заработка, что эта ассоциация завела вот уже
книжную торговлю и переплетную мастерскую, и теперь хлопочет о заведении швейной и типографии, и что все они, а она, Лидинька, в особенности, ужасно теперь заняты делом, и что дела у ней вообще просто по горло: «вся в деле, ни на минуту без дела», тараторила она, и Стрешнева довольно внимательно слушала ее болтовню.
—
Человек я не
книжный, — сказал на то Никифор Захарыч, — силы Писания не разумею, а скажу, что от старых
людей слыхал: «Не рыба в рыбах рак, не птица в птицах нетопырь, не зверь во зверех еж, не муж в мужьях тот, кем жена владает».
— Ты, Василий Борисыч,
человек поученный,
книжный, — сказала она. — Тебе бы прежде спросить, как величают меня по отчеству, а потом и пытать, из какой я деревни.
— Разве вот кого попросить, — сказала наконец Дарья Сергевна. — Живет недалеко отсюдова, всего четыре версты, да и тех, пожалуй, не будет,
человек книжный и постоянный. Старинщик он, старыми книгами торгует да иконы меняет. Только вот беда, не уехал ли куда. То и дело в отлучках бывает.
Вы вовсе не знаете меня, и теперь я вынужден несколько приподнять завесу, за которою я скрываюсь уже много лет: мое бездействие лишь отдых, я вовсе не мирный селянин и не
книжный философ, я
человек борьбы, я воин на поле жизни!
— Где же оно есть? Так, на минуту, нам показалось было, что что-то есть. Но это оказалось миражом. Опять все замутилось, опять темно; всё по-обычному мелко, вяло и слабо. И нет, нет того революционного прилива, который бы подхватил
людей целиком, нет бодрящего воздуха, в котором бы и слабые крепли, и падали бы сомнения, и рос бы дух. Дорога была найдена, но она оказалась
книжною. Таня воскликнула...
Излияния Антона Пантелеича он не мог счесть грубой лестью. Сквозь сладковатые звуки его говора и
книжные обороты речи проглядывала несомненная искренность. И чудаковатость его нравилась ему. В ней было что-то и стародавнее, и новейшее, отзывавшее „умными“ книжками и обращением с „идейными“
людьми.
И в этом
человеке увидал он под конец не изуверство какой-нибудь
книжной проповеди, а глубину чистой, ничем не подмешанной преданности народу, жалость к нему, желание поднять его всячески, делиться с ним знанием, идеями, трудом, сердечной лаской.
Настоятель выражался очень свободно; подвижность и тон речи показывали в нем очень бывалого
человека, не без
книжного образования.
И тогда в Дерпте можно было и
людям, привыкшим к комфорту более, чем студенческая братия, устроиться лучше, чем в любом великорусском городке. Были недурные гостиницы, немало сносных и недорогих квартир, даже и с мебелью, очень дешевые парные извозчики, магазины и лавки всякого рода (в том числе прекрасные
книжные магазины), кондитерские, клубы, разные ферейны, целый ассортимент студенческих ресторанов и кнейп.
За годы жизни в Западной Европе Плеханов стал совсем западным
человеком, очень рационалистического склада, довольно культурным, хотя и не высокого типа культуры, революционером более
книжным, чем практическим.
На толкучке топчутся
люди. Кричат, божатся, надувают. Глаза беспокойно бегают, высматривая копейку. В разнообразии однообразные, с глазами гиен, с жестоким и окоченелым богом в душе, цыкающим на все, что рвется из настоящего. Как из другого мира, проезжают на дровнях загорелые мужики в рваных полушубках, и угрюмо светится в их глазах общая тайна, тихая и крепкая тайна земли. Среди них хожу я, с мозгом, обросшим
книжными мыслями.
Чтоб оставаться с тем взглядом на жизнь, какой у меня есть, нужно быть почти сверхчеловеком, а я только — глупая комсомолка, напрасно ждавшая от
людей ответов не таких, какие можно купить за пять копеек в любом
книжном киоске.