Неточные совпадения
Под песню ту удалую
Раздумалась, расплакалась
Молодушка одна:
«Мой век — что день без солнышка,
Мой век — что ночь без месяца,
А я, млада-младешенька,
Что борзый конь на привязи,
Что ласточка без крыл!
Мой старый муж, ревнивый муж,
Напился пьян, храпом храпит,
Меня, младу-младешеньку,
И сонный сторожит!»
Так плакалась молодушка
Да с возу вдруг и спрыгнула!
«Куда?» — кричит ревнивый муж,
Привстал — и бабу за косу,
Как редьку за
вихор!
Видно было,
как кружатся в воздухе оторванные
вихрем от крыш клочки зажженной соломы, и казалось, что перед глазами совершается какое-то фантастическое зрелище, а не горчайшее из злодеяний, которыми так обильны бессознательные силы природы.
Стены дома ощеливали местами нагую штукатурную решетку и,
как видно, много потерпели от всяких непогод, дождей,
вихрей и осенних перемен.
После этого я очень долго, стоя перед зеркалом, причесывал свою обильно напомаженную голову; но, сколько ни старался, я никак не мог пригладить
вихры на макушке:
как только я, желая испытать их послушание, переставал прижимать их щеткой, они поднимались и торчали в разные стороны, придавая моему лицу самое смешное выражение.
И хотя я и сам понимаю, что когда она и
вихры мои дерет, то дерет их не иначе
как от жалости сердца (ибо, повторяю без смущения, она дерет мне
вихры, молодой человек, — подтвердил он с сугубым достоинством, услышав опять хихиканье), но, боже, что, если б она хотя один раз…
Меж тем
как, наравне с Кавказом, горделиво,
Не только солнца я препятствую лучам,
Но, посмеваяся и
вихрям, и грозам,
Стою и твёрд, и прям,
Как будто б ограждён ненарушимым миром.
А сам,
как бурный
вихрь, пустился,
Не взвидя света, ни дорог,
Поколь, в овраг со всех махнувши ног,
До-смерти не убился.
Люди судорожно извивались, точно стремясь разорвать цепь своих рук; казалось, что с каждой секундой они кружатся все быстрее и нет предела этой быстроте; они снова исступленно кричали, создавая облачный
вихрь, он расширялся и суживался, делая сумрак светлее и темней; отдельные фигуры, взвизгивая и рыча, запрокидывались назад,
как бы стремясь упасть на пол вверх лицом, но вихревое вращение круга дергало, выпрямляло их, — тогда они снова включались в серое тело, и казалось, что оно,
как смерч, вздымается вверх выше и выше.
— Ух, ух, — угрюмо звучали глухие вздохи мужчин. Самгин, мигая, смотрел через это огромное, буйствующее тело, через серый
вихрь хоровода на фигуру Марины и ждал, когда и
как вступит она.
— Лечат? Кого? — заговорил он громко,
как в столовой дяди Хрисанфа, и уже в две-три минуты его окружило человек шесть темных людей. Они стояли молча и механически однообразно повертывали головы то туда, где огненные
вихри заставляли трактиры подпрыгивать и падать, появляться и исчезать, то глядя в рот Маракуева.
Он снял фуражку, к виску его прилипла прядка волос, и только одна была неподвижна, а остальные
вихры шевелились и дыбились. Клим вздохнул, — хорошо красив был Макаров. Это ему следовало бы жениться на Телепневой.
Как глупо все. Сквозь оглушительный шум улицы Клим слышал...
Его желтые щеки густо раскрашены красными жилками, седая острая бородка благородно удлиняет лицо, закрученные усы придают ему нечто воинственное, на голом черепе, над ушами, торчат,
как рога, седые
вихры, — в общем судебный следователь Гудим-Чарновицкий похож на героя французской мелодрамы.
— Приехал с Кубани Володька и третьи сутки пьет,
как пожарный, — рассказывал он, потирая пальцами виски, приглаживая двуцветные
вихры.
У него вообще было много пороков; он не соглашался стричь волосы,
как следовало по закону, и на шишковатом черепе его торчали во все стороны двуцветные
вихры, темно-русые и светлее; казалось, что он, несмотря на свои восемнадцать лет, уже седеет.
Этот человек относился к нему придирчиво, требовательно и с явным недоверием. Чернобровый, с глазами,
как вишни, с непокорными гребенке
вихрами, тоненький и гибкий, он неприятно напоминал равнодушному к детям Самгину Бориса Варавку. Заглядывая под очки, он спрашивал крепеньким голоском...
За окном буйно кружилась, выла и свистела вьюга, бросая в стекла снегом, изредка в белых
вихрях появлялся, исчезал большой, черный, бородатый царь на толстом, неподвижном коне, он сдерживал коня,
как бы потеряв путь, не зная, куда ехать.
По вечерам к ней приходил со скрипкой краснолицый, лысый адвокат Маков, невеселый человек в темных очках; затем приехал на трескучей пролетке Ксаверий Ржига с виолончелью, тощий, кривоногий, с глазами совы на костлявом, бритом лице, над его желтыми висками возвышались,
как рога, два серых
вихра.
Как-то в праздник, придя к Варваре обедать, Самгин увидал за столом Макарова. Странно было видеть, что в двуцветных
вихрах медика уже проблескивают серебряные нити, особенно заметные на висках. Глаза Макарова глубоко запали в глазницы, однако он не вызывал впечатления человека нездорового и преждевременно стареющего. Говорил он все о том же — о женщине — и, очевидно, не мог уже говорить ни о чем другом.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо
вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает,
как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
У него
вихрем неслись эти мысли, и он все смотрел на нее,
как смотрят в бесконечную даль, в бездонную пропасть, с самозабвением, с негой.
Все это
вихрем неслось у ней в голове и будто уносило ее самое на каких-то облаках. Ей на душе становилось свободнее,
как преступнику, которому расковали руки и ноги.
Не все, конечно, знает Вера в игре или борьбе сердечных движений, но, однако же, она,
как по всему видно, понимает, что там таится целая область радостей, горя, что ум, самолюбие, стыдливость, нега участвуют в этом
вихре и волнуют человека. Инстинкт у ней шел далеко впереди опыта.
Прошло несколько дней после свидания с Ульяной Андреевной. Однажды к вечеру собралась гроза, за Волгой небо обложилось черными тучами, на дворе парило,
как в бане; по полю и по дороге кое-где
вихрь крутил пыль.
Не описываю и мыслей, подымавшихся в голове,
как туча сухих листьев осенью, после налетевшего
вихря; право, что-то было на это похожее, и, признаюсь, я чувствовал, что по временам мне начинает изменять рассудок.
Тут
как раз налетел Тушар, схватил меня за
вихор и давай таскать.
Теперь что же будет?» И вот,
как в
вихре, фигуры Лизы, Анны Андреевны, Стебелькова, князя, Афердова, всех, бесследно замелькали в моем больном мозгу.
Предоставленный самому себе, он, вероятно, скоро бы совсем смотался в закружившем его
вихре цивилизованной жизни, но его спасли золотые промыслы, которые по своей лихорадочной азартной деятельности
как нельзя больше соответствовали его характеру.
Жизнь и движение по улицам продолжались и ночью: ползли бесконечные обозы,
как разрозненные звенья какого-то чудовищного ярмарочного червя; сновали по всем направлениям извозчики,
вихрем летели тройки и,
как шакалы, там и сям прятались какие-то подозрительные тени.
Я чувствовал себя обвеянным чужою силой, до того огромною, что мое „я“
как бы уносилось пушинкою в
вихрь этой огромности и этого множества…
Самый фантастический
вихрь поднялся в голове его сейчас после того,
как он третьего дня расстался с Алешей, и спутал все его мысли.
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из стороны в сторону,
как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не было видно. Все кружилось в снежном
вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение. Новый порыв ветра — и туманная картина пропадала.
Около часа свирепствовал этот
вихрь и затем пропал так же неожиданно,
как и появился.
Вот я тебе покажу людей!» Во мгновение ока дама взвизгнула и упала в обморок, а Nicolas постиг, что не может пошевельнуть руками, которые притиснуты к его бокам,
как железным поясом, и что притиснуты они правою рукою Кирсанова, и постиг, что левая рука Кирсанова, дернувши его за
вихор, уже держит его за горло и что Кирсанов говорит: «посмотри,
как легко мне тебя задушить» — и давнул горло; и Nicolas постиг, что задушить точно легко, и рука уже отпустила горло, можно дышать, только все держится за горло.
Десять лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощенным veto, [запретом (лат.).] живой протестацией смотрел на
вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав,
как прятал в своих чертах, страсть под ледяной корой.
Начиналось оно всегда просто, и мы не замечали,
как, где, в
каком месте Авдиев переходил к пафосу, потрясавшему нас
как ряд электрических ударов, или к комизму, веявшему на класс
вихрем хохота.
Собаки опять затихли, и нам было слышно,
как они, спутанным клубком, перескакивая друг через друга, опять убегают от кого-то, жалко визжа от ужаса. Мы поспешно вбежали в сени и плотно закрыли дверь… Последнее ощущение, которое я уносил с собой снаружи, был кусок наружной стены, по которой скользнул луч фонаря… Стена осталась там под порывами
вихря.
Самая же гроза не была виновата. Ей так полагалось по законам природы. Бесправная и безответная среда только гнулась,
как под налетом
вихря.
Летом русак так же сер,
как и беляк, и не вдруг различишь их, потому что летний русак отличается от летнего беляка только черным хвостиком, который у него несколько подлиннее, черною верхушкою ушей, большею рыжеватостью шерсти на груди и боках; но зимой они не похожи друг на друга: беляк весь бел
как снег, а у русака, особенно старого, грудь и брюхо несколько бледно-желтоваты, по спине лежит довольно широкий, весьма красивый пестрый ремень из темных желтоватых и красноватых крапинок, в небольших завитках, или, точнее сказать,
вихрях, похожий на крымскую крупную мерлушку.
В бездне миров беспредельной,
как в морских волнах малейшая песчинка,
как во льде, не тающем николи, искра едва блестящая, в свирепейшем
вихре как прах тончайший, что есть разум человеческий?
Я терялся в догадках и не мог дать объяснение этому необычайному явлению. Когда же столб дыма вышел из-за мыса на открытое пространство, я сразу понял, что вижу перед собой смерч. В основании его вода пенилась,
как в котле. Она всплескивалась,
вихрь подхватывал ее и уносил ввысь, а сверху в виде качающейся воронки спускалось темное облако.
Намука подвел лодку к камню, и мы тотчас вышли на него. Все сразу повеселели.
Вихров и Крылов стали откачивать воду, а я с орочами принялся осматривать берег, к которому мы пристали. Наше укрытие представляло собою ловушку, из которой можно было выбраться только по воде. Базальтовая жила упиралась в отвесную скалу. Каких-нибудь выступов или карнизов, по которым можно было бы взобраться наверх, не было.
Как только лодка коснулась берега, оба ороча, Крылов и
Вихров схватили винтовки и выскочили в воду, за ними последовал Рожков; я вышел последним. Мы вдвоем с Рожковым принялись подтаскивать лодку, чтобы ее не унесло ветром и течением, а остальные люди побежали к камням. Скоро они взобрались на них и начали целиться из ружей. Три выстрела произошли почти одновременно. Затем они поспешно перебрались через гряду и скрылись из наших глаз.
Иногда, притаившись за дверью, я с тяжелым чувством зависти и ревности слушал возню, которая поднималась в девичьей, и мне приходило в голову: каково бы было мое положение, ежели бы я пришел на верх и, так же
как Володя, захотел бы поцеловать Машу? что бы я сказал с своим широким носом и торчавшими
вихрами, когда бы она спросила у меня, чего мне нужно?
Сколько раз и с
каким тяжелым чувством подъезжал
Вихров к этому крыльцу, да и он ли один; я думаю, все чиновники и все обыватели то же самое чувствовали! Ему ужасно захотелось поскорей увидать,
как себя Абреев держал на этом посту.
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным,
как известно, в то время не позволено было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда стал учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше всего расхохотаться на сцене, и игра у него выходила так, что несколько стихов скажет верно, а потом и заговорит не
как Полоний, а
как Захаревский.
—
Как, дело привез? — спросил с удивлением
Вихров.
— Здравствуйте,
Вихров! — сказала Павлу m-lle Прыхина совершенно дружественно и фамильярно: она обыкновенно со всеми мужчинами, которых знала душу и сердце, обращалась совершенно без церемонии,
как будто бы и сама была мужчина.
— А если я знаю, что ты знаешь — и знаю даже, что ты говорил,
как хозяин твой убил жену свою, — сказал
Вихров.
«
Как она спелась с этим господином!» — подумал
Вихров.
—
Как, бил? За что? — воскликнул
Вихров.