Неточные совпадения
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и
польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не
знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Но не такие были козаки, чтобы поддаться на то:
знали они уже, что такое
польская клятва.
Красивый был юноша,
знаете, того хорошего
польского типа: широкий, прямой лоб с шапкой белокурых вьющихся тонких волос, прекрасные голубые глаза.
— Да, сны много говорят правды. Однако ж
знаешь ли ты, что за горою не так спокойно? Чуть ли не ляхи стали выглядывать снова. Мне Горобець прислал сказать, чтобы я не спал. Напрасно только он заботится; я и без того не сплю. Хлопцы мои в эту ночь срубили двенадцать засеков. Посполитство [Посполитство —
польские и литовские паны.] будем угощать свинцовыми сливами, а шляхтичи потанцуют и от батогов.
Память у меня была хорошая, и я быстро усвоил механически два текста:
польский и славяномалорусский, но
знал их просто по слуху, как собрание звуков.
Мать моя была католичка. В первые годы моего детства в нашей семье
польский язык господствовал, но наряду с ним я слышал еще два: русский и малорусский. Первую молитву я
знал по — польски и по — славянски, с сильными искажениями на малорусский лад. Чистый русский язык я слышал от сестер отца, но они приезжали к нам редко.
Он был очень начитанный человек, читал Гегеля, читал даже Я. Бёме,
знал философа
польского мессианизма Чешковского.
Одна из этих собак была чистой французской породы, а другая — помесь французской с
польскою, несколько псовою собакой: обе не
знали парфорса, имели отличное чутье и были вежливы в поле, как только желать.
— В 17.. году козаки с татарами осаждали этот монастырь, занятый
польскими войсками… Вы
знаете, татары были всегда опасными союзниками… Вероятно, осажденным удалось как-нибудь подкупить мирзу, и ночью татары кинулись на козаков одновременно с поляками. Здесь, около Колодни, произошла в темноте жестокая сеча. Кажется, что татары были разбиты и монастырь все-таки взят, но козаки потеряли в ночном бою своего атамана.
— Я тоже имею это намерение, — оказал он, остановясь перед Райнером, и начал качаться на своих высоких каблуках. — Но, вы
знаете, в
польской организации можно
знать очень многих ниже себя, а старше себя только того, от кого вы получили свою номинацию, а я еще не имею номинации. То есть я мог бы ее иметь, но она мне пока еще не нужна.
— А так: там только одни красавицы. Вы понимаете, какое счастливое сочетание кровей:
польская, малорусская и еврейская. Как я вам завидую, молодой человек, что вы свободный и одинокий. В свое время я таки показал бы там себя! И замечательнее всего, что необыкновенно страстные женщины. Ну прямо как огонь! И
знаете, что еще? — спросил он вдруг многозначительным шепотом.
Ничего не
зная о хозяйстве (он был сын
польского шляхтича), он так хорошо занялся хозяйством, что разоренное имение в 300 десятин через 10 лет стало образцовым.
12-го августа. Дьякон Ахилла все давно что-то мурлычит. Недавно
узнал, что это он вступил в
польский хор и поет у Кальярского, басом,
польские песни. Дал ему честное слово, что донесу о сем владыке; но простил, потому что вижу, что это учинено им по его всегдашнему легкомыслию.
Нет-с, я старовер, и я сознательно старовер, потому что я
знал лучшее время, когда все это только разворачивалось и распочиналось; то было благородное время, когда в Петербурге школа устраивалась возле школы, и молодежь, и наши дамы, и я, и моя жена, и ее сестра… я был начальником отделения, а она была дочь директора… но мы все, все были вместе: ни чинов, ни споров, ни попреков русским или
польским происхождением и симпатиями, а все заодно, и… вдруг из Москвы пускают интригу, развивают ее, находят в Петербурге пособников, и вот в позапрошлом году, когда меня послали сюда, на эту должность, я уже ничего не мог сгруппировать в Петербурге.
Я отвечал, что вовсе не
знал в Петербурге таких обществ, которые блюдут
польскую справу.
Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь?
Что более поверят
польской деве,
Чем русскому царевичу? — Но
знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет — что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно, и тебя,
Мятежница! поверь, молчать заставят.
Прощай.
«В таком случае он сумасшедший и невыносимый по характеру человек!» — почти воскликнула сама с собой Елена, сознавая в душе, что она в помыслах даже ничем не виновата перед князем, но в то же время приносить в жертву его капризам все свои симпатии и антипатии к другим людям Елена никак не хотела, а потому решилась, сколько бы ни противодействовал этому князь, что бы он ни выделывал, сблизиться с Жуквичем, подружиться даже с ним и содействовать его планам, которые он тут будет иметь, а что Жуквич, хоть и сосланный, не станет сидеть сложа руки, в этом Елена почти не сомневалась,
зная по слухам, какого несокрушимого закала
польские патриоты.
— Нисколько!.. Это совершенно не в наших нравах… Кроме того, у меня еще будет обедать один поляк… этакий,
знаете, заклятый патриот
польский; ну, а вы, я надеюсь, патриот русский.
— Не слыхал-с этого!..
Знаю только, что господа
польские эмигранты составляют до сих пор один из главных элементов парижского пролетариата.
Я не
знал, что думать; в голосе этого злодея было такое добродушие, в улыбке такая простота; но глаза — о, глаза его блистали и вертелись, как у демона! «Я вижу, — продолжал он, — вы не охотники до горячего, так милости прошу нашего
польского ростбифа».
В пользу этих подозрений были рассказы нескольких вернувшихся в Россию из-за границы молодых ученых, которые, находясь в Париже до приезда Бенни в Петербург,
знали его там за поляка и, встречая его потом здесь, между русскими предпринимателями, удивлялись быстрой перемене в его симпатиях, потому что в Париже они
знали его одним из пламеннейших приверженцев
польской революции.
— Господа, а господа, полно вам! — говорит городовой
польского происхождения, инвалид с подбитым глазом, выступая вперед и толкая ссорившихся. — Полно, господа, начальство
узнает, ей-богу, начальство… полно… вон (он указал на острог) туда как раз на вольный хлеб посадят… Полно, господа!..
Уничтожение
Польской Республики возвратило независимость Курляндии, завоеванию храбрых Тевтонических Рыцарей, стране плодоносной, известной в самых древних летописях по своим рудокопиям, минеральным водам и прекрасному янтарю, собираемому на берегах ее. Но Курляндия,
зная, что независимость всегда бывает несчастием для области бессильной, хотела славы принадлежать Екатерине. Монархиня прияла ее под Свою державу, и Россия обогатилась новыми Портами, драгоценными для успехов торговли.
Михайло Иваныч. То-то! Я вас хотел предуведомить. Если есть, так надо пораньше выпроводить. Это я
знаю по себе. На меня в Царстве
Польском навязалась одна такая штука, так всю дорогу гналась за мной. На пяти станциях все колотил ее медным горячим чайником! Этак,
знаете, бьешь и кипятком поливаешь, только этим и отбился. (Уходит.)
Шевалье де Глейхенфельд, нидерландский уроженец, «Морс Иваныч», как его звала в доме прислуга,
знал основательно два языка — французский и немецкий, неосновательно — латинский, да четвертый еще — составленный им самим из всехевропейских языков и преимущественно из
польского и других славянских наречий, потому что капитан долго служил в австрийской армии и много таскался поавстрийским славянским владениям.
— Это не настоящий бобер, а
польский, — говорит машинист. — Настоящие бобры не такие бывают. Всей этой шапке, ежели желаете
знать, красная цена — пять целковых!
Знать ложен толк в вас о почтмистрже
польском:
Кривнуть душой нас бог оборони!
Ввек не споткнутся в месте скользком
Ни гонор мой, ни лошади мои!
Нет!
польских почт историю прочтите
И с норовом почтмистржа в Посполитей
Не сыщите, ручаюсь вам!
Присяга в нас непобедима,
И Нарушевич скажет сам,
Что наша честь ненарушима!
Граф был весьма польщен таким вниманием, таким теплым участием на далекой чужбине. Появление его вечером в губернаторской зале произвело решительный эффект. Все уже заранее
знали о
польском графе, привезенном «в наше захолустье» под надзор полиции. Ее превосходительство рассказала нескольким своим приближенным с таким участием о «еще одном новом политическом страдальце», и это придало еще больший интерес новоприбывшему графу. Все с нетерпением ожидали его появления.
Сомневались исключительно почти одни только старые студенты, которые уже по трех-четырехлетнему опыту
знали, что
польские студенты всегда, за весьма и весьма ничтожными исключениями, избегали общества студентов русских и старались по возможности не иметь с ними никакого общего дела.
— Н-нет… Я позволяю себе думать, что опасения вашего превосходительства несколько напрасны, — осторожно заметил Колтышко. — Мы ведь ничего серьезного и не ждали от всей этой истории, и не глядели на нее как на серьезное дело. Она была не больше как пробный шар —
узнать направление и силу ветра; не более-с!
Польская фракция не выдвинула себя напоказ ни единым вожаком; стало быть, никто не смеет упрекнуть отдельно одних поляков: действовал весь университет, вожаки были русские.
—
Польских? — изумленно возразила она и с гордым достоинством отрицательно покачала головой. — Вы ошибаетесь, вы не
знаете истории: в Польше, слава Богу, давно уже нет рабов. В Польше крестьяне лично свободны.
— Благодару!.. благодару! — напирал он на советника с своим
польским акцентом. — Особливо за то, что не забыли замолвить словечко о награждении за труды службы и усердие. Это,
знаете, и генералу должно понравиться. Прекрасная речь! Высокая речь!.. И чувство, и стиль, и мысль, и все эдакое!.. Вы, пожалуйста, дайте мне ее списать для себя: в назидание будущим детям, потомкам моим оставлю!.. Благодару! благодару вам!
Метеор известен был в свете под именем графа Слопчицького, а в
польском кружке его титуловали просто графом Тадеушем, то есть звали одним только именем, ибо метеор был настолько популярен, что достаточно было сказать «наш грабя Тадеуш» — и все уже хорошо
знали, о ком идет речь, и притом же совокупление титула с одним только собственным именем, без фамилии выражает по-польски и почтение, и дружелюбность, и даже право на некоторую знаменитость: дескать, все должны
знать, кто такой граф Тадеуш: как, например, достаточно сказать: князь Адам, или граф Андрей — и уже каждый, в некотором роде, обязан
знать, что дело идет о князе Чарторыйском и о графе Замойском.
Наконец, он
знал, что власть и сила
польского ржонда велика, что корни ее на огромное пространство разветвляются под землей, а ползучие побеги незаметно, но цепко поднимаются очень высоко, что в этом ржонде существует верховный тайный трибунал, который судит безапелляционно и неуклонно приводит в исполнение свои приговоры над ослушниками и отступниками.
«P. S. Можете спросить Дакку, которая
знает, что я пишу вам это письмо: она очень честная госпожа и все
знает, — вы ее помните: белая и очень красивая барыня в русском вкусе, потому что план Кишенского прежде был рассчитан на нее, но Казимира все это перестроила самыми пошлыми
польскими интригами. Данка ничего не скроет и все скажет».
Зная, что Венский кабинет с особенною тревогой смотрит на намерение Екатерины приобресть Молдавию с Валахией, король предложил вознаградить Россию частию
польских областей, причем как Австрии, так и самому миротворцу отмежевать из наследия Ягеллонов приличные части.
Но все-таки не взялись ни за князя Радзивила, ни за Огинского, на которых указывала сама заключенная, не разобрали как следует найденных в Пизе бумаг
польской генеральной конфедерации, а обратили исключительное внимание на одну самозванку, настоятельно добиваясь от нее того, чего, по всей вероятности, и действительно она не
знала.
Нелепость этой сказки, имеющей следы
польского происхождения, была бы очевидна для всякого русского, знающего, что никаких князей Владимирских с XIV столетия не бывало, но во Франции, где об России, ее истории и внутренней жизни
знали не больше, как о каком-нибудь персидском или другом азиатском государстве, слухи о Владимирской принцессе не могли казаться нелепыми, особенно если их поддерживали если не сам
польский посланник, Михаил Огинский, то такие
польские знаменитости, как, например, княгиня Сангушко.
Она слишком хорошо говорит по-французски и по-немецки, а взятые с ней поляки утверждают, что она только в Рагузе заучила несколько
польских слов, а языка
польского вовсе не
знает».
Говорит хорошо по-французски, по-немецки, немного по-итальянски, разумеет по-английски, думать надобно, что и
польский язык
знает, только никак не отзывается; уверяет о себе, что она арабским и персидским языком очень хорошо говорит…
Правду сказал барон Сакен, донося
польскому правительству: «мне из верных источников известно, и я положительно
знаю, что смерть сумасшедшей, так называемой принцессы Елизаветы, последовала совершенно естественно, но, вероятно, это не помешает распространению разных слухов».
Оная ж женщина росту небольшого, тела очень сухого, лицом ни бела, ни черна, глаза имеет большие и открытые, цветом темно-карие, косы и брови темно-русы, а на лице есть и веснушки; говорит хорошо по-французски, по-немецки, немного по-итальянски, разумеет по-английски; думать надобно, что и
польский язык
знает, только никак не отзывается; уверяет о себе, что она арабским и персидским языком очень хорошо говорит.
Но еще гораздо раньше того (то есть в 1900 году) почему-то и в заграничной Польше уже
знали, как я отношусь к
польской нации. И когда я по дороге в Вену заехал вместе с драматургом Залесским в Краков на первое представление его комедии, то на другой же день в газете"Час"(обыкновенно враждебно настроенной к России) появилось известие о моем приезде, и я назван"известный другпольского народа".
Представили меня и старику Сушкову, дяде графини Ростопчиной, написавшему когда-то какую-то пьесу с заглавием вроде"Волшебный какаду". От него пахнуло на меня миром"Горя от ума". Но я отвел душу в беседе с М.С.Щепкиным, который мне как автору никаких замечаний не делал, а больше говорил о таланте Позняковой и,
узнав, что ту же роль в Петербурге будет играть Снеткова, рассказал мне, как он ей давал советы насчет одной ее роли, кажется, в переводной
польской комедийке"Прежде маменька".
И герб свой мы
знали: крестик с расширенными концами, а под ним охотничий рог. Сначала был просто крестик, но один наш предок спас на охоте жизнь какому-то
Польскому королю и за это получил в свой герб охотничий рог. Старший брат папин, дядя Карл, говорил нам...
Это не устрашило новгородцев, они надеялись на собственные свои силы и на мужество всегда могучих сынов св. Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали на вече никого из московских сановников. В это время король
польский прислал в Новгород послом своего воеводу, князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей и попов. Зачем было прислано это посольство, долго никто не
знал, тем более что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание заезжих гостей.
Браницкий принял на себя наблюдение и оборону от конфедератских шаек с той стороны Вислы, а Александр Васильевич — осаду замка. Мы уже
знаем выгодное положение последнего и невозможность взять его без сильного обстреливания и пробития бреши. У Суворова между тем не было ни одного осадного орудия. Но по его приказанию втащили с чрезвычайными усилиями несколько полевых пушек в верхние этажи наиболее высоких домов и оттуда открыли по замку огонь, а королевско-польский военный инженер повел две минные галереи.
Это не устрашило новгородцев, они надеялись на собственные свои силы и на мужество всегда могучих сынов святой Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали на вече никого из московских сановников. В это время король
польский прислал в Новгород послом своего воеводу, князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей. Зачем было прислано это посольство, долго никто не
знал, тем более, что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание от заезжих гостей.
Иван Васильевич стоял в деревне Кольцове, откуда мог видеть Тверь как на ладони. Явился к нему Хабар-Симской за повелением. Он
знал, что Михайло Борисович, дрожа за свою безопасность, а более — молодой супруги своей, внучки короля
польского Казимира, собирается в следующую ночь бежать из городка. Хабар брался захватить их и в этом деле отдавал голову свою порукой.
В ближайшей от Друцка околице, Воргутьеве, было более ста шляхетных католических домов. Мятежники пустили весть, что идет французский генерал с французским и
польским войсками; но хитрость не удалась. Собранная 24-го числа в деревне Филатове шляхта
узнала в воинственных пришельцах соседних панов и решительно отказалась верить, а шляхтич Тетерский выразил даже, что если бы сила, то всех бы их следовало перевязать.