Неточные совпадения
Въезд в какой бы ни было город, хоть даже в столицу, всегда как-то бледен; сначала все серо и однообразно: тянутся бесконечные заводы да фабрики, закопченные дымом, а потом уже
выглянут углы шестиэтажных
домов, магазины, вывески, громадные перспективы улиц, все в колокольнях, колоннах, статуях, башнях, с городским блеском, шумом и громом и всем, что на диво произвела рука и мысль человека.
Открывались окна в
домах,
выглядывали люди, все — в одну сторону, откуда еще доносились крики и что-то трещало, как будто ломали забор. Парень сплюнул сквозь зубы, перешел через улицу и присел на корточки около гимназиста, но тотчас же вскочил, оглянулся и быстро, почти бегом, пошел в тихий конец улицы.
Он ловко обрил волосы на черепе и бороду Инокова, обнажилось неузнаваемо распухшее лицо без глаз, только правый,
выглядывая из синеватой щели, блестел лихорадочно и жутко. Лежал Иноков вытянувшись, точно умерший, хрипел и всхлипывающим голосом произносил непонятные слова; вторя его бреду, шаркал ветер о стены
дома, ставни окон.
Между тем в
доме суматоха продолжалась. То из одного, то из другого окна
выглянет голова; сзади старухи дверь отворялась немного и затворялась; оттуда
выглядывали разные лица.
Я толкнулся во флигель к Николаю Васильевичу —
дома нет, а между тем его нигде не видно, ни на Pointe, [Стрелке (фр.).] ни у Излера, куда он хаживал инкогнито, как он говорит. Я — в город, в клуб — к Петру Ивановичу. Тот уж издали, из-за газет, лукаво
выглянул на меня и улыбнулся: «Знаю, знаю, зачем, говорит: что, дверь захлопнулась, оброк прекратился!..»
Викентьев пришел, но не в комнату, а в сад, и выжидал, не
выглянет ли из окна его мать. Сам он
выглядывал из-за кустов. Но в
доме — тишина.
Прямо из ворот тянется улица без
домов, только с бесконечными каменными заборами, из-за которых
выглядывает зелень.
Пока я ехал по городу, на меня из окон
выглядывали ласковые лица, а из-под ворот сердитые собаки, которые в маленьких городах чересчур серьезно понимают свои обязанности. Весело было мне смотреть на проезжавшие по временам разнохарактерные дрожки, на кучеров в летних кафтанах и меховых шапках или, наоборот, в полушубках и летних картузах. Вот гостиный двор, довольно пространный, вот и единственный каменный
дом, занимаемый земским судом.
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же, не забыла старухи… Как тогда услыхала о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше
выглядит, а такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в
дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего не сказала: сама не знаю.
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может быть, если бы они не были богаты, не существовало бы и этой розни, а в
доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело
выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском
доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
В своем косоклинном сарафане и сороке она
выглядела прежней боярыней и по-прежнему справляла бесконечную службу в моленной, куда к ней по-прежнему сходились разные старцы в длиннополых кафтанах, подозрительные старицы и разный другой люд, целую жизнь ютящийся около страннолюбивых и нищекормливых богатых раскольничьих
домов.
Дом представлял из себя великолепную развалину: карнизы обвалились, крыша проржавела и отстала во многих местах от стропил целыми полосами; массивные колонны давно облупились, и сквозь отставшую штукатурку
выглядывали обсыпавшиеся кирпичи; половина
дома стояла незанятой и печально смотрела своими почерневшими окнами без рам и стекол.
С одной стороны
дома расположены были хозяйственные постройки; с другой, из-за выкрашенного тына,
выглядывал сад, кругом обсаженный липами, которые начинали уже зацветать.
Вот он, дядя Михаил; он
выглядывает из переулка, из-за угла серого
дома; нахлобучил картуз на уши, и они оттопырились, торчат.
Дверь действительно отворилась.
Выглянул лакей и возвестил, что «господ
дома нет-с».
Вот и Кержацкий конец. Много изб стояло еще заколоченными. Груздев прошел мимо двора брательников Гущиных, миновал избу Никитича и не без волнения подошел к избушке мастерицы Таисьи. Он постучал в оконце и помолитвовался: «Господи Исусе Христе, помилуй нас!» — «Аминь!» — ответил женский голос из избушки. Груздев больше всего боялся, что не застанет мастерицы
дома, и теперь облегченно вздохнул.
Выглянув в окошко, Таисья узнала гостя и бросилась навстречу.
Лиза обошла Патриаршие пруды и хотела уже идти домой, как из ворот одного деревянного
дома вышла молодая девушка в драповом бурнусе и черном атласном капоре, из-под которого спереди
выглядывали клочки подстриженных в кружок золотистых волос.
Оставшись один, Павел почти в лихорадке стал прислушиваться к раздававшемуся — то тут, то там — шуму в
доме; наконец терпения у него уж больше недостало: он
выглянул в залу — там никого не было, а в окошечке чайной светился уже огонек.
— Ну, и ступайте. А то целый год больна буду, так вам целый год из
дому не уходить, — и она попробовала улыбнуться и как-то странно взглянула на меня, как будто борясь с каким-то добрым чувством, отозвавшимся в ее сердце. Бедняжка! Добренькое, нежное ее сердце
выглядывало наружу, несмотря на всю ее нелюдимость и видимое ожесточение.
Наконец Тетюев был совсем готов и в назначенный день и час явился во фраке и белом галстуке со своим портфелем в приемную господского
дома. Было как раз одиннадцать часов утра. Из внутренних комнат
выглянул m-r Чарльз и величественно скрылся, не удостоив своим вниманием вопросительный жест ожидавшего в приемной Тетюева. Поймав какого-то лакея, Тетюев просил его доложить о себе.
Петра Михайлыча знали не только в городе и уезде, но, я думаю, и в половине губернии: каждый день, часов в семь утра, он выходил из
дома за припасами на рынок и имел, при этом случае, привычку поговорить со встречным и поперечным. Проходя, например, мимо полуразвалившегося домишка соседки-мещанки, в котором из волокового окна [Волоковое окно — маленькое задвижное оконце, прорубавшееся в избах старинной постройки в боковых стенах.]
выглядывала голова хозяйки, повязанная платком, он говорил...
Подле него кокетливо красуется дикенький
дом лекаря, раскинувшийся полукружием, с двумя похожими на будки флигелями, а этот весь спрятался в зелени; тот обернулся на улицу задом, а тут на две версты тянется забор, из-за которого
выглядывают с деревьев румяные яблоки, искушение мальчишек.
По долине этой тянулась главная улица города, на которой красовалось десятка полтора каменных
домов, а в конце ее грозно
выглядывал острог с толстыми железными решетками в окнах и с стоявшими в нескольких местах часовыми.
В то утро, которое я буду теперь описывать, в хаотическом
доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала, уехала с двумя младшими дочерьми на панихиду по муже, а Людмила, сказавшись больной, сидела в своей комнате с Ченцовым: он прямо от дяди проехал к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз, два; наконец к нему
выглянула одна из горничных.
Солидно и приземисто
выглядывал ее
дом своими двумя этажами из-за ряда подстриженных лип и акаций, словно приглашая прохожего наесться и выспаться, но, в то же время, угрожая ему заливистым лаем двух псов, злобно скакавших на цепях по обеим сторонам каменных служб.
В единственной чистой комнате
дома, которая служила приемною, царствовала какая-то унылая нагота; по стенам было расставлено с дюжину крашеных стульев, обитых волосяной материей, местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь у генерала дореформенной школы; в одном из простенков виднелся простой стол, покрытый загаженным сукном, на котором лежали исповедные книги прихода, и из-за них
выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
Протопопица
выглянула из окна своей спальни и увидала, что шум этот и крик производила толпа людей, которые шли очень быстрыми шагами, и притом прямо направлялись к их
дому.
«Тьфу! Господи милосердный, за веру заступился и опять не в такту!» — проговорил в себе Ахилла и, выйдя из
дома протопопа, пошел скорыми шагами к небольшому желтенькому домику, из открытых окон которого
выглядывала целая куча белокуреньких детских головок.
Варвара порылась еще в спальне и вынесла оттуда обрывок бумажки и карандаш. Володин написал: «для хозяйки» и прицепил бумажку к петле. Все это делал он с потешными ужимками. Потом он снова принялся неистово прыгать вдоль стен, попирая их подошвами и весь сотрясаясь при этом. Визгом его и блеющим хохотом был наполнен весь
дом. Белый кот, испуганно прижав уши,
выглядывал из спальни и, невидимому, не знал, куда бы ему бежать.
Эта лестница, которую я увидел,
выглянув в окно, вела под крышу
дома, проходя наискось вверх стены, и на небольшом расстоянии под окном имела площадку.
Оленин вернулся сумерками и долго не мог опомниться от всего, чтò видел; но к ночи опять нахлынули на него вчерашние воспоминания; он
выглянул в окно; Марьяна ходила из
дома в клеть, убираясь по хозяйству. Мать ушла на виноград. Отец был в правлении. Оленин не дождался, пока она совсем убралась, и пошел к ней. Она была в хате и стояла спиной к нему. Оленин думал, что она стыдится.
Долго меня в
дом не пущали, все разные лица на крыльцо
выглядывали.
Он был
дома: в открытые окна из комнат на улицу несся его громкий, немного сиплый хохот. Шум пролетки, подъехавшей к
дому, заставил Игната
выглянуть в окно, и при виде сына он радостно крикнул...
Александра Павловна взяла цветок и, пройдя несколько шагов, уронила его на дорогу… До
дому ее оставалось шагов двести, не более. Недавно выстроенный и выбеленный, он приветливо
выглядывал своими широкими светлыми окнами из густой зелени старинных лип и кленов.
В одну прекрасную июльскую ночь ворота крылушкинского
дома зашатались от смелых ударов нескольких кулаков. Крылушкин
выглянул в окно и увидел у своих ворот трое дрожек и человек пятнадцать людей, между которыми блестела одна каска. Крылушкин узнал также по воловой дуге полицмейстерские дрожки. Как человек совершенно чистый, он спокойно вышел из комнат и отпер калитку.
И когда получил Иван Иванович радостное известие, что завтра решится оно, тогда только
выглянул на свет и решился выйти из
дому. Увы! с того времени палата извещала ежедневно, что дело кончится завтра, в продолжение десяти лет!
Улица, на которую выходили окна моей комнаты, имела теперь самый печальный вид: ряды домиков, очень красивых в хорошую погоду, теперь
выглядели мрачно, а непролазная грязь посредине улицы представляла самое отвратительное зрелище, точно целая река грязи, по которой плыли телеги с дровами, коробья с углем, маленькие тележки с рудой и осторожно пробирались пешеходы возле самых
домов по кое-как набросанным, скользким от дождя жердочкам, камням и жалким остаткам недавно зеленой «полянки».
Наконец вправо начал показываться господский
дом, ближе — и вот он весь
выглянул словно из земли.
Господин стоял на тротуаре лицом к его окнам, но, очевидно, не замечая его, и любопытно, как бы что-то соображая,
выглядывал дом.
Народ сбежался, Павла-то Павловича самого
дома нет, а робенок без призору ходит, гляжу, и она там в коридоре меж народом, да из-за других и
выглядывает, чудно так на висельника-то глядит.
Пошел в кофейню к товарищам, напился вина до чрезвычайности и проводил время, как и прочие, по-кавалерски; а на другой день пошел гулять мимо
дома, где жила моя пригляженая кукона, и вижу, она как святая сидит у окна в зеленом бархатном спенсере, на груди яркий махровый розан, ворот низко вырезан, голая рука в широком распашном рукаве, шитом золотом, и тело… этакое удивительное розовое… из зеленого бархата, совершенно как арбуз из кожи,
выглядывает.
Он обратился к улице. Из-за разорванных туч
выглянуло на миг солнце и скупым, желтым светом озарило мокрую и печальную улицу. Только противоположный
дом стоял все таким же гордым и веселым, и окна его сияли. Но Андрей Николаевич не видел его. Он видел то, что было когда-то и что так упорно продолжало являться назло всем стенам и запорам.
Завелось в одном
доме много мышей. Кот забрался в этот
дом и стал ловить мышей. Увидали мыши, что дело плохо, и говорят: «Давайте, мыши, не будем больше сходить с потолка, а сюда к нам коту не добраться!» Как перестали мыши сходить вниз, кот и задумал, как бы их перехитрить. Уцепился он одной лапой за потолок, свесился и притворился мертвым. Одна мышь
выглянула на него, да и говорит: «Нет, брат! хоть мешком сделайся, и то не подойду».
Ей не хотелось
выглядеть в моих глазах восторженной и сентиментальной девчонкой, подобно большинству институток. Тоскуя по родине, по
дому и вдруг обнаружив эту свою слабость, она боялась моих злорадных насмешек…
Сквозь густую листву деревьев, и справа, и слева, кокетливо
выглядывали небольшие одноэтажные белые, точно мраморные,
дома или, вернее, дворцы-виллы, с большими верандами, уставленными цветами. Боковые аллеи вели к ним.
В окнах Аграфенина
дома свет еще виден был. Постучался кнутовищем под о́коньем Фадеев. Отворилось оконце,
выглянула пожилая женщина. Добрым ласковым голосом спросила она...
Но вот начинается и вылазка: из дверей одной избы
выглянул на улицу зипун и стал-стоит на ветре; через минуту из другой двери высунулась нахлобученная шапка и тоже застыла на месте; еще минута, и они увидали друг друга и поплыли, сошлись, вздохнули и, не сказав между собою ни слова, потянулись, кряхтя и почесываясь, к господскому
дому, на темном фасе которого, то там, то здесь, освещенные окна сияли как огненные раны.
Лодка шла быстро; вода журчала под носом; не хотелось говорить, отдавшись здоровому ощущению мускульной работы и тишине ночи. Меж деревьев всем широким фасадом
выглянул дом с белыми колоннами балкона; окна везде были темны: все уже спят. Слева выдвинулись липы и снова скрыли
дом. Сад исчез назади; по обе стороны тянулись луга; берег черною полосою отражался в воде, а дальше по реке играл месяц.
Девушка изредка щурилась, когда повертывала голову в сторону
дома, где был юг. Ее высокая грудь вдыхала в себя струи воздуха, с милым движением рта. Розовые губы ее заметно раскрывались, и рот оставался полуоткрытым несколько секунд — из него
выглядывали тесно сидящие зубы, блестевшие на солнце.
Церковь с старинными очертаниями глав и ребер крыши
выглядывала сбоку из-за
домов.