Неточные совпадения
Не успела она войти
в залу и дойти до тюлево-ленто-кружевно-цветной толпы дам, ожидавших приглашения танцовать (Кити никогда не стаивала
в этой толпе), как уж ее пригласили на вальс, и пригласил лучший кавалер, главный кавалер по бальной иерархии, знаменитый дирижер балов, церемониймейстер, женатый, красивый и статный
мужчина, Егорушка Корсунский.
Раздался звонок, прошли какие-то молодые
мужчины, уродливые, наглые и торопливые и вместе внимательные к тому впечатлению, которое они производили; прошел и Петр через
залу в своей ливрее и штиблетах, с тупым животным лицом, и подошел к ней, чтобы проводить ее до вагона.
Войдя
в залу, я спрятался
в толпе
мужчин и начал делать свои наблюдения. Грушницкий стоял возле княжны и что-то говорил с большим жаром; она его рассеянно слушала, смотрела по сторонам, приложив веер к губкам; на лице ее изображалось нетерпение, глаза ее искали кругом кого-то; я тихонько подошел сзади, чтоб подслушать их разговор.
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по
зале; и всех выше
И нос и плечи подымал
Вошедший с нею генерал.
Никто б не мог ее прекрасной
Назвать; но с головы до ног
Никто бы
в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar. (Не могу…
Алина выплыла на сцену маленького, пропыленного театра такой величественно и подавляюще красивой, что
в темноте
зала проплыл тихий гул удивления, все люди как-то покачнулись к сцене, и казалось, что на лысины
мужчин, на оголенные руки и плечи женщин упала сероватая тень. И чем дальше, тем больше сгущалось впечатление, что
зал, приподнимаясь, опрокидывается на сцену.
В ярких огнях шумно ликовали подпившие люди. Хмельной и почти горячий воздух, наполненный вкусными запахами,
в минуту согрел Клима и усилил его аппетит. Но свободных столов не было, фигуры женщин и
мужчин наполняли
зал, как шрифт измятую страницу газеты. Самгин уже хотел уйти, но к нему, точно на коньках, подбежал белый официант и ласково пригласил...
В одно время с нами показался
в залу и Овосава Бунго-но-ками-сама, высокий, худощавый
мужчина, лет пятидесяти, с важным, строгим и довольно умным выражением
в лице.
Как только она вошла, глаза всех
мужчин, бывших
в зале, обратились на нее и долго не отрывались от ее белого с черными глянцевито-блестящими глазами лица и выступавшей под халатом высокой груди. Даже жандарм, мимо которого она проходила, не спуская глаз, смотрел на нее, пока она проходила и усаживалась, и потом, когда она уселась, как будто сознавая себя виновным, поспешно отвернулся и, встряхнувшись, уперся глазами
в окно прямо перед собой.
В задней части
залы, на передних лавках, сидели четыре женщины,
в роде фабричных или горничных, и двое
мужчин, тоже из рабочих, очевидно подавленных величием убранства
залы и потому робко перешептывавшихся между собой.
У подъезда стояли дорогие экипажи.
В зале с дорогим убранством сидели дамы
в шелку, бархате, кружевах, с накладными волосами и перетянутыми и накладными тальями. Между дамами сидели
мужчины — военные и статские и человек пять простолюдинов: двое дворников, лавочник, лакей и кучер.
Антонида Ивановна тихонько засмеялась при последних словах, но как-то странно, даже немного болезненно, что уж совсем не шло к ее цветущей здоровьем фигуре. Привалов с удивлением посмотрел на нее. Она тихо опустила глаза и сделала серьезное лицо. Они прошли молча весь
зал, расталкивая публику и кланяясь знакомым. Привалов чувствовал, что
мужчины с удивлением следили глазами за его дамой и отпускали на ее счет разные пикантные замечания, какие делаются
в таких случаях.
Остальное помещение клуба состояло из шести довольно больших комнат, отличавшихся большей роскошью сравнительно с обстановкой нижнего этажа и танцевального
зала;
в средней руки столичных трактирах можно встретить такую же вычурную мебель, такие же трюмо под орех, выцветшие драпировки на окнах и дверях. Одна комната была отделана
в красный цвет, другая —
в голубой, третья —
в зеленый и т. д. На диванчиках сидели дамы и
мужчины, провожавшие Привалова любопытными взглядами.
По лестнице
в это время поднимались Половодовы. Привалов видел, как они остановились
в дверях танцевальной
залы, где их окружила целая толпа знакомых
мужчин и женщин; Антонида Ивановна улыбалась направо и налево, отыскивая глазами Привалова. Когда оркестр заиграл вальс, Половодов сделал несколько туров с женой, потом сдал ее с рук на руки какому-то кавалеру, а сам, вытирая лицо платком, побрел
в буфет. Заметив Привалова, он широко расставил свои длинные ноги и поднял
в знак удивления плечи.
Плохонький
зал, переделанный из какой-то оранжереи, был скупо освещен десятком ламп; по стенам висели безобразные гирлянды из еловой хвои, пересыпанной бумажными цветами. Эти гирлянды придавали всему
залу похоронный характер. Около стен, на вытертых диванчиках, цветной шпалерой разместились дамы;
в глубине,
в маленькой эстраде, заменявшей сцену, помещался оркестр;
мужчины жались около дверей. Десятка два пар кружились по
залу, подымая облако едкой пыли.
В большинстве случаев гости остаются ночевать;
мужчины располагаются спать
в зале и
в гостиной вповалку на разостланных по полу перинах; женский пол разводят по комнатам барышень, на антресолях.
Заслышавши пение, маменьки выползают из гостиной
в зал и устраивают уже настоящую выставку талантов, а солидные
мужчины, неохотники до дивертисментов, забираются
в биллиардную, где тоже ставится закуска и водка.
Пармен Семенович встречал гостей
в передней, жал им руки, приветливо кланялся и разводил, кого
в зал и
в гостиную, где был собран женский пол и несколько
мужчин помоложе, а кого прямо на лестницу,
в собственные покои Пармена Семеновича с его холостым сыном.
Когда Лиза с Женни вышли к парадно накрытому
в зале столу,
мужчины уже значительно повеселели.
Пустынная
зала, приведенная относительно
в лучший порядок посредством сбора сюда всей мебели из целого дома, оживилась шумными спорами граждан. Женщины, сидя около круглого чайного стола, говорили о труде;
мужчины говорили о женщинах,
в углу
залы стоял Белоярцев, окруженный пятью или шестью человеками. Перед ним стояла госпожа Мечникова, держа под руку свою шестнадцатилетнюю сестру.
Нетерпеливо платят вперед деньги и на публичной кровати, еще не остывшей от тела предшественника, совершают бесцельно самое великое и прекрасное из мировых таинств — таинство зарождения новой жизни, И женщины с равнодушной готовностью, с однообразными словами, с заученными профессиональными движениями удовлетворяют, как машины, их желаниям, чтобы тотчас же после них,
в ту же ночь, с теми же словами, улыбками и жестами принять третьего, четвертого, десятого
мужчину, нередко уже ждущего своей очереди
в общем
зале.
Вот Соловьев — тот хотя и говорил непонятно, как и прочее большинство знакомых ей студентов, когда они шутили между собой или с девицами
в общем
зале (отдельно,
в комнате, все без исключения
мужчины, все, как один, говорили и делали одно и то же), однако Соловьеву она поверила бы скорее и охотнее.
Вечером того дня, когда труп Жени увезли
в анатомический театр,
в час, когда ни один даже случайный гость еще не появлялся на Ямской улице, все девушки, по настоянию Эммы Эдуардовны, собрались
в зале. Никто из них не осмелился роптать на то, что
в этот тяжелый день их, еще не оправившихся от впечатлений ужасной Женькиной смерти заставят одеться, по обыкновению,
в дико-праздничные наряды и идти
в ярко освещенную
залу, чтобы танцевать петь и заманивать своим обнаженным телом похотливых
мужчин.
Адуев не совсем покойно вошел
в залу. Что за граф? Как с ним вести себя? каков он
в обращении? горд? небрежен? Вошел. Граф первый встал и вежливо поклонился. Александр отвечал принужденным и неловким поклоном. Хозяйка представила их друг другу. Граф почему-то не нравился ему; а он был прекрасный
мужчина: высокий, стройный блондин, с большими выразительными глазами, с приятной улыбкой.
В манерах простота, изящество, какая-то мягкость. Он, кажется, расположил бы к себе всякого, но Адуева не расположил.
Около стен
залы сидели нетанцующие дамы с открытыми шеями и разряженные, насколько только хватило у каждой денег и вкусу, а также стояло множество
мужчин, между коими виднелись чиновники
в вицмундирах, дворяне
в своих отставных военных мундирах, а другие просто
в черных фраках и белых галстуках и, наконец, купцы
в длиннополых, чуть не до земли, сюртуках и все почти с огромными, неуклюжими медалями на кавалерских лентах.
Входим и видим, что
в довольно большой
зале танцуют дамы
в очень легоньких костюмах, да и
мужчины тоже, кто без фрака, кто без мундира…
Отпустив Бибикова, Николай с сознанием хорошо исполненного долга потянулся, взглянул на часы и пошел одеваться для выхода. Надев на себя мундир с эполетами, орденами и лентой, он вышел
в приемные
залы, где более ста человек
мужчин в мундирах и женщин
в вырезных нарядных платьях, расставленные все по определенным местам, с трепетом ожидали его выхода.
Ругаясь и плюясь, Грушина отправилась и уборную и там, при помощи горничной, расправила складки своего платья на грудь и спину. Возвратясь
в зал, хотя и
в более скромном виде, она все же усердно искала себе поклонников. Она грубо заигрывала со всеми
мужчинами. Потом, когда их внимание было отвлечено
в другую сторону, она отправилась
в буфетную воровать сласти. Скоро вернулась она
в зал, показала Володину пару персиков, нагло ухмыльнулась и сказала...
Мы отправились
в залу и там встретили еще несколько таких же подозрительных дам, разгуливавших парочками. У одного столика сидел — вернее, лежал — какой-то подозрительный
мужчина. Он уронил голову на стол и спал
в самой неудобной позе.
«Упокоев», которыми соблазнил нас Борис, к нашим услугам, впрочем, не оказалось. Встретившая нас
в верхних сенях баба, а затем и сам Петр Иванович Гусев — атлетического роста
мужчина с окладистою бородой — ласковым голосом и с честнейшим видом объявил нам, что
в «упокоях» переделываются печи и ночевать там невозможно, но что
в зале преотлично и чай кушать и опочивать можно на диванах.
Тамбовское дворянство наполнило
зал. Помещики из своих имений съехались с семьями. Шуршали шелка, звенели шпоры. Дамы
в закрытых платьях,
мужчины в сюртуках: танцев по случаю поста не было.
В дверях главной
залы появился новый субъект, красивый, щегольски одетый
мужчина средних лет, с ловко расчесанной на обе стороны бородкой. На руках его горели дорогие бриллиантовые перстни, а из-под темной визитки сбегала по жилету толстая, изящная золотая цепь, увешанная брелоками.
В светлой
зале за большим столом, на котором кипел самовар, ждали пробуждения Егора Фомича еще несколько человек. Все разместились вокруг стола и с напряженным вниманием посматривали на дверь
в кабинет, где слышались мягкие шаги и легкое покашливание. Через четверть часа на пороге, наконец, показался и сам Егор Фомич, красивый высокий
мужчина лет сорока; его свежее умное лицо было слегка помято недавним сном.
Разумеется, при таких условиях, особенно с незнакомыми почти дамами,
мужчины беспрестанно ошибались, и при смене каждой пары
в зале Норков начинался самый веселый хохот.
В зале стали накрывать на стол; дамы вышли поотдохнуть
в спальню Софьи Карловны, а
мужчины жались по углам.
Мы встали и пошли бродить по комнатам.
В конце анфилады их широкая дверь вела
в зал, назначенный для танцев. Желтые шелковые занавески на окнах и расписанный потолок, ряды венских стульев по стенам,
в углу
залы большая белая ниша
в форме раковины, где сидел оркестр из пятнадцати человек. Женщины, по большей части обнявшись, парами ходили по
зале;
мужчины сидели по стенам и наблюдали их. Музыканты настраивали инструменты. Лицо первой скрипки показалось мне немного знакомым.
Холмик появился на месте ямы; мы уже собирались расходиться, как вдруг г. Ратч, повернувшись по-военному налево кругом и хлопнув себя по ляжке, объявил нам всем, «господам
мужчинам», что он приглашает нас, а также и «почтенное священство», на «поминательный» стол, устроенный
в недальнем расстоянии от кладбища,
в главной
зале весьма приличного трактира, «стараньями любезнейшего нашего Сигизмунда Сигизмундовича…».
Шум
в зале возвестил о приезде новых гостей. Хозяин привстал с места.
В гостиную вошел Мановский, сопровождаемый женой.
Мужчины приветливо и с почтением подавали руку первому.
Граф быстро, но гордо прошел
залу, приветствовал хозяина, поклонился на обе стороны
мужчинам и вошел
в гостиную.
Новые знакомцы вышли под руку
в залу, но Масуров скоро юркнул от Бахтиарова; он был
в зале собрания как у себя дома, даже свободнее, чем ловкий и светский Бахтиаров: всем почти
мужчинам подавал руку, дамам кланялся, иным даже что-то шептал на ухо; и Бахтиаров только чрез четверть часа заметил его усевшимся с дамою во ожидании мазурки.
Затем Прокоп начал было объяснять мне, какой разговор он имел об этом деле с адвокатом Комаринским, но я уже не слушал его. Придя
в зал, я нашел там довольно много народу,
мужчин и дам, и у всех было на лицах написано: вот и мы за границу едем! Нельзя же! Надо же! Меня никто не провожал; около Прокопа вертелся Гаврюша, которому он от времени до времени говорил...
И каждый день идет
в нем пир горой.
Смеются гости, и бренчат стаканы.
В стекле граненом дар земли чужой
Клокочет и шипит аи румяный,
И от крыльца карет недвижный строй
Далеко тянется, и
в зале длинной,
В толпе
мужчин, услужливой и чинной,
Красавицы, столицы лучший цвет,
Мелькают… Вот учтивый менуэт
Рисуется вам; шопот удивленья,
Улыбки, взгляды, вздохи, изъясненья…
— А вот, господа, кстати! — хлопнула
в ладоши Лидинька, входя
в залу и обращаясь ко всем вообще. — Дело касается женского вопроса. Сейчас вот Бейгуш снял со Стрешневой салоп, имеет ли право
мужчина снимать салоп с женщины?
В читальне поднялся невообразимый шум. Евстрат Спиридоныч, красный как рак, кричал, стуча ногами. Жестяков кричал. Белебухин кричал. Кричали все интеллигенты, но голоса всех их покрывал низкий, густой, придушенный бас
мужчины в маске. Танцы благодаря всеобщей сумятице прекратились, и публика повалила из
залы к читальне.
Кирьяков снимает шинель и входит
в залу. Зеленый свет лампочки скудно ложится на дешевую мебель
в белых заплатанных чехлах, на жалкие цветы, на косяки, по которым вьется плющ… Пахнет геранью и карболкой. Стенные часики тикают робко, точно конфузясь перед посторонним
мужчиной.
У входа во вторую продольную
залу — направо — стол с продажей афиш. Билетов не продают.
В этой
зале, откуда ход на хоры, стояли группы
мужчин, дамы только проходили или останавливались перед зеркалом. Но
в следующей комнате, гостиной с арками, ведущей
в большую
залу, уже разместились дамы по левой стене, на диванах и креслах,
в светлых туалетах,
в цветах и полуоткрытых лифах.
Они перешли
в последнюю
залу, перед площадкой. Здесь по стульям сидели группы дам, простывали от жары хор и большой
залы. Разъезд шел туго. Только половина публики отплыла книзу, другая половина ждала или"делала салон". Всем хотелось говорить.
Мужчины перебегали от одной группы к другой.
Против Таси, через комнату, широкая арка, за нею темнота проходного закоулка, и дальше чуть мерцающий свет, должно быть из танцевальной
залы. Она огляделась. Кто-то тихо говорит справа. На диване,
в полусвете единственной лампы, висевшей над креслом, где она сидела, она различила
мужчину с женщиной — суховатого молодого человека
в серой визитке и высокую полногрудую блондинку
в черном. Лиц их Тасе не было видно. Они говорили шепотом и часто смеялись.
Дом Рогожиных горел огнями. Обставленная растениями галерея вела к танцевальной
зале. У входа
в нее помещался буфет с шампанским и зельтерской водой. Тут же стоял хозяин, улыбался входящим гостям и приглашал
мужчин «пропустить стаканчик». Сени и лестница играли разноцветным мрамором. Огромное зеркало отражало длинные вереницы свечей во всю анфиладу комнат.
Она быстро, быстро дошла до одной из арок, где уже
мужчины теснились так, что с трудом можно было проникнуть
в большую
залу.
В дверях
залы показалась хозяйка
в белом атласном платье, с красной камелией
в волосах. Она принимала своих гостей запросто, особенно
мужчин. Палтусову она шепнула...