Неточные совпадения
И потому, решив разделить приданое на две части,
большое и малое приданое, княгиня согласилась сделать свадьбу до
поста.
— Не велеть ли Антипке
постом сделать гору? — вдруг опять скажет Обломов. — Лука Савич, мол, охотник
большой, не терпится ему…
— Сущая безделица, Хавронья Никифоровна; батюшка всего получил за весь
пост мешков пятнадцать ярового, проса мешка четыре, книшей с сотню, а кур, если сосчитать, то не будет и пятидесяти штук, яйца же
большею частию протухлые. Но воистину сладостные приношения, сказать примерно, единственно от вас предстоит получить, Хавронья Никифоровна! — продолжал попович, умильно поглядывая на нее и подсовываясь поближе.
На последней неделе Великого
поста грудной ребенок «покрикастее» ходил по четвертаку в день, а трехлеток — по гривеннику. Пятилетки бегали сами и приносили тятькам, мамкам, дяденькам и тетенькам «на пропой души» гривенник, а то и пятиалтынный. Чем
больше становились дети, тем
больше с них требовали родители и тем меньше им подавали прохожие.
Вдруг Павел Степаныч скажет: «Ну-ка, ты, такой-сякой, Галактионов ставленник!» У Вахрушки вперед уходила душа в пятки, и он трепетал за свой
пост, вероятно,
больше, чем какой-нибудь министр или президент.
— Иду как-то великим
постом, ночью, мимо Рудольфова дома; ночь лунная, молосная, вдруг вижу: верхом на крыше, около трубы, сидит черный, нагнул рогатую-то голову над трубой и нюхает, фыркает,
большой, лохматый. Нюхает да хвостом по крыше и возит, шаркает. Я перекрестила его: «Да воскреснет бог и расточатся врази его», — говорю. Тут он взвизгнул тихонько и соскользнул кувырком с крыши-то во двор, — расточился! Должно, скоромное варили Рудольфы в этот день, он и нюхал, радуясь…
В Корсаковском
посту живет ссыльнокаторжный Алтухов, старик лет 60 или
больше, который убегает таким образом: берет кусок хлеба, запирает свою избу и, отойдя от
поста не
больше как на полверсты, садится на гору и смотрит на тайгу, на море и на небо; посидев так дня три, он возвращается домой, берет провизию и опять идет на гору…
Картежная игра, как эпидемическая болезнь, овладела уже всеми тюрьмами; тюрьмы представляют собою
большие игорные дома, а селения и
посты — их филиальные отделения.
Больных, обращавшихся за медицинскою помощью в 1889 г., было 11309; но так как большинство каторжных в летнее время живет и работает далеко вне тюрьмы, где лишь при
больших партиях находятся фельдшера, и так как большинство поселенцев, за дальностью расстояния и по причине дурной погоды, лишено возможности ходить и ездить в лазареты, то эта цифра касается главным образом той части населения, которое живет в
постах, вблизи врачебных пунктов.
Я же около
поста не застал уже ни одного селения и видел несколько аинских юрт только около
Большого Такоэ и Сиянцы.
Летом, если
пост находился на берегу, приходило судно, оставляло солдатам провиант и уходило; зимою приезжал «попостить» их священник, одетый в меховую куртку и штаны и по виду похожий
больше на гиляка, чем на священника.
Вообще же в Корсаковском
посту, если говорить о всех его четырех улицах, старых построек
больше, чем новых, и не редкость дома, построенные 20–30 лет назад.
С этого времени началась жестокая зима, и я до самого великого
поста лакомился от времени до времени совершенно свежими вальдшнепами, что, конечно, может считаться
большою редкостью.
Между ними ходили разводящие и ставили часовых; производилась смена караулов; унтер-офицеры проверяли
посты и испытывали познания своих солдат, стараясь то хитростью выманить у часового его винтовку, то заставить его сойти с места, то всучить ему на сохранение какую-нибудь вещь,
большею частью собственную фуражку.
И положил я на них вроде епитимьи
пост, и три дня я им за юрты выходить не велел, а для
большей еще острастки самый
большой фейверк пустил и ушел…
Большая Межевая церковь была почти полна. У Синельниковых, по их покойному мужу и отцу, полковнику генерального штаба, занимавшему при генерал-губернаторе Владимире Долгоруком очень важный
пост, оказалось в Москве обширное и блестящее знакомство. Обряд венчания происходил очень торжественно: с певчими из капеллы Сахарова, со знаменитым протодиаконом Успенского собора Юстовым и с полным ослепительным освещением, с нарядной публикой.
В субботу юнкеров отпустили в отпуск на всю неделю Масленицы. Семь дней перерыва и отдыха посреди самого тяжелого и напряженного зубрения, семь дней полной и веселой свободы в стихийно разгулявшейся Москве, которая перед строгим Великим
постом вновь возвращается к незапамятным языческим временам и вновь впадает в широкое идолопоклонство на яростной тризне по уходящей зиме, в восторженном плясе в честь весны, подходящей
большими шагами.
Последние строчки особенно понятны, — постоянный сотрудник и редактор «Русской мысли» М.Н. Ремезов занимал, кроме того, важный
пост иностранного цензора, был в
больших чинах и пользовался влиянием в управлении по делам печати, и часто, когда уж очень высоко ставил парус В.А. Гольцев, бурный вал со стороны цензуры налетал на ладью «Русской мысли», и М.Н. Ремезов умело «отливал воду», и ладья благополучно миновала бури цензуры и продолжала плыть дальше, несмотря на то, что, по словам М.Н. Ремезова...
Камер-юнкер, с восторгом занявший такого рода
пост около m-me Тулузовой, оказался столь же, если еще не
больше, трусливым по характеру, как и юный театральный любовник, так что всякий раз, когда бывал у Екатерины Петровны, то ему чудилось, что вот сойдет сейчас сверху скотина Тулузов и велит его отдуть палками.
На другой день после этого свидания пришелся как раз праздник Св. Троицы, выпавший в этом году на день великомученика Тимофея, когда, по народным сказаниям, бывают знамения перед неурожаем. Село Переброд в церковном отношении считалось приписным, то есть в нем хотя и была своя церковь, но отдельного священника при ней не полагалось, а наезжал изредка,
постом и по
большим праздникам, священник села Волчьего.
Почти так тянулся день за днем, а время проходило, напоминая себя иногда
большими праздниками,
постами, уменьшениями дней, увеличением дней, именинами и рождениями, и Глафира Львовна, удивляясь, говорила: „Ах, боже мой, ведь послезавтра Рождество, а кажется, давно ли выпал снег!“»
— Только для тебя, Феня, и согрешил!.. — говорил расходившийся старик, вытирая вспотевшее лицо платком. — По крайности буду знать, в чем попу каяться в Великом
посте… А у меня еще есть до тебя
большое слово, Феня.
Около того же времени исчез сын богатого вологодского помещика, Левашов,
большой друг Саши, часто бывавший у нас. Про него потом говорили, что он ушел в народ, даже кто-то видел его на Волге в армяке и в лаптях, ехавшего вниз на пароходе среди рабочих. Мне Левашов очень памятен — от него первого я услыхал новое о Стеньке Разине, о котором до той поры я знал, что он был разбойник и его за это проклинают анафемой в церквах Великим
постом. В гимназии о нем учили тоже не
больше этого.
В результате всего этого получилось одно, что совсем выбившийся из сна Дон-Кихот в начале Великого
поста не выдержал и заболел: он сначала было закуролесил и хотел прорубить у себя в потолке окно для получения
большей порции воздуха, который был нужен его горячей голове, а потом слег и впал в беспамятство, в котором все продолжал бредить о широком окне и каком-то законе троичности, который находил во всем, о чем только мог думать.
— Да, — поддерживала бабушка, — умеренность
большое дело: всего и счастлив только один умеренный, но надо не от мяса одного удерживаться. Это
пост для глаз человеческих, а души он не пользует: лошади никогда мяса не едят, а всё как они скоты, то скотами и остаются; а надо во всем быть умеренною и свою нетерпеливость и другие страсти на сердце своем приносить во всесожжение богу, а притом, самое главное, о других помнить.
Но сами согласитесь, что чем важнее
пост, тем всякий честный человек, поставленный на него,
больше должен употреблять усилий, чтобы добросовестно исполнить свою обязанность, что я и решился сделать по крайнему своему разумению; но я один, а одному, как говорится, и у каши не споро: мне нужны помощники, нужны подчиненные, которым бы я мог доверять.
Отец Антоний, которому были известны все перипетии этой борьбы слабой женщины с целым корпусом кавалерийских офицеров, сравнивал ее с египетскими пустынножителями и для приобретения
большей крепости в брани советовал соблюдать
посты.
Особенных художеств за Агашковым не водилось, а жил он как праведник, неукоснительно блюл не только
посты, но даже среды и пятницы, был богомолен свыше всякой меры, иногда по дванадесятым праздникам становился на левый клирос и подпевал самым приятным стариковским тенорком, и
больше всего любил побеседовать о божественном, особенно что-нибудь позабористее.
Но вот снегу
больше нет: лошадей, коров и овец, к
большому их, сколько можно судить по наружности, удовольствию, сгоняют в поля — наступает рабочая пора; впрочем, весной работы еще ничего — не так торопят: с Христова дня по Петров
пост воскресенья называются гулящими; в полях возятся только мужики; а бабы и девки еще ткут красна, и которые из них помоложе и повеселей да посвободней в жизни, так ходят в соседние деревни или в усадьбы на гульбища; их обыкновенно сопровождают мальчишки в ситцевых рубахах и непременно с крашеным яйцом в руке.
Заметно мне, что в Нижнем что-то зреет.
Все замолчало, как
постом великим;
На всем какое-то говенье видно;
Бледнеют лица, а глаза сияют.
Но что же может сделать этот люд?
Пойти к Москве нестройною оравой
И умирать иль разбегаться розно
От польских латников. Пускай идут,
Попробуют, а нам просторней будет.
А если здесь не тяга, я в Казань;
Там Никанор Шульгин —
большой приятель.
Да что ж он держит моего холопа,
Павлушку!
— «Знаю, говорит, видел вашу супругу на бале у австрийского посла и поздравлял ее!» — «Брак этот, говорю, совершенно неожиданно для нас возбудил
большие толки в обществе; отовсюду к нам доходят слухи об удивлении и недоумении общества, что каким образом на таких высоких
постах тесть и зять будут так близко стоять друг к другу»…
— Помнишь, что у Златоуста про такие слезы сказано? — внушительно продолжал Патап Максимыч. — Слезы те паче
поста и молитвы, и сам Спас пречистыми устами своими рек: «Никто же
больше тоя любви имать, аще кто душу свою положит за други своя…» Добрая ты у меня, Груня!.. Господь тебя не оставит.
— То-то же, — промолвила игуменья, — поберегать свечи-то надо. Великий
пост на дворе, службы
большие, длинные, опять же стоянья со свечами.
Манефа, напившись чайку с изюмом, — была великая постница, сахар почитала скоромным и сроду не употребляла его, — отправилась в свою комнату и там стала расспрашивать Евпраксию о порядках в братнином доме: усердно ли Богу молятся, сторого ли
посты соблюдают, по скольку кафизм в день она прочитывает; каждый ли праздник службу правят, приходят ли на службу сторонние, а затем свела речь на то, что у них в скиту
большое расстройство идет из-за епископа Софрония, а другие считают новых архиереев обли́ванцами и слышать про них не хотят.
Эта лестница послужила трибуной для ораторов, Полояров вскарабкался на дрова, сложенные в
большом количестве тут же на дворе, и с высоты своего
поста ежеминутно порывался вещать народу.
Благодаря любезному разрешению адмирала Бонара побывать внутри страны и видеть все, что хочет, Ашанин вскоре отправился в Барию, один из
больших городов Кохинхины, завоеванной французами. Почти все анамитские города и селения стоят на реках, и потому сообщение очень удобное. Ежедневно в 8 часов утра из Сайгона отправляются в разные французские
посты и города, где находятся гарнизоны, военные канонерские лодки, неглубоко сидящие в воде, доставляют туда провизию, почту и перевозят людей.
Между тем разговоры в капитанской каюте становились шумнее, и не только король и его дядя, но даже и мистер Вейль непрочь был оставить Гонолулу и
пост первого министра и поступить на «Коршун» хотя бы помощником милейшего мистера Кенеди, ирландца, учителя английского языка, который, в свою очередь, кажется, с
большим удовольствием променял бы свои занятия и свое небольшое жалованье на обязанности и пять тысяч долларов содержания первого министра гавайского короля.
Телесную чистоту надо
постом хранить, трудами, целомудрием,
больше всего целомудрием.
Изумился Дмитрий Осипыч, узнав в пророке капитана ихнего полка Бориса Петровича Созоновича, молодого сослуживца, скоро нахватавшего чинов благодаря связям.
Больше всех насмехался он над
постом и молитвами Строинского,
больше всех задорил его, желая вывести из терпенья. Наученный унтер-офицером, Строинский с твердостью отвечал Созоновичу...
Нынешний-от
пост большой ведь, наряду с Великим поставлен, все одно, что первая да Страстная.
Лето на исходе, совсем надвигается нá землю осень. Пчелы перестали носить медовую взятку, смолкли певчие птицы, с каждым днем вода холодеет
больше и
больше. Пожелтели листья на липах, поспели в огородах овощи, на Николу-кочанного стали и капустные вилки в кочни завиваться. Успенский
пост на дворе — скоро придется веять мак на Макавеев.
— По́стриг, — молвил Ермило Матвеич. — Постриг сегодня у них… Не знавали ль вы, сударь, мать Софию, что прежде в ключах у Манефы ходила? Тогда, Великим
постом как болела матушка, в чем-то она провинилась. Великий образ теперь принимает… Девки мои на днях у Виринеи в келарне на посидках сидели. Они сказывали, что мать София к постриженью в
большой образ готовится. Вечор из Городца черного попа привезли.
Васса вытянулась еще
больше и еще как будто стала костлявее и угловатее… Но еще худее и бледнее Вассы стала Соня Кузьменко. Эта — настоящая монашка. Желтая, изнуренная, она бредит обителью, постится по средам и пятницам, не говоря уже о
постах, до полуночи простаивает на молитве. Еще
больше девочек изменилась Павла Артемьевна, оставившая их для новых среднеотделенок.
Форов смирился пред лампадами Катерины Астафьевны и ел ради нее целые
посты огурцы и картофель, а она… она любила Форова
больше всего на свете, отнюдь не считая его лучшим человеком и даже скорбя об его заблуждениях и слабостях.
И не для меня одного театральная Масленица сезона 1852–1853 года была прощальной. На первой же неделе
поста сгорел
Большой театр, когда мы были на обратном пути в Нижний.
Но мое постоянное сотрудничество не пошло дальше конца Великого
поста. Никого я в газете не стеснял, не отнимал ни у кого места, не был особенно дорогим сотрудником. Мои четверговые фельетоны, сколько я мог сам заметить, читались с
большим интересом, и мне случалось выслушивать от читателей их очень лестные отзывы. Но нервный Валентин Федорович ни с того ни с сего отказал мне в работе и даже ничего не предложил мне в замену.
И весь конец моего ученья, вплоть до студенчества, получил более светлый налет. Даже стало житься по-другому. В наш
большой, строгий и почти безмолвный дом вошло молодое веселье. И
постом мы танцевали.
Вблизи, со стороны окружающих, он встречал прежний благоговейный культ, чтился как блюститель традиций старых «Отечественных записок», сотрудник Некрасова и Щедрина, бессменно стоящий «на славном
посту» (так был озаглавлен
большой сборник статей, выпущенный сотрудниками и почитателями Михайловского по случаю сорокалетия его литературной деятельности).
— Эта из мужа веревки вьет. Он тоже хам и самолюбивое животное. Но его надо ручным сделать. Вы этого не забывайте. Ведь он
пост занимает. Да что же это я все вам не скажу толком… Вы ведь знаете, — Калакуцкий наклонился к нему через локоть, — вы знаете, что у меня теперь для
больших строек… товарищество на вере ладится?
Это явное нарушение полицейских правил не понравилось стоявшему на
посту посредине улицы полицейскому сержанту, и он крикнул Николаю Герасимовичу держаться правой стороны и ехать шагом, но тот, не видя в этом
большого нарушения, продолжал ехать крупной рысью, не обращая внимания на приказание блюстителя порядка.