Неточные совпадения
Записка была продолжением той искусной работы, которая
вот уже два месяца производилась над
ним княжной Корчагиной и состояла в том,
что незаметными нитями всё более и более связывала
его с ней.
—
Вот мило,
что приехал! — говорила Софья Ивановна, целуя
его. — Машенька нездорова немного, устала в церкви. Мы причащались.
— Да?
Вот как! — сказал прокурор. — Это действительно очень исключительный случай. Вы, кажется, гласный красноперского земства? — спросил прокурор, как бы вспоминая,
что он слышал прежде про этого Нехлюдова, теперь заявлявшего такое странное решение.
— Коли в женскую, так сюда пожалуйте, — сказал смотритель, очевидно решив по внешности Нехлюдова,
что он стоит внимания. — Сидоров, — обратился
он к усатому унтер-офицеру с медалями, — проводи
вот их в женскую.
—
Вот говорят,
что адвокаты даром деньги берут, — сказал
он, наводя на свое лицо опять прежнюю приятность.
«В-третьих, в заключительном слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из каких юридических элементов слагается понятие о виновности и не сказал
им,
что они имеют право, признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние в вину за отсутствием у нее умысла на убийство и таким образом признать ее виновною не в уголовном преступлении, а лишь в проступке — неосторожности, последствием коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это
вот главное.
—
Вот кабы прежде адвокат бы хороший… — перебила она
его. — А то этот мой защитник дурачок совсем был. Всё мне комплименты говорил, — сказала она и засмеялась. — Кабы тогда знали,
что я вам знакома, другое б было. А то
что? Думают все — воровка.
Такая старушка чудесная, а
вот ни за
что сидит, и она и сын; и все знают,
что они не виноваты, а
их обвинили,
что подожгли, и сидят.
Теперь оказывалось,
что эта госпожа была политическая преступница, сидела в тюрьме, где, вероятно, узнала
его историю, и
вот предлагала
ему свои услуги.
— Ну
вот, спасибо,
что приехал. Пойдем к жене. А у меня как раз десять минут свободных перед заседанием. Принципал ведь уехал. Я правлю губернией, — сказал
он с удовольствием, которого не мог скрыть.
— Да,
вот тебе и правый суд, ils n’en font point d’autres, [иного
они не творят,] — сказал
он для чего-то по-французски. — Я знаю, ты не согласен со мною, но
что же делать, c’est mon opinion bien arrêtée, [это мое твердое убеждение,] — прибавил
он, высказывая мнение, которое
он в разных видах в продолжение года читал в ретроградной, консервативной газете. — Я знаю, ты либерал.
—
Что ж, это можно, — сказал смотритель. — Ну, ты
чего, — обратился
он к девочке пяти или шести лет, пришедшей в комнату, и, поворотив голову так, чтобы не спускать глаз с Нехлюдова, направлявшейся к отцу. —
Вот и упадешь, — сказал смотритель, улыбаясь на то, как девочка, не глядя перед собой, зацепилась зa коврик и подбежала к отцу.
Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти.
Он разъяснил Нехлюдову,
что они все высланы и заключены в тюрьму за то,
что у
них не было паспортов. Паспорта же у
них были, но только просрочены недели на две. Всякий год бывали так просрочены паспорта, и ничего не взыскивали, а нынче взяли да
вот второй месяц здесь держат, как преступников.
Дело было в том,
что мужики, как это говорил приказчик, нарочно пускали своих телят и даже коров на барский луг. И
вот две коровы из дворов этих баб были пойманы в лугу и загнаны. Приказчик требовал с баб по 30 копеек с коровы или два дня отработки. Бабы же утверждали, во-первых,
что коровы
их только зашли, во-вторых,
что денег у
них нет, и, в-третьих, хотя бы и за обещание отработки, требовали немедленного возвращения коров, стоявших с утра на варке без корма и жалобно мычавших.
— Так
что это не так просто, как кажется, — сказал Нехлюдов. — И об этом не мы одни, а многие люди думают. И
вот есть один американец, Джордж, так
он вот как придумал. И я согласен с
ним.
—
Вот хорошо-то,
что поймал тебя! А то никого в городе нет. Ну, брат, а ты постарел, — говорил
он, выходя из пролетки и расправляя плечи. — Я только по походке и узнал тебя. Ну,
что ж, обедаем вместе? Где у вас тут кормят порядочно?
— Нет,
вот мне еще пишут сектанты, — сказал Нехлюдов, вынимая из кармана письмо сектантов. — Это удивительное дело, если справедливо, чтò
они пишут. Я нынче постараюсь увидать
их и узнать, в
чем дело.
— Дюфар-француз, может слыхали.
Он в большом театре на ахтерок парики делает. Дело хорошее, ну и нажился. У нашей барышни купил всё имение. Теперь
он нами владеет. Как хочет, так и ездит на нас. Спасибо, сам человек хороший. Только жена у
него из русских, — такая-то собака,
что не приведи Бог. Грабит народ. Беда. Ну,
вот и тюрьма. Вам куда, к подъезду? Не пущают, я чай.
— Кизеветер?
Вот приходи нынче. Ты и узнаешь, кто
он такой.
Он так говорит,
что самые закоренелые преступники бросаются на колени и плачут и раскаиваются.
— Да ведь народ бедствует.
Вот я сейчас из деревни приехал. Разве это надо, чтоб мужики работали из последних сил и не ели досыта, а чтобы мы жили в страшной роскоши, — говорил Нехлюдов, невольно добродушием тетушки вовлекаемый в желание высказать ей всё,
что он думал.
—
Вот не ожидал тебя здесь встретить, — сказал
он, подходя к Нехлюдову, улыбаясь губами, между тем как глаза
его оставались грустными. — Я и не знал,
что ты в Петербурге.
— Уж позволь мне знать лучше тебя, — продолжала тетка. — Видите ли, — продолжала она, обращаясь к Нехлюдову, — всё вышло оттого,
что одна личность просила меня приберечь на время
его бумаги, а я, не имея квартиры, отнесла ей. А у ней в ту же ночь сделали обыск и взяли и бумаги и ее и
вот держали до сих пор, требовали, чтоб она сказала, от кого получила.
— Вы
вот подпишите прошение, — сказал
он и, достав из кармана большой конверт, выложил
его на стол. Она утерла слезы концом косынки и села за стол, спрашивая, где и
что писать.
— Да мне удобнее, я с Тарасом вместе, — сказал
он. — Да
вот еще
что, — прибавил
он, — до сих пор я еще не отдал в Кузминском землю крестьянам, так
что в случае моей смерти твои дети наследуют.
Нехлюдов посидел несколько времени с стариком, который рассказал
ему про себя,
что он печник, 53 года работает и склал на своем веку печей
что и счету нет, а теперь собирается отдохнуть, да всё некогда. Был
вот в городе, поставил ребят на дело, а теперь едет в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов встал и пошел на то место, которое берег для
него Тарас.
И
вот теперь этот человек, желая спасти земляка, зная,
что он этими словами рискует жизнью, всё-таки передал Нехлюдову арестантскую тайну, за
что, — если бы только узнали,
что он сделал это, — непременно бы задушили
его.
— Да, — сказал
он вдруг. — Меня часто занимает мысль,
что вот мы идем вместе, рядом с
ними, — с кем с «
ними»? С теми самыми людьми, за которых мы и идем. А между тем мы не только не знаем, но и не хотим знать
их. А
они, хуже этого, ненавидят нас и считают своими врагами.
Вот это ужасно.
— Нет, это не люди, — те, которые могут делать то,
что они делают… Нет,
вот, говорят, бомбы выдумали и баллоны. Да, подняться на баллоне и посыпать
их, как клопов, бомбами, пока выведутся… Да. Потому
что… — начал было
он, но, весь красный, вдруг еще сильнее закашлялся, и кровь хлынула у
него изо рта.
— Оттого и разные веры,
что людям верят, а себе не верят. И я людям верил и блудил, как в тайге; так заплутался,
что не чаял выбраться. И староверы, и нововеры, и субботники, и хлысты, и поповцы, и беспоповцы, и австрияки, и молокане, и скопцы. Всякая вера себя одна восхваляет.
Вот все и расползлись, как кутята [Кутята — щенки.] слепые. Вер много, а дух один. И в тебе, и во мне, и в
нем. Значит, верь всяк своему духу, и
вот будут все соединены. Будь всяк сам себе, и все будут заедино.
— Хотите водки? — обратился
он по-французски к подошедшему англичанину. Англичанин выпил водки и рассказал,
что посетил нынче собор и завод, но желал бы еще видеть большую пересыльную тюрьму, —
Вот и отлично, — сказал генерал, обращаясь к Нехлюдову, — можете вместе. Дайте
им пропуск, — сказал
он адъютанту.
—
Что ж, пришли подивиться, как антихрист людей мучает? На
вот, гляди. Забрал людей, запер в клетку войско целое. Люди должны в поте лица хлеб есть, а
он их запер; как свиней, кормит без работы, чтоб
они озверели.