Неточные совпадения
С горы спускается деревенское стадо; оно уж близко к деревне, и картина мгновенно оживляется; необыкновенная суета проявляется по всей улице; бабы выбегают из изб
с прутьями в
руках, преследуя тощих, малорослых коров; девчонка лет десяти, также
с прутиком, бежит вся впопыхах, загоняя теленка и
не находя никакой возможности следить за его скачками; в воздухе раздаются самые разнообразные звуки, от мычанья до визгливого голоса тетки Арины, громко ругающейся на всю деревню.
Федор явился
с стаканом, который
не столько подал, сколько сунул в
руку Дмитрию Борисычу.
Входит Перегоренский, господин лет шестидесяти, но еще бодрый и свежий. Видно, однако же, что, для подкрепления угасающих сил, он нередко прибегает к напитку, вследствие чего и нос его приобрел все возможные оттенки фиолетового цвета. На нем порыжелый фрак
с узенькими фалдочками и нанковые панталонцы без штрипок. При появлении его Алексей Дмитрич прячет обе
руки к самым ягодицам, из опасения, чтоб господину Перегоренскому
не вздумалось протянуть ему
руку.
На этот раз убеждения подействовали, и кадриль кой-как составилась. Из-за дверей коридора, примыкавшего к зале, выглядывали лица горничных и других зрителей лакейского звания, впереди которых, в самой уже зале, стоял камердинер его высокородия. Он держал себя, как и следует камердинеру знатной особы, весьма серьезно,
с прочими лакеями
не связывался и, заложив
руки назад, производил глубокомысленные наблюдения над танцующим уездом.
— Так-с, без этого нельзя-с. Вот и я тоже туда еду; бородушек этих, знаете, всех к
рукам приберем!
Руки у меня, как изволите видеть, цепкие, а и в писании сказано: овцы без пастыря — толку
не будет. А я вам истинно доложу, что тем эти бороды мне любезны, что
с ними можно просто, без церемоний… Позвал он тебя, например, на обед: ну, надоела борода — и вон ступай.
Дело было весеннее: на полях травка только что показываться стала, и по ночам морозцем еще порядочно прихватывало. Снял он
с себя мерлушчатый тулупчик, накинул ей на плеча, да как стал застегивать, руки-то и
не отнимаются; а коленки пуще дрожат и подгибаются. А она так-то ласково на него поглядывает да по головке
рукой гладит.
Не боялся он также, что она выскользнет у него из
рук; в том городе, где он жил и предполагал кончить свою карьеру,
не только человека
с живым словом встретить было невозможно, но даже в хорошей говядине ощущалась скудость великая; следовательно, увлечься или воспламениться было решительно нечем, да притом же на то и ум человеку дан, чтоб бразды правления
не отпускать.
Фрак был и короток и узок; рукава как-то мучительно обтягивали
руки и на швах побелели; пуговицы обносились; жилет оказывался
с какими-то стеклянными пуговицами, а перчаток и совсем
не было… вовсе неприлично!
Судя по торжественному виду,
с которым Живновский проходит мимо генеральши, нельзя
не согласиться, что он должен быть совершенно доволен собой. Он как-то изгибает свою голову, потрясает спиной и непременно прикладывает к козырьку
руку, когда приближается к ее превосходительству.
Отставной капитан Пафнутьев, проситель шестидесяти лет,
с подвязанною
рукою и деревяшкой вместо ноги вид имеет
не столько воинственный, сколько наивный, голова плешивая, усы и бакенбарды от старости лезут, напротив того, на местах, где
не должно быть волос, как-то на конце носа, оконечностях ушей, — таковые произрастают в изобилии. До появления князя стоит особняком от прочих просителей, по временам шмыгает носом и держит в неповрежденной
руке приготовленную заранее просьбу.
Живновский. Кто? Я
не получу? нет-с, уж это аттанде-с; я уж это в своей голове так решил, и следственно решения этого никто изменить
не может! Да помилуйте, черта же ли ему надобно! Вы взгляните на меня! (Протягивает вперед
руки, как будто держит вожжи.)
Бобров. А вот что-с. Пришел я сегодня в присутствие
с бумагами, а там Змеищев рассказывает, как вы вчера у него были, а у самого даже слюнки текут, как об вас говорит. Белая, говорит, полная, а сам, знаете, и
руками разводит, хочет внушить это, какие вы полненькие. А Федор Гарасимыч сидит против них, да
не то чтоб смеяться, а ровно колышется весь, и глаза у него так и светятся, да маленькие такие, словно щелочки или вот у молодой свинки.
Бобров. А як тому это, Машенька, говорю, что если вы
не постоите, так и Дернову и мне хорошо будет. Ведь он влюбен, именно влюблен-с;
не махал бы он этак руками-то, да и Дернову бы позволения
не дал. (Ласкается к: ней. Марья Гавриловна задумывается.)
Дернов. А то на простой! Эх ты! тут тысячами пахнет, а он об шести гривенниках разговаривает. Шаромыжники вы все! Ты на него посмотри; вот он намеднись приходит, дела
не видит, а уж сторублевую в
руку сует — посули только, да будь ласков. Ах, кажется, кабы только
не связался я
с тобой! А ты норовишь дело-то за две головы сахару сладить. А хочешь,
не будет по-твоему?
Так оно и доподлинно скажешь, что казна-матушка всем нам кормилица… Это точно-с. По той причине, что если б
не казна, куда же бы нам
с торговлей-то деваться? Это все единственно, что деньги в ланбарт положить, да и сидеть самому на печи сложа
руки.
С одной стороны, старая система торговли, основанная, как вы говорили сами, на мошенничестве и разных случайностях, далее идти
не может;
с другой стороны, устройство путей сообщения, освобождение торговли от стесняющих ее ограничений, по вашим словам, неминуемо повлечет за собой обеднение целого сословия, в
руках которого находится в настоящее время вся торговля…
— Э, батюшка, нам
с вами вдвоем всего на свой лад
не переделать! — отвечает мне тот же изобретатель растительной мази, — а вот лучше выпьем-ка водочки, закусим селедочкой да сыграем пулечку в вистик: печаль-то как
рукой снимет!
Я вижу его
с улицы, подходящего даже к знакомому мне сидельцу, который скромно стоит у окна, заложивши
руки назад и
не осмеливаясь присесть при «хозяевах».
Мальчуган смотрит на меня и тихонько посмеивается. Я нахожусь в замешательстве, но внутренно негодую на Гришу, который совсем уж в опеку меня взял. Я хочу идти в его комнату и строгостью достичь того, чего
не мог достичь ласкою, но в это время он сам входит в гостиную
с тарелкой в
руках и
с самым дерзким движением —
не кладет, а как-то неприлично сует эту тарелку на стол. На ней оказывается большой кусок черного хлеба, посыпанный густым слоем соли.
Нет-с, верно, так уж они все сформированы, что у всякого, то есть, природное желание есть руками-то вперед совать, а который
не тычет, так
не потому, чтоб дошел он до того, что это
не християнских
рук дело, а потому, что силенки нет.
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете, что вот я призову мужика, да так и начну его собственными
руками обдирать… фи! Вы забыли, что от него там бог знает чем пахнет… да и
не хочу я совсем давать себе этот труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и я ему говорю «Дорогой мой, ты мне должен столько то и столько то» (франц.).] — ну, и дело
с концом. Как уж он там делает — это до меня
не относится.
Я
не схожу в свою совесть, я
не советуюсь
с моими личными убеждениями; я смотрю на то только, соблюдены ли все формальности, и в этом отношении строг до педантизма. Если есть у меня в
руках два свидетельские показания, надлежащим порядком оформленные, я доволен и пишу: есть, — если нет их — я тоже доволен и пишу: нет. Какое мне дело до того, совершено ли преступление в действительности или нет! Я хочу знать, доказано ли оно или
не доказано, — и больше ничего.
— Еще бы он
не был любезен! он знает, что у меня горло есть… а удивительное это, право, дело! — обратился он ко мне, — посмотришь на него — ну, человек, да и все тут! И говорить начнет — тоже целые потоки изливает: и складно, и грамматических ошибок нет! Только, брат, бесцветность какая, пресность, благонамеренность!.. Ну,
не могу я! так, знаешь, и подымаются
руки, чтоб
с лица земли его стереть… А женщинам нравиться может!.. Да я, впрочем, всегда спать ухожу, когда он к нам приезжает.
В нравственном отношении он обладает многими неоцененными качествами: отлично передергивает карты, умеет подписываться под всякую
руку, готов бражничать
с утра до вечера, и исполняет это без всякого ущерба для головы, лихо поет и пляшет по-цыгански, и со всем этим соединяет самую добродушную и веселую откровенность. Одно только в нем
не совсем приятно: он любит иногда приходить в какой-то своеобразный, деланный восторг, и в этом состоянии лжет и хвастает немилосердно.
Другой вот, немец или француз, над всякою вещью остановится, даже смотреть на него тошно, точно родить желает, а наш брат только подошел, глазами вскинул,
руками развел:"Этого-то
не одолеть, говорит: да
с нами крестная сила! да мы только глазом мигнем!"И действительно, как почнет топором рубить — только щепки летят; генияльная, можно сказать, натура! без науки все науки прошел!
Пришел и я, ваше благородие, домой, а там отец
с матерью ругаются: работать, вишь, совсем дома некому; пошли тут брань да попреки разные… Сам вижу, что за дело бранят, а перенести на себе
не могу; окроме злости да досады, ничего себе в разум
не возьму; так-то тошно стало, что взял бы, кажется, всех за одним разом зарубил, да и на себя, пожалуй,
руку наложить, так в ту же пору.
— Ничего я об этом, ваше благородие, объяснить
не могу… Это точно, что они перед тем, как из лодки им выпрыгнуть, обратились к товарищу:"Свяжи мне, говорит, Трофимушка,
руки!"А я еще в ту пору и говорю им:"Христос, мол,
с вами, Аггей Федотыч, что вы над собой задумываете?"Ну, а они
не послушали:"Цыц, говорит, собака!"Что ж-с, известно, их дело хозяйское: нам им перечить разве возможно!
Он был плотно сложен и небольшого роста; лицо его
не поражало
с первого взгляда ни чрезмерною глупостью, ни чем-либо особенно порочным или злым; но, вглядевшись в него пристальнее, нельзя было
не изумиться той подавляющей ограниченности, той равнодушной ко всему пошлости, о которых свидетельствовали: и узкий, покатый лоб, окаймленный коротко обстриженными, но густыми и черными волосами, и потупленные маленькие глаза, в которых светилось что-то хитрое, но как бы недоконченное, недодуманное, и наконец, вся его фигура, несколько сутуловатая,
с одною
рукою, отделенною от туловища в виде размышления, и другою, постоянно засунутою в застегнутый сюртук.
[70] и
не заговорите
с ним сами, то он посмотрит вам, как собака, умильно в глаза, потопчется на одном месте, вздохнет, пожмет вам
руку и отправится восвояси.
— Да как же тут свяжешься
с эким каверзником? — заметил смотритель, — вот намеднись приезжал к нам ревизор, только раз его в щеку щелкнул, да и то полегоньку, — так он себе и рожу-то всю раскровавил, и духовника потребовал:"Умираю, говорит, убил ревизор!" — да и все тут. Так господин-то ревизор и
не рады были, что дали
рукам волю… даже побледнели все и прощенья просить начали — так испужались! А тоже, как шли сюда, похвалялись: я, мол, его усмирю! Нет,
с ним свяжись…
"Ты почто, раба, жизнью печалуешься? Ты воспомни, раба, господина твоего, господина твоего самого Христа спаса истинного! как пречистые руце его гвоздями пробивали, как честные нозе его к кипаристу-древу пригвождали, тернов венец на главу надевали, как святую его кровь злы жидове пролияли… Ты воспомни, раба, и
не печалуйся; иди
с миром, кресту потрудися; дойдешь до креста кипарисного, обретешь тамо обители райские; возьмут тебя, рабу, за
руки ангели чистые, возьмут рабу, понесут на лоно Авраамлее…"
А барыня ихняя
не взаправду была барыня, а Немцова, слышь, жена управителя. И слух был про нее такой, что эку бабу охаверную да наругательницу днем
с огнем поищи —
не сыщешь. Разогнала она народ весь, кормить
не кормит, а работы до истомы всякой —
с утра раннего до вечера позднего
рук не покладывай: известно,
не свои животы, а господские!
— А ему что! Он в эвто дело и входить
не хочет! Это, говорит, дело женское; я ей всех баб и девок препоручил;
с меня, мол, и того будет, что и об мужиков все
руки обшаркал… право! така затейная немчура…
— Вспомни, мол, ты, — говорю, — что в книгах про пашпорты-то написано! Сам спас Христос истинный сказал: странна мя приимите; а какой же я буду странник, коли у меня пашпорт в
руках?
С пашпортом-то я к губернатору во дворец пойду! А ты
не токма что пашпорт, а еще фальшивый сочиняешь!
Лошадей заставляют спрыгнуть на корму, и только испытанное благонравие этих животных может успокоить ваши опасения насчет того, что одно самое ничтожное, самое естественное движение лошади может стоить жизни любому из пассажиров, кое-как приютившихся по стенкам и большею частью сидящих
не праздно, а
с веслом в
руках.
— Как
не быть-с! вот хоть бы здесь купец есть, Иван Мелентьев прозывается, — ну, этот точно что человек, однако, видно, ему
не рука — по той причине, что этому архиерею, будь он хошь семи пядей во лбу, годик, много два поцарствовать, а потом, известно, в тюрьме же гнить придется.
Да и для них-то самих, пожалуй, через два-то года корысть в нем
не велика, потому как он свою пакость уже исполнит, попов им наставит, так они и сами его хошь
с руками выдадут.
Привередлива она тоже была, покойница, особливо под конец жития: платок это или четки там подле, кажется, лежат, а она сама ни в свете
руки за ними
не подымет, все Маврушка подай; натерпелась-таки я
с ней.
Я взглянул на Мавру Кузьмовну; она была совершенно уничтожена; лицо помертвело, и все тело тряслось будто в лихорадке; но за всем тем ни малейшего стона
не вырвалось из груди ее; видно было только, что она физически ослабла, вследствие чего,
не будучи в состоянии стоять, опустилась на стул и, подпершись обеими
руками,
с напряженным вниманием смотрела на дверь, ожидая чего-то.
— Вот-с, сколь жесток человек сделаться может! — обратился ко мне Маслобойников, — верите ли, ваше высокоблагородие, полчаса я его усовещивал, даже
рук для него
не пожалел-с, и, однако ж, ни одного слова добиться
не мог.
— Нет, доченька, — сказал он, вздохнувши и махнув
рукой, — нам теперича об эвтом разговаривать нечего; живи
с богом да
не поминай нас лихом, потому как мы здешнего света уж
не жильцы… что ж, ваше благородие, спрашивать, что ли, будете или прямиком на казенную фатеру прикажете?
— Хорошо вам, Алексей Васильич, так-ту говорить! Известно, вы без горя живете, а мне, пожалуй, и задавиться — так в ту же пору; сами, чай, знаете, каково мое житье! Намеднись вон работала-работала на городничиху, целую неделю
рук не покладывала, а пришла нонче за расчетом, так"как ты смеешь меня тревожить, мерзавка ты этакая! ты, мол, разве
не знаешь, что я всему городу начальница!". Ну, и ушла я
с тем… а чем завтра робят-то накормлю?