Неточные совпадения
Во все время, покуда кутит муж, Экзархатова убегала к соседям; но когда он приходил в себя, принималась его,
как ржа железо, есть, и достаточно было ему сказать одно слово — она пустит в него чем
ни попало, растреплет
на себе волосы, платье и побежит к Петру Михайлычу жаловаться, прямо ворвется в смотрительскую и кричит...
—
Какие бы они
ни были люди, — возразил, в свою очередь, Петр Михайлыч, — а все-таки ему не следовало поднимать носа. Гордость есть двух родов: одна благородная — это желание быть лучшим, желание совершенствоваться; такая гордость — принадлежность великих людей: она подкрепляет их в трудах, дает им силу поборать препятствия и достигать своей цели. А эта гордость — поважничать перед маленьким человеком — тьфу! Плевать я
на нее хочу; зачем она? Это гордость глупая, смешная.
Настеньке Палагея Евграфовна страшно надоела, приступая к ней целое утро, чтоб она надела вместо своего вседневного холстинкового платья черное шелковое; и
как та
ни сердилась, экономка поставила
на своем.
— Сколько я себя
ни помню, — продолжал он, обращаясь больше к Настеньке, — я живу
на чужих хлебах, у благодетеля (
на последнем слове Калинович сделал ударение), у благодетеля, — повторил он с гримасою, — который разорил моего отца, и когда тот умер с горя, так он, по великодушию своему, призрел меня, сироту, а в сущности приставил пестуном к своим двум сыновьям, болванам,
каких когда-либо свет создавал.
— И между тем, — продолжал Калинович, опять обращаясь более к Настеньке, — я жил посреди роскоши, в товариществе с этими глупыми мальчишками, которых окружала любовь, для удовольствия которых изобретали всевозможные средства… которым
на сто рублей в один раз покупали игрушек, и я обязан был смотреть,
как они играют этими игрушками, не смея дотронуться
ни до одной из них.
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый
как бык, вдруг
ни с того
ни с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать
на уроки с одного конца Москвы
на другой, и то слава богу, когда еще было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
Медиокритского привели.
На лице его,
как он, видно,
ни умывался, все еще оставались ясные следы дегтя. Старик городничий сел в грозную позу против зерцала.
— «Давно мы не приступали к нашему фельетону с таким удовольствием,
как делаем это в настоящем случае, и удовольствие это, признаемся, в нас возбуждено не переводными стихотворениями с венгерского, в которых, между прочим, попадаются рифмы вроде «фимиам с вам»; не повестью госпожи Д…, которая хотя и принадлежит легкому дамскому перу, но отличается такою тяжеловесностью, что мы еще не встречали
ни одного человека, у которого достало бы силы дочитать ее до конца; наконец, не учеными изысканиями г. Сладкопевцова «О римских когортах», от которых чувствовать удовольствие и оценить их по достоинству предоставляем специалистам; нас же, напротив, неприятно поразили в них опечатки, попадающиеся
на каждой странице и дающие нам право обвинить автора за небрежность в издании своих сочинений (в незнании грамматики мы не смеем его подозревать, хотя имеем
на то некоторое право)…»
Сначала она нацарапала
на лоскутке бумажки страшными каракульками: «путыку шимпанзскова», а потом принялась будить спавшего
на полатях Терку, которого Петр Михайлыч, по выключке его из службы, взял к себе почти Христа ради, потому что инвалид ничего не делал, лежал упорно или
на печи, или
на полатях и воды даже не хотел подсобить принести кухарке,
как та
ни бранила его. В этот раз Палагее Евграфовне тоже немалого стоило труда растолкать Терку, а потом втолковать ему, в чем дело.
— Ты спроси, князь, — отвечала она полушепотом, —
как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, — я и не знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не вижу; и теперь еще эта болезнь…
ни дня,
ни ночи нет покоя… вечные капризы… вечные жалобы… и, наконец, эта отвратительная скупость — ей-богу, невыносимо, так что приходят иногда такие минуты, что я готова бог знает
на что решиться.
После обеда перешли в щегольски убранный кабинет, пить кофе и курить. М-lle Полине давно уж хотелось иметь уютную комнату с камином, бархатной драпировкой и с китайскими безделушками; но сколько она
ни ласкалась к матери, сколько
ни просила ее об этом, старуха, израсходовавшись
на отделку квартиры, и слышать не хотела. Полина,
как при всех трудных случаях жизни, сказала об этом князю.
Несмотря
на это, Терка, сердитый оттого, что его тормошат целый день, —
как ни кричал и
ни бранился Петр Михайлыч, — уперся
на своем и доставил их шагом.
Чувство ожидаемого счастья так овладело моим героем, что он не в состоянии был спокойно досидеть вечер у генеральши и раскланялся. Быстро шагая, пошел он по деревянному тротуару и принялся даже с несвойственною ему веселостью насвистывать какой-то марш, а потом с попавшимся навстречу Румянцовым раскланялся так радушно, что привел того в восторг и в недоумение. Прошел он прямо к Годневым, которых застал за ужином, и
как ни старался принять спокойный и равнодушный вид,
на лице его было написано удовольствие.
Калинович еще раз поклонился, отошел и пригласил Полину. Та пожала ему с чувством руку. Визави их был m-r ле Гран, который танцевал с хорошенькой стряпчихой. Несмотря
на счастливое ее положение, она заинтересовала француза донельзя: он с самого утра за ней ухаживал и беспрестанно смешил ее, хоть та
ни слова не говорила по-французски, а он очень плохо говорил по-русски, и
как уж они понимали друг друга — неизвестно.
Калинович обрадовался. Немногого в жизни желал он так,
как желал в эту минуту, чтоб Настенька вышла по обыкновению из себя и в порыве гнева сказала ему, что после этого она не хочет быть
ни невестой его,
ни женой; но та оскорбилась только
на минуту, потому что просила сделать ей предложение очень просто и естественно, вовсе не подозревая, чтоб это могло быть тяжело или неприятно для любившего ее человека.
— Нет, в Петербург я еду месяца
на три. Что делать?..
Как это
ни грустно, но, по моим литературным делам, необходимо.
— Коли злой человек, батюшка, найдет, так и тройку остановит. Хоть бы наше теперь дело: едем путем-дорогой, а
какую защиту можем сделать?
Ни оружия при себе не имеешь… оробеешь… а он, коли
на то пошел, ему себя не жаль, по той причине, что в нем — не к ночи будь сказано — сам нечистой сидит.
Нет в них этого, потому что они неспособны
на то
ни по уму,
ни по развитию,
ни по натуришке, которая давно выродилась; а страдают, может быть, от дурного пищеварения или оттого, что нельзя ли где захватить и цапнуть денег, или перепихнуть
каким бы то
ни было путем мужа в генералы, а вы им навязываете тонкие страдания!
Сколько
ни был он рад приезду Настеньки, но в глубине души его уже шевельнулся отвратительный вопрос: «
Как же и
на что мы будем жить?»
Благодаря свободе столичных нравов положение их не возбуждало
ни с
какой стороны
ни толков,
ни порицаний, тем более, что жили они почти уединенно. У них только бывали Белавин и молодой студент Иволгин. Первого пригласил сам Калинович, сказав еще наперед Настеньке: «Я тебя, друг мой, познакомлю с одним очень умным человеком, Белавиным. Сегодня зайду к нему, и он, вероятно, как-нибудь вечерком завернет к нам». Настеньке
на первый раз было это не совсем приятно.
Самые искренние его приятели в отношении собственного его сердца знали только то, что когда-то он был влюблен в девушку, которой за него не выдали, потом был в самых интимных отношениях с очень милой и умной дамой, которая умерла;
на все это, однако, для самого Белавина прошло, по-видимому, легко;
как будто
ни одного дня в жизни его не существовало, когда бы он был грустен, да и повода
как будто к тому не было, — тогда
как героя моего, при всех свойственных ему практических стремлениях, мы уже около трех лет находим в истинно романтическом положении.
По этому случаю разная, конечно, идет тут болтовня, хотя, разумеется, с ее стороны ничего нельзя предположить серьезного: она слишком для этого молода и слишком большого света; но
как бы то
ни было, сильное имеет
на него влияние, так что через нее всего удобнее
на него действовать, — а она довольно доступна для этого: помотать тоже любит, должишки делает; и если за эту струнку взяться, так многое можно разыграть.
Как собаки
на сене:
ни себе,
ни людям.
— Хорошо, смотрите — я вам верю, — начал он, — и первое мое слово будет: я купец, то есть человек, который
ни за
какое дело не возьмется без явных барышей; кроме того, отнимать у меня время, употребляя меня
на что бы то
ни было, все равно, что брать у меня чистые деньги…
У меня своих четверо ребят, и если б не зарабатывал копейки, где только можно, я бы давным-давно был банкрот; а перед подобной логикой спасует всякая мораль, и
как вы хотите, так меня и понимайте, но это дело иначе
ни для вас,
ни для кого в мире не сделается! — заключил князь и, утомленный, опустился
на задок кресла.
Все ваши мечты были направлены
на приобретение
каким бы то
ни было путем благоустроенных имений, каменных домов и очаровательных дач.
Кто не знает, с
какой силой влюбляются пожилые, некрасивые и по преимуществу умные девушки в избранный предмет своей страсти, который дает им
на то
какой бы
ни было повод или право?
Он дозволил жене только убрать свое небольшое отделение,
как ей хотелось, не дав, впрочем,
на то
ни копейки денег.
Наконец, последняя и самая серьезная битва губернатора была с бывшим вице-губернатором, который вначале был очень удобен,
как человек совершенно бессловесный, бездарный и выведенный в люди потому только, что женился
на побочной внуке какого-то вельможи, но тут вдруг, точно белены объевшись, начал,
ни много
ни мало, теснить откуп, крича и похваляясь везде, что он уничтожит губернатора с его целовальниками, так что некоторые слабые умы поколебались и почти готовы были верить ему, а несколько человек неблагонамеренных протестантов как-то уж очень смело и весело подняли голову — но ненадолго.
Сам же молодой человек, заметно неболтливый,
как все петербуржцы,
ни слова не намекал
на это и занимался исключительно наймом квартиры вице-губернатору, для которой выбрал в лучшей части города,
на набережной, огромный каменный дом и стал его отделывать.
Сидевшая с ним рядом Полина тоже постарела и была худа,
как мумия. Во всю последнюю станцию Калинович
ни слова не проговорил с женой и вообще не обращал
на нее никакого внимания. У подъезда квартиры, когда он стал выходить из экипажа, соскочивший с своего тарантаса исправник хотел было поддержать его под руку.
— Господин асессор у нас воспитанник Московского университета; а вот Валентину Осипычу мы обязаны таким устройством городского хозяйства, что уж, вероятно,
ни в одной губернии такого нет, — заключил губернатор, указывая
на советника второго отделения, который действительно имел какую-то хозяйственную наружность и,
как бык, смотрел в упор
на Калиновича.
На такого рода любезность вице-губернаторша также не осталась в долгу и,
как ни устала с дороги, но дня через два сделала визит губернаторше, которая продержала ее по крайней мере часа два и, непременно заставивши пить кофе, умоляла ее, бога ради, быть осторожною в выборе знакомств и даже дала маленький реестр тем дамам, с которыми можно еще было сблизиться.
Но,
как бы
ни было, вечер он проектировал все-таки с большим расчетом; только самые интимные и нужные люди были приглашены: губернатор с губернаторшей и с адъютантом, вице-губернатор с женой, семейство председателя казенной палаты, прокурор с двумя молодыми правоведами, прекрасно говорившими по-французски, и, наконец, инженерный поручик,
на всякий случай, если уж обществу будет очень скучно, так чтоб заставить его играть
на фортепьяно — и больше никого.
Губернаторша взглянула
на инженерного поручика, который еще поутру только рассказывал ей,
как замечательный случай, что вице-губернаторша, выезжавшая везде,
ни разу еще не была
ни у княгини,
ни у дочери ее.
— Да ты слушай, братец,
какие опосля того стал еще рисунки расписывать — смехоты, да и только! — продолжал Михайло Трофимов тем же ожесточенным голосом. — Ежели теперь, говорит, это дело за вами пойдет, так чтоб
на вашу комиссию — слышь? — не токмо што, говорит, десятый процент, а чтоб
ни копейки не пошло — слышь?
«По почерку вы узнаете, кто это пишет. Через несколько дней вы можете увидеть меня
на вашей сцене — и, бога ради, не обнаружьте
ни словом,
ни взглядом, что вы меня знаете; иначе я не выдержу себя; но если хотите меня видеть, то приезжайте послезавтра в какой-то ваш глухой переулок, где я остановлюсь в доме Коркина. О,
как я хочу сказать вам многое, многое!.. Ваша…»
Оне только и скажут
на то: «Ах, говорит, дружок мой, Михеич, много, говорит, я в жизни моей перенесла горя и перестрадала, ничего я теперь не желаю»; и точно: кабы не это, так уж действительно
какому ни на есть господину хорошему нашей барышней заняться можно: не острамит, не оконфузит перед публикой! — заключил Михеич с несколько лукавой улыбкой, и, точно капли кипящей смолы, падали все слова его
на сердце Калиновича, так что он не в состоянии был более скрывать волновавших его чувствований.
Он вдруг
ни с того
ни с сего надулся, начал мне читать рацею, что он любит меня,
как сестру, что готов для меня сделать все, что сделал бы для родной сестры… и так далее
на одну и ту же тему: сестра да сестра…
Пора молодости, любви и
каких бы то
ни было новых сердечных отношений для него давно уже миновалась, а служебную деятельность, которая была бы теперь свойственна его возрасту и могла бы вызвать его снова
на борьбу, эту деятельность он должен был покинуть навсегда и,
как подстреленный орел, примкнув к числу недовольных, скромно поселиться вместе с Настенькой и капитаном в Москве.