Неточные совпадения
Приехав неизвестно
как и зачем в уездный городишко, сначала чуть было не умерла с голоду, потом попала в больницу, куда придя Петр Михайлыч и
увидев больную незнакомую даму, по обыкновению разговорился с ней; и так
как в этот год овдовел, то взял ее к себе ходить за маленькой Настенькой.
Прежде молодая девушка готова была бежать с бедным, но благородным Вольдемаром; нынче побегов нет уж больше, но зато автор с растерзанным сердцем
видел десятки примеров,
как семнадцатилетняя девушка употребляла все кокетство, чтоб поймать богатого старика.
Соскучившись развлекаться изучением города, он почти каждый день обедал у Годневых и оставался обыкновенно там до поздней ночи,
как в единственном уголку, где радушно его приняли и где все-таки он
видел человечески развитых людей; а может быть, к тому стала привлекать его и другая, более существенная причина; но во всяком случае, проводя таким образом вечера, молодой человек отдал приличное внимание и службе; каждое утро он проводил в училище, где,
как выражался математик Лебедев, успел уж показать когти: первым его распоряжением было — уволить Терку, и на место его был нанят молодцеватый вахмистр.
— Нет, Калинович, не говорите тут о кокетстве! Вы вспомните,
как вас полюбили? В первый же день,
как вас
увидели; а через неделю вы уж знали об этом… Это скорей сумасшествие, но никак не кокетство.
Уездные барыни, из которых некоторые весьма секретно и благоразумно вели куры с своими лакеями, а другие с дьячками и семинаристами, — барыни эти, будто бы нравственно оскорбленные, защекотали
как сороки, и между всеми ними, конечно, выдавалась исправница, которая с каким-то остервенением начала ездить по всему городу и рассказывать, что Медиокритский имел право это сделать, потому что пользовался большим вниманием этой госпожи Годневой, и что потом она сама своими глазами
видела,
как эта безнравственная девчонка сидела, обнявшись с молодым смотрителем, у окна.
— А я так думал и ожидал, — подхватил Петр Михайлыч. — Стало быть, у меня, у старого словесника, есть тоже кой-какое пониманье. Я
как прослушал, так и
вижу, что хорошо!
— Однако позвольте взглянуть,
как там напечатано, — сказал Калинович и, взяв книжку журнала, хотел было читать, но остановился… — Нет, не могу, — проговорил он, опять берясь за голову, —
какое сильное, однако, чувство,
видеть свое произведение в печати… читать даже не могу!
С месяц потом он ни с кем не заговаривал о Калиновиче и даже в сцене с князем,
как мы
видели, приступил к этому довольно осторожно.
— Ты спроси, князь, — отвечала она полушепотом, —
как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, — я и не знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не
вижу; и теперь еще эта болезнь… ни дня, ни ночи нет покоя… вечные капризы… вечные жалобы… и, наконец, эта отвратительная скупость — ей-богу, невыносимо, так что приходят иногда такие минуты, что я готова бог знает на что решиться.
— Журналы, ma tante, журналы, — подхватил князь и потом, взявшись за лоб и
как бы вспомнив что-то, обратился к Полине. — Кстати, тут вы найдете повесть или роман одного здешнего господина, смотрителя уездного училища. Я не читал сам, но по газетам
видел — хвалят.
— Не знаю, — прибавила она, — я
видела его раза два; лицо совершенно
как у иезуита. Не нравится он мне; должно быть, очень хитрый.
—
Как, однако, князь, ты хорошо представляешь этого Сольфини; я
как будто
вижу его перед собою, — сказала Полина.
Мало ли мы
видим, — продолжал он, — что в самых верхних слоях общества живут люди ничем не значительные, бог знает,
какого сословия и даже звания, а русский литератор, поверьте, всегда там займет приличное ему место.
Более всего произвел на него впечатление комфорт, который он
видел всюду в доме генеральши, и — боже мой! —
как далеко все это превосходило бедную обстановку в житье-бытье Годневых, посреди которой он прожил больше года, не
видя ничего лучшего!
Лестницу и половину зала в доме генеральши Калинович прошел тем спокойным и развязным шагом,
каким обыкновенно входят молодые люди в дома, где привыкли их считать полубожками; но,
увидев в зеркале неуклюжую фигуру Петра Михайлыча и с распустившимися локонами Настеньку, попятился назад.
Вообще герой мой, державший себя,
как мы
видели, у Годневых более молчаливо и несколько строго, явился в этот вечер очень умным, любезным и в то же время милым молодым человеком, способным самым приятным образом занять общество.
Все это Калинович наблюдал с любопытством и удовольствием,
как обыкновенно наблюдают и восхищаются сельскою природою солидные городские молодые люди, и в то же время с каким-то замираньем в сердце воображал, что чрез несколько часов он
увидит благоухающую княжну, и так
как ничто столь не располагает человека к мечтательности,
как езда, то в голове его начинали мало-помалу образовываться довольно смелые предположения: «Что если б княжна полюбила меня, — думал он, — и сделалась бы женой моей… я стал бы владетелем и этого фаэтона, и этой четверки… богат… муж красавицы… известный литератор…
Калинович искренно восхищался всем, что
видел и слышал, и так
как любовь освещает в наших глазах все иным светом, то вопрос о вороне по преимуществу казался ему чрезвычайно мил.
—
Как я давно не имел удовольствия вас
видеть! — отнесся Кадников к дочери исправника.
Он почувствовал, наконец, на руке своей ее стан, чувствовал,
как ее ручка крепко держалась за его руку; он
видел почти перед глазами ее белую,
как морская пена, грудь, впивал аромат волос ее и пришел в какое-то опьянение.
— Почему ж? Нет!.. — перебил князь и остановился на несколько времени. — Тут, вот
видите, — начал он, — я опять должен сделать оговорку, что могу ли я с вами говорить откровенно, в такой степени,
как говорил бы откровенно с своим собственным сыном?
— Полноте, молодой человек! — начал он. — Вы слишком умны и слишком прозорливы, чтоб сразу не понять те отношения, в
какие с вами становятся люди. Впрочем, если вы по каким-либо важным для вас причинам желали не
видеть и не замечать этого, в таком случае лучше прекратить наш разговор, который ни к чему не поведет, а из меня сделает болтуна.
На самых первых порах его встретила,
как мы
видели, любовь Настеньки.
Въехав в город, он не утерпел и велел себя везти прямо к Годневым. Нужно ли говорить,
как ему там обрадовались? Первая
увидела его Палагея Евграфовна, мывшая, с засученными рукавами, в сенях посуду.
— Схожу-с! — повторил капитан и, не желая возвращаться к брату, чтоб не встретиться там впредь до объяснения с своим врагом, остался у Лебедева вечер. Тот было показывал ему свое любимое ружье, заставляя его заглядывать в дуло и говоря: «Посмотрите,
как оно, шельма, расстрелялось!» И капитан смотрел, ничего, однако, не
видя и не понимая.
— Да-с, вы говорите серьезное основание; но где ж оно и
какое? Оно должно же по крайней мере иметь какую-нибудь систему, логическую последовательность, развиваться органически, а не метаться из стороны в сторону, — возразил редактор; но Калинович очень хорошо
видел, что он уж только отыгрывался словами.
Калинович не утерпел и вошел, но невольно попятился назад. Небольшая комната была завалена книгами, тетрадями и корректурами; воздух был удушлив и пропитан лекарствами. Зыков, в поношенном халате, лежал на истертом и полинялом диване. Вместо полного сил и здоровья юноши,
каким когда-то знал его Калинович в университете, он
увидел перед собою скорее скелет, чем живого человека.
— Пожалуйста, не сердитесь на него:
видите, в
каком он раздраженном состоянии и
как ужасно болен! — сказала она.
— Не знаю-с,
какой это нужен голос и рост; может быть, какой-нибудь фельдфебельский или тамбурмажорский; но если я
вижу перед собой человека, который в равносильном душевном настроении с Гамлетом, я смело заключаю, что это великий человек и актер! — возразил уж с некоторою досадою Белавин и опустился в кресло.
— Если же стать прямо лицом к лицу с публикой, так мы сейчас
видели,
как много в ней смысла и понимания.
Значит, надобно людей себе способных набирать; ну, а люди стали нынче тоже, ох,
какие не дураки: коли он
видит, что тебе нужен, так уж всю коку с соком выжмет из тебя,
какая только ему следует…
Смотрите вы, что из этого выходит: здесь мы не знаем, куда деваться с прекрасными, образованными молодыми людьми, между тем
как в провинции служат люди, подобные вон этому выгнанному господину, которого вы
видели и который, конечно, в службе, кроме взяток и кляуз, ничего не проводил.
Под ее влиянием я покинул тебя, мое единственное сокровище, хоть,
видит бог, что сотни людей, из которых ты могла бы найти доброго и нежного мужа, — сотни их не в состоянии тебя любить так,
как я люблю; но, обрекая себя на этот подвиг, я не вынес его: разбитый теперь в Петербурге во всех моих надеждах, полуумирающий от болезни, в нравственном состоянии, близком к отчаянию, и, наконец, без денег, я пишу к тебе эти строчки, чтоб ты подарила и возвратила мне снова любовь твою.
— Этого не смейте теперь и говорить. Теперь вы должны быть счастливы и должны быть таким же франтом,
как я в первый раз вас
увидела — я этого требую! — возразила Настенька и, напившись чаю, опять села около Калиновича. — Ну-с, извольте мне рассказывать,
как вы жили без меня в Петербурге: изменяли мне или нет?
«Господи, думаю, неужели теперь я не одна и
увижу его, моего друга, моего ангела!» Ох,
как я тебя люблю!
— Ах,
как я рада! — произнесла Настенька, пришедшая в волнение от одной уж мысли, что все это
увидит.
Потеряв тогда супруга, мы полагали, что оне либо рассудка, либо жизни лишатся; а
как опара-то начала всходить, так и показала тоже свое: въявь уж
видели, что и в этаком высоком звании женщины не теряют своих слабостей.
А коли бы теперь вам доложить,
какие у них из этого с маменькой неудовольствия были, так только одна царица небесная все это
видела, понимала и судила…
Как оне теперь рады вам — и сказать того нельзя; только и спрашивают всех: «
Видели ли вы моего жениха?
— Слушаю-с, — проговорил Калинович и ушел. Приятная улыбка, которая оживляла лицо его в продолжение всего визита, мгновенно исчезла, когда он сел в экипаж; ему хотелось хоть бы пьяным напиться до бесчувствия, чтоб только не
видеть и не понимать, что вокруг него происходило. Дома,
как нарочно, вышла ему навстречу Полина в новом ваточном платье для гулянья и спрашивала: «Хороша ли она?»
Теперь вот рекрутское присутствие открыло уже свои действия, и не угодно ли будет полюбопытствовать: целые вороха вот тут, на столе, вы
увидите просьб от казенных мужиков на разного рода злоупотребления ихнего начальства, и в то же время ничего невозможно сделать, а самому себе повредить можно; теперь вот с неделю,
как приехал флигель-адъютант, непосредственный всего этого наблюдатель, и,
как я уже слышал, третий день совершенно поселился в доме господина управляющего и изволит там с его супругой, что ли, заниматься музыкой.
В обществе почти верили тому; но люди, ближе стоящие к делу,
как, например, советники губернского правления и прокурор, — люди эти очень хорошо
видели и понимали, что вряд ли это так.
— Вольно ж вам заставлять меня говорить о пустяках, тогда
как я
вижу перед глазами ваши мелькающие ручки, которым сама Киприда [Киприда — одно из имен древнегреческой богини любви и красоты Афродиты.] позавидовала бы!
Вице-губернатор торопливо поклонился им и,
как бы желая прекратить эту тяжелую для него сцену, проворно вышел. Князь тотчас же юркнул за ним. Проходя по канцелярии, Калинович сказал ему что-то очень тихо. Красный цвет в лице князя мгновенно превратился в бледный. Некоторые писцы
видели,
как он, почти шатаясь, сошел потом с лестницы, где ожидал его полицеймейстер, с которым он и поехал куда-то.
Несчастная княгиня, эта кроткая,
как ангел, женщина, посвятившая всю жизнь свою на любовь к мужу, должна была
видеть его в таком положении — это ужасно!
«По почерку вы узнаете, кто это пишет. Через несколько дней вы можете
увидеть меня на вашей сцене — и, бога ради, не обнаружьте ни словом, ни взглядом, что вы меня знаете; иначе я не выдержу себя; но если хотите меня
видеть, то приезжайте послезавтра в какой-то ваш глухой переулок, где я остановлюсь в доме Коркина. О,
как я хочу сказать вам многое, многое!.. Ваша…»
Князь
видел, до
какой степени Полина была ожесточена против мужа, и очень хорошо в то же время знал, что в подобном нравственном настроении женщина способна решиться на многое.
«Ты, говорит, говоришь, что
видел меня у барина: в
каком же я тогда был платье?» — «В таком-то».
Видели,
как пучки розог проносили.
Присутствие духа, одушевлявшее,
как мы
видели, все это время князя, вдруг оставило его совершенно. Бросившись на диван, он вздохнул всей грудью и простонал: «О, тяжело! Тяжело!»