Неточные совпадения
— Как же, chere amie [дорогой друг (франц.).], ты это утверждаешь!.. — говорил он (даже в русской речи
графа Хвостикова слышалось что-то французское). — Как женщина, ты не можешь даже этого
понимать!..
Граф,
поняв, что ему тут ничего не вытанцевать, расшаркался перед дамами.
— Чего-с? — отозвался тот, как бы не
поняв даже того, о чем его спрашивали. Его очень заговорил
граф Хвостиков, который с самого начала обеда вцепился в него и все толковал ему выгоду предприятия, на которое он не мог поймать Янсутского. Сын Израиля делал страшное усилие над своим мозгом, чтобы
понять, где тут выгода, и ничего, однако, не мог уразуметь из слов
графа.
— Но вы
поймите мое положение, — начал
граф. — Тюменев уезжает за границу, да если бы и не уезжал, так мне оставаться у него нельзя!.. Это не человек, а вот что!.. — И Хвостиков постучал при этом по железной пластинке коляски. — Я вполне
понимаю дочь мою, что она оставила его, и не укоряю ее нисколько за то; однако что же мне с собой осталось делать?.. Приехать вот с вами в Петербург и прямо в Неву!
Бегушев взял
графу во втором классе, не
понимая, отчего в том вдруг такая расчетливость явилась.
Граф Хвостиков, получив билет, мгновенно скрылся из вокзала.
Домне Осиповне хотелось спросить, о чем именно хандрит Бегушев, однако она удержалась; но когда
граф Хвостиков стал было раскланиваться с ней, Домна Осиповна оставила его у себя обедать и в продолжение нескольких часов, которые тот еще оставался у ней, она несколько раз принималась расспрашивать его о разных пустяках, касающихся Бегушева.
Граф из этого ясно
понял, что она еще интересуется прежним своим другом, и не преминул начать разглагольствовать на эту тему.
По такому ответу
граф Хвостиков очень хорошо
понял, что большого толку не будет из того объяснения, которое он и Долгов предположили иметь с Бегушевым.
Граф не расспрашивал более; он хорошо
понял, что хотела сказать дочь.
Пока таким образом опечаленный отец проводил свое время, Бегушев ожидал его с лихорадочным нетерпением; наконец, часу в девятом уже, он, благодаря лунному свету, увидел въезжавшую на двор свою карету. Бегушев сначала обрадовался, полагая, что возвратился
граф, но когда карета, не останавливаясь у крыльца, проехала к сараю, Бегушев не мог
понять этого и в одном сюртуке выскочил на мороз.
Хвостиков поставлен был в затруднительное положение. Долгов действительно говорил ему, что он намерен писать о драме вообще и драме русской в особенности, желая в статье своей доказать… — Но что такое доказать, —
граф совершенно не
понял. Он был не склонен к чересчур отвлеченному мышлению, а Долгов в этой беседе занесся в самые высшие философско-исторические и философско-эстетические сферы.
— В честь того, чего мы более всего желаем, — тихо проговорила губернаторша, метнув на него еще более выразительный и восторженный взгляд.
Граф понял и, чокнувшись, залпом выпил бокал.
Положение графа было ужасно. Он должен был улыбаться, отшучиваться, когда на сердце у него клокотала бессильная злоба против безумно любимой им девушки. Только теперь, когда он увидел снова девушку, обладание которой он так недавно считал делом решенным,
граф понял, до каких размеров успела вырасти страсть к ней в его сердце. Он любезно дал слово исполнить требование каждой из дам, но только при условии полного tet-a-tet. Дамы жеманно стали отказываться от своего требования. Разговор перешел на другие темы.
Момент этой встречи, однако, должен был наступить. Они вращались в одном обществе и поневоле должны были столкнуться.
Граф понимал это, и каждый день ожидал, что это случится. Наконец, этот момент наступил.
Неточные совпадения
Титулярный советник опять смягчается: «Я согласен,
граф, и я готов простить, но
понимаете, что моя жена, моя жена, честная женщина, подвергается преследованиям, грубостям и дерзостям каких-нибудь мальчишек, мерз…» А вы
понимаете, мальчишка этот тут, и мне надо примирять их.
— Я не
понимаю, — сказал Сергей Иванович, заметивший неловкую выходку брата, — я не
понимаю, как можно быть до такой степени лишенным всякого политического такта. Вот чего мы, Русские, не имеем. Губернский предводитель — наш противник, ты с ним ami cochon [запанибрата] и просишь его баллотироваться. А
граф Вронский… я друга себе из него не сделаю; он звал обедать, я не поеду к нему; но он наш, зачем же делать из него врага? Потом, ты спрашиваешь Неведовского, будет ли он баллотироваться. Это не делается.
—
Понимаете? Графу-то Муравьеву пришлось бы сказать о свиной голове: «Сие есть тело мое!» А? Ведь вот как шутили!
Главные качества
графа Ивана Михайловича, посредством которых он достиг этого, состояли в том, что он, во-первых, умел
понимать смысл написанных бумаг и законов, и хотя и нескладно, но умел составлять удобопонятные бумаги и писать их без орфографических ошибок; во-вторых, был чрезвычайно представителен и, где нужно было, мог являть вид не только гордости, но неприступности и величия, а где нужно было, мог быть подобострастен до страстности и подлости; в-третьих, в том, что у него не было никаких общих принципов или правил, ни лично нравственных ни государственных, и что он поэтому со всеми мог быть согласен, когда это нужно было, и, когда это нужно было, мог быть со всеми несогласен.
— Вот этого я не
понимаю, — сказал
граф.